— Неделю! — проговорил мистер Левендер, захлебываясь слюной. — Верю, что я не смогу забыть свои обязанности на целую неделю. Общественные деятели не «гуляют», как вы выражаетесь, Джо.

— Осторожно, сэр, я не могу вести машину, не глядя на дорогу.

— Да и как им «гулять»? — продолжал мистер Левендер. — Ведь они, как атлеты, должны ежедневно тренироваться, чтобы побеждать в своей вечной борьбе с народом.

— Ну, — снисходительно ответил Джо, — это тоже пьянство особого рода, они все время на взводе, накачивают себя и усыпляют других.

— Не знаю, Джо, что вы имеете в виду, — строго сказал мистер Левендер.

— Разве вы не замечали, сэр? Существуют два мира: мир, как он есть на самом деле, и мир, каким он кажется общественному деятелю.

— Может быть, это и так, — согласился несколько взволнованный мистер Левендер, — но скажите, Джо, который из этих миров величественнее, благороднее? И разве другой мир имеет хоть какое-нибудь значение? Конечно же, я за мир, который возникает в умах великих людей, существует на бумаге, к которой прикасалось их перо, и процветает на словах, с которыми они обращаются к народу. Разве не лучше жить в мире, где никто не боится умереть с голоду или быть убитым, коль скоро это означает смерть за короля и отечество? Разве этот мир не прекраснее того, в котором люди хотят жить и только?

— Ну, — сказал Джо, — мы все готовы умереть за отечество, коли надо. Только смерть нам не кажется увеселительной прогулкой, мы ведь не общественные деятели. Уж очень все легко у них получается.

— Джо, — сказал мистер Левендер и даже на миг заткнул уши, — это самое ужасное кощунство, которое я когда-либо слышал.

— Я еще и не то могу сказать, сэр, — ответил Джо. — Как, продолжать?

— Продолжайте, — сказал мистер Левендер, стиснув кулаки, — общественный деятель не уклоняется ни от чего, даже от враждебных насмешек.

— Ладно, так что же получается, сэр? Посмотрите, что они говорят и что есть на самом деле. Имейте в виду, я не говорю про английских или еще каких деятелей, я говорю про тех, каких много в любой стране. Это что-то вроде тайного общества, основанного на трепотне. Послушайте, сэр. Вот один просиживает штаны и сочиняет что-нибудь высокое. Потом вылезает другой и кричит что-нибудь еще более высокое, потом они вместе просиживают штаны и кричат до тех пор, пока атмосфера не накалится так, что не продохнешь; причем все это время мы все хотим, чтобы нас оставили в покое, и слушаем их только по доброте душевной. У этих типов только две слабости: одна — это идейки, а другая — их собственные персоны. Им надо быть важными, а без идей не поважничаешь, образуется порочный круг. Когда я вижу, что человек важничает, я говорю себе: «Господи, помоги нам, нам это очень скоро понадобится!» Раньше или позже так оно и выходит. Я скажу вам, сэр, какое проклятие тяготеет над миром: люди научились говорить то, чего не чувствуют. И, господи, сколько их таких!

— Джо, — сказал мистер Левендер, у которого глаза вылезали на лоб, ваши слова — это похоронный звон по поэзии, философии и прозе, особенно прозе. Они могила истории, которая, как вам известно, состоит из войн и интриг, порожденных мыслями общественных деятелей. Если бы ваши низкие взгляды соответствовали действительности, кто бы сказал нам, участникам великой эпической борьбы, ободряющие слова о том, что мы творим историю? Разве была произнесена у нас хоть одна речь, которая не пролила бы целительный бальзам в наши уши? Подумайте о том, какую поддержку дают эти слова сиротам и вдовам и раненым бойцам, которые лежат под звездами и страждут. «Творить историю», «играть решающую роль в великой драме» — вот лозунг, вечно стоящий перед нами, который служит утешением нам и опорой им. Ивы бы хотели лишить нас этих слов? Позор, позор! — повторил мистер Левендер. — Вы бы хотели разрушить волшебство жизни и уничтожить все принципы.

— Дайте мне факты, — упрямо сказал Джо, — и заберите мои принципы. Насчет волшебства не знаю, что это такое, но можете его тоже взять себе. И вот еще что, сэр: разве вы не замечали, что, когда деятель кипятится и что-нибудь говорит, это превращает его в куклу? Неважно, что будет после, он должен твердить свое, чтобы не выглядеть дураком.

— Разумеется, не замечал, — ответил мистер Левендер, — я почти никогда не встречал такой узости у общественных деятелей, и никогда я не видел, чтобы они «выглядели дураками», как вы весьма грубо выразились.

— Где же ваши глаза, сэр? — проговорил Джо. — Где же ваши глаза? Даю вам честное слово, что это почти всегда так, хотя, я согласен, они любят подпустить туману. Но, трезво говоря, — если это только возможно общественные деятели неплохи, если держаться от них подальше. Вы же сами затеяли этот разговор, сэр, — добавил он примирительно, — кстати, вот вам и гостиница. Перекусите, и вам станет легче.

И он затормозил перед вывеской «Королевский Козел».

Мистер Левендер, затянутый в водоворот невероятных чувств, которые пробудил в нем цинизм шофера, глядел непонимающим взором на красный кирпичный дом.

— Здесь совсем неплохо, — сказал Джо, — когда я был бродячим торговцем, я частенько сюда наведывался. Там, где собираются коммерсанты, всегда найдется хорошее винцо, — добавил он, щелкнув себя по горлу. — И потом, здесь чудно готовят пикули. Вот ваши карточки.

Вдохновленный этими словами, мистер Левендер вылез из автомобиля, в сопровождении Блинк вошел в гостиницу и стал искать закусочную.

Дородная служанка с быстрыми красивыми глазами взяла у мистера Левендера пыльник и карточку и указала ему на стол, за которым уже сидел бледный интеллигентного вида молодой человек в очках.

— У вас не найдется еще мяса? — спросил молодой человек, не поднимая глаз от тарелки.

— Нет, сэр, — ответила служанка.

— Тогда принесите мне яичницу с ветчиной, — добавил он. — Вот вам второй талон, и принесите мне еще чего-нибудь, что у вас есть.

Мистер Левендер, муки которого при слове «мясо» стали непереносимыми, взглянул на обглоданную кость и вздохнул.

— Мне, пожалуйста, тоже ветчины и пару яиц вкрутую, — сказал он.

— Ветчину я вам подам, — ответила служанка, — но яиц осталось только на одного человека.

— И этот человек — я, — выговорил молодой человек, впервые отрываясь от тарелки.

Мистер Левендер мгновенно почувствовал к нему отвращение; вид у него был нездоровый: высокий бледный лоб, странно блуждающие запавшие глаза за стеклами очков.

— У меня нет никакого желания лишать вас ваших яиц, сэр, — проговорил мистер Левендер, — хотя я сегодня ничего не ел.

— А я ничего не ел полгода, — ответил молодой человек, — и недели через две мне нечего будет есть целых два года.

Мистер Левендер, который обычно говорил правду, посмотрел на своего собеседника с некоторым ужасом. Но молодой человек снова устремил все свое внимание на тарелку.

«Как обманчива внешность, — подумал мистер Левендер, — у него такое интеллигентное, можно даже сказать, одухотворенное лицо, а ест он, как дикарь, и лжет, как бродяга!» И поскольку голод стал снова терзать мистера Левендера, он сказал довольно ядовито:

— Вероятно, сэр, вы находите чрезвычайно забавным рассказывать неправдоподобные истории незнакомому человеку?

Молодой человек, в это время уже расправившийся со всем, что было у него на тарелке, помолчал немного и затем, слабо улыбнувшись, сказал:

— Я говорил в переносном смысле. Я полагаю, сэр, вы никогда не сидели в тюрьме?

При слове «тюрьма» сразу же сказалась природная доброта мистера Левендера.

— Простите меня, — тихо проговорил он, — скушайте всю ветчину, прошу вас. Я прекрасно обойдусь хлебом и сыром. Я бесконечно сочувствую вашему положению и ни в коем случае не хочу сделать ничего, что могло бы побудить вас еще раз навлечь на себя несчастье. Если это вопрос денег или чего-нибудь в этом роде, — робко продолжал он, — прошу вас, располагайте мною. Я ненавижу тюрьмы: это варварство; человека можно осуждать лишь на муки совести.