Засунув руки в карманы, освобожденный не торопясь шел по середине тротуара. В этот тусклый октябрьский день улицы были заполнены людьми, спешившими на обед. И всякий, случайно взглянув на этого прохожего, мгновенно отводил глаза, как отдергивают палец от раскаленного утюга…

Тюремный священник, собиравшийся провести свой выходной день в городе, увидел на платформе человека в серой шляпе, лицо которого показалось ему знакомым.

— Да, это я, — сказал тот. — Бывший номер двести девяносто девять. Райдер.

Священник удивился.

— А… гм… — начал он, заикаясь. — Вы вышли сегодня, так, кажется? Надеюсь, вы…

— Спасибо…

С грохотом подошел поезд. Священник вошел в купе третьего класса. Бывший № 299 последовал за ним. Священник был крайне удивлен: этот человек как будто и не сидел в тюрьме! А между тем это тот самый заключенный, у которого он в течение двух лет не имел, если: можно так выразиться, никакого успеха и от которого всегда уходил с чувством какой-то неловкости.

Вот он сидит напротив, читает газету, курит сигарету, как равный среди равных. Священник опустил газету и стал смотреть в окно, пытаясь решить, как ему держать себя, но, почувствовав, что за ним наблюдают, уголком глаза взглянул на сидевшего напротив. На лице у того было ясно написано: «Чувствуешь себя неловко, не так, ли? Но ты не беспокойся. Я против тебя ничего не имею. Тебе и так чертовски скверно».

Не подыскав подходящего ответа на этот взгляд, священник сказал:

— Хороший денек. Какая красота вокруг!

Бывший № 299 посмотрел на ландшафт за окном.

Он улыбался, но у него был вид голодного человека, и священник предложил:

— Не хотите ли бутерброд?

— Спасибо.

— Извините, я хочу у вас спросить, — сказал священник через некоторое время, стряхивая крошки с колен. — Что вы намерены теперь делать? Я надеюсь, вы…

Ну что он мог сказать? «Начнете новую жизнь?», «Исправитесь?», «Теперь все у вас пойдет хорошо?». Ничего этого он не мог сказать и взял сигарету, предложенную бывшим № 299. А тот тоже заговорил; он произносил слова медленно, они как бы впервые сходили с языка и с трудом пробивались сквозь табачный дым.

— Эти два года были для меня драгоценны.

— Ага! — сказал священник с надеждой.

— Я чувствую себя великолепно. Настроение священника омрачилось.

— Вы хотите сказать, — начал он, — вы не раскаиваетесь, что вы не… э-э-э…

— Да, им просто нет цены!

Выражение его лица огорчало священника: суровое, холодное и с такой странной улыбкой. Никакого смирения! Ему еще предстоит узнать, что общество не потерпит такого поведения. Нет, не потерпит! И очень скоро ему укажут его место.

— Боюсь, вы скоро убедитесь, — благожелательно начал священник, — что люди ничего не забывают и ничего не прощают. У вас есть семья?

— Жена, сын и дочь.

— Как они вас встретят?

— Этого я не знаю.

— А ваши друзья? Я только хочу вас немного подготовить.

— К счастью, у меня есть средства.

Священник пристально смотрел на него. Какое счастье!.. Или, быть может, несчастье?

— Если бы меня можно было сломить, то ваша тюрьма, конечно, сломила бы меня… Не угодно ли еще сигарету?

— Нет, спасибо.

Священник опечалился. Он всегда утверждал, что с «ними» ничего не поделаешь до тех пор, пока их воля не сломлена. Грустно видеть человека, получившего такой урок и все же оставшегося столь непокорным! Закрывшись газетой, он попытался читать. Но взгляд человека, сидевшего напротив, казалось, проникал сквозь газетный лист, и священнику было очень не по себе. Очень!

В гостиной маленького домика близ Кью-Гарденс миссис Райдер держала в руках розоватый листок бумаги и смотрела на него так, как если бы это был паук, — при виде пауков она всегда испытывала непреодолимый ужас. Сидевший напротив сын встал, а дочь сразу перестала играть вариации Брамса на музыку Гайдна.

— Он пишет, что сегодня вечером!.. Девушка сняла руки с клавишей.

— Сегодня вечером? А я думала, что это будет через месяц. Отец верен себе: ну хоть бы заранее предупредил.

Сын, светловолосый и румяный юноша с маленькой головой, привычным жестом вынул трубку и начал ее чистить.

— Но почему он не попросил нас встретить его в Лондоне? Должен же он понимать, что нам надо прийти к какому-то соглашению.

Дочь, худенькая брюнетка с густыми, коротко подстриженными волосами, тоже поднялась и стояла, облокотившись на рояль.

— Что же нам делать, мама?

— Пусть Джек пойдет и предупредит Мэйбл и Родерика, чтобы они сегодня не приходили.

— Хорошо, а дальше что, если он останется здесь? Он знает, что я обручен и Берил тоже?

— Кажется, я сообщила ему об этом в последнем письме.

— А что ты решила делать, мама?

— Все это так неожиданно… Я не знаю.

— Это просто неприлично! — резко сказал сын. Дочь подняла упавшую телеграмму.

— «Вокзал Эрлс-Корт, пять часов». Он может войти с минуты на минуту. Джек, поторопись, пожалуйста! Неужели он не догадывается, что здесь никто ничего не знает?

Миссис Райдер отвернулась к камину.

— Ваш отец всегда считался только со своими желаниями.

— Ну, теперь ему придется считаться с другими. Я заставлю его…

— Доктор Райдер, мэм.

У двери, которую закрыла горничная, стоял, улыбаясь, бывший № 299.

— Ну, Берта? — сказал он. — А, Берил! И ты здесь, Джек?

Откликнулась только дочь.

— Ну, отец, ты мог бы известить нас заранее! Бывший № 299 посмотрел по очереди в лицо каждому.

— Никогда не следует предупреждать детей, что им придется проглотить пилюлю. Как вы все поживаете?

— Очень хорошо, спасибо. А ты как?

— Как нельзя лучше. В тюрьме здоровая жизнь!

Словно во сне, миссис Райдер перешла комнату и протянула руку, как слепая. Бывший № 299 не взял ее руки.

— А у вас здесь уютно, — сказал он. — Можно мне вымыться?

— Джек, проводи отца к умывальнику.

— Нет, в ванную, пожалуйста.

Сын отошел от окна, взглянул на улыбающееся лицо отца и пошел вперед, указывая ему дорогу.

Миссис Райдер, худая, бледная, темноволосая, заговорила первая:

— Бедный Филипп!

— Ах, мама, жалеть папу просто невозможно. Ведь так было всегда. Он почти не изменился, только что усов нет. Вот тебя мне жалко. Он не может здесь оставаться. Ведь все думают, что ты вдова!

— Люди обычно знают больше, чем нам кажется, Берил.

— Но никто никогда даже не намекал на это. Почему он не посоветовался с нами?

— Мы должны подумать о нем.

— Он о нас не думал, когда решился на то ужасное дело. И ведь он сделал это бесплатно, без всякой надобности… Разве только…. Мама, иногда мне кажется, что он не мог этого не сделать, что он был не только ее врачом, но и… любовником!

Миссис Райдер отрицательно покачала головой.

— Если бы это было так, он бы мне сказал. Твой отец всегда считал, что он чист перед своей совестью.

— Как мне быть с Родди?

— Придется подождать.

— А вот и Джек! Ну что?

— Он налил в ванну воду такую горячую, какую только можно терпеть. И сказал: «Это первое, что делаешь, когда попадаешь туда, и первое, что делаешь после того, как вышел оттуда. Симметрично, не правда ли?» Мне надо отнести ему наверх чашку кофе. Право, все это ужасно! Прислуга, конечно, сообразит, что доктор Райдер — наш отец. Кто еще может прийти в дом и сразу полезть в ванну?

— Это просто смешно.

— Да? Незаметно, чтобы он хоть чуточку стыдился. У него такой вид, точно он готов кричать об этом на всех перекрестках. Я был уверен, что он уедет за границу.