Во второй табличке появляется другой персонаж, Энкиду, созданный небесной богиней Аруру. Энкиду описывается со всеми подробностями. Тело его было покрыто волосами; он носил шкуры, питался травой на полях, пил из водоемов со скотами. И любил развлекаться, кувыркаясь в воде.
Когда Гильгамеш, владыка Урука, услышал об этом непривлекательном создании, он решил, что ему нужна любящая женщина, дабы он перестал общаться со скотиной. Энкиду, невинное создание, поддался на уловку царя и провел шесть дней и шесть ночей с некой «полубожественной красотой». Намек на царское сводничество подводит нас к мысли, что идея скрещивания между полубогом и полуживотным в том варварском мире не воспринималась как нечто из ряда вон выходящее.
Третья табличка, продолжающая повествование, рассказывает о надвигающемся издалека пылевом облаке. С небес доносился оглушительный рев, земля качалась под ногами и, наконец, появился «солнечный бог», который поднял Энкиду на могучих крыльях, ухватив его внушительными когтями. Мы с удивлением читаем, что он лег на тело Энкиду свинцовым грузом и что тело самого Энкиду отяжелело, как валун.
Если даже мы сочтем, что древний рассказчик обладал скудным воображением, и сделаем скидку на добавления и искажения, внесенные позднейшими переводчиками и копиистами, все равно повествование сообщает просто невероятные вещи: каким образом древний хроникер мог знать, что при определенном ускорении тела наливаются свинцовой тяжестью? Сегодня-то нам все известно о гравитации и ускорении, и заранее можно рассчитать, с какой силой астронавта прижмет к спинке сиденья. Но каким образом эта идея могла прийти в голову древнему сказочнику?
Пятая табличка повествует, как Гильгамеш и Энкиду решили вместе посетить жилище «богов». Сияние башни, на которой обитала богиня Ирнинис, было видно издалека. Стрелы и копья, которые странники обрушили дождем на стражу, не причинили ей вреда. И когда они приблизились к обиталищу «богов», к ним обратился громовой голос: «Поверните назад! Никто из смертных не может взойти на священную гору, где обитают боги; тот, кто взглянет в лицо богам, должен умереть!» «Лица моего не можно тебе увидеть; потому что человек не может увидеть меня и остаться в живых», — говорится в Книге Исхода.
Седьмая табличка представляет собой первый отчет очевидца о космическом путешествии, изложенный Энкиду. Он летал четыре часа в медных когтях орла. И вот как он буквально излагает свою историю:
«И он сказал мне: „Посмотри вниз на землю. Как она выглядит? Посмотри на море. Что оно напоминает тебе?“ И земля была, как гора, а море, как озеро. И снова он нес меня четыре часа и сказал мне: „Посмотри вниз на землю. Как она выглядит? Посмотри на море. Что оно тебе напоминает?“ И земля выглядела, как огородная грядка, а море, как ручеек».
В данном случае живое существо имело возможность обозреть землю с большой высоты. Отчет о полете слишком точен, чтобы быть только продуктом чистого воображения. Кто мог в то время оценить землю, как капустную грядку, а просторы морей, как проточный ручеек, если не существовало никакого представления о шарообразной форме Земли, что открывается с высоты, откуда Земля в самом деле может предстать головоломной путаницей огородных посадок, среди которых текут водные потоки?
И когда в той же табличке упоминаются ворота, которые говорили, как живое существо, мы незамедлительно догадываемся, что этот странный феномен представляет собой громкоговоритель. И когда в восьмой табличке тот же самый Энкиду, который видел Землю с большой высоты, умирает от непонятного заболевания, оно носит столь таинственный характер, что Гильгамеш вопрошает себя: не стал ли его друг жертвой ядовитого дыхания небесных созданий? Но каким образом Гильгамеш пришел к мысли, что ядовитое дыхание небесных созданий может стать причиной неизлечимого смертельного заболевания?
Девятая табличка повествует, как Гильгамеш хоронит тело своего друга Энкиду и решает отправиться в долгое путешествие к «богам», потому что его терзает мысль: ведь и он может умереть от той же болезни, что и Энкиду. Гильгамеш подошел к двум огромным горам, поддерживающим небо, между которыми была арка Ворот Солнца. У них он встретил двух гигантов, но после долгой дискуссии они все же пропустили его, потому что он и сам на две трети был «богом». Наконец, Гильгамеш попал в «сад богов», за которым простиралось бесконечное море. Пока Гильгамеш был в пути, «боги» дважды предупреждали его: «Гильгамеш, куда ты стремишься? Ты не найдешь той жизни, которую взыскуешь. Когда боги создали человека, они обрекли его на смерть, но пока он жив, он может сам распоряжаться своей судьбой».
Но Гильгамеш не внял предостережению; какие бы опасности его ни подстерегали, он хотел добраться до Утнапиштима, отца всех людей. Но Утнапиштим жил на другом конце огромного моря; ни одно судно не пересекало водные просторы, кроме ладьи бога солнца. Преодолев все опасности, Гильгамеш пересек море, после чего и состоялась его встреча с Утнапиштимом, описанная в одиннадцатой табличке.
Гильгамеш обнаружил, что фигура отца всех людей не выше и не шире в плечах, чем его собственная, и сказал даже, что они напоминают друг друга, как отец и сын. Затем Утнапиштим достаточно странными словами поведал Гильгамешу о его прошлом.
К нашему удивлению, мы знакомимся с детальным описанием Потопа. Он вспоминает, что «боги» предупредили его о нашествии высоких вод и поставили перед ним задачу создать большое судно, в котором должны будут укрыться все женщины и дети, все его родственники и самые разные ремесленники. Описание ужасающего шторма, тьмы и вздымающихся волн и отчаяния тех, кого он не смог взять на борт, сохраняет свою силу и в наши дни. Мы также знакомимся — точно так же, как и в отчете Ноя в Библии — с рассказом о вороне и голубе, выпущенных с корабля, и как по окончании бедствия ковчег пристал к большой горе, когда спала вода. Сходство между историей Потопа в эпосе о Гильгамеше и в Библии не подлежит сомнению, и нет ни одного ученого, кто бы решился отвергнуть его. И самое удивительное в этом параллелизме, что мы имеем дело с различными предзнаменованиями и разными богами.
Если повествование о Потопе в Библии носит вторичный характер, то рассказ Утнапиштима идет от первого лица. Это говорит о том, что мы имеем дело с выжившим свидетелем Потопа, обращающимся к нам из эпоса о Гильгамеше.
Сейчас уже неопровержимо доказано, что катастрофическое наводнение несколько тысяч лет назад в самом деле имело место на древнем Востоке. Древние вавилонские клинописные тексты очень точно указывают, где должны покоиться остатки судна. И на южном склоне горы Арарат исследователи в самом деле нашли три куска дерева, которые, как можно предположить, указывают место, где наконец остановился ковчег. Надо сказать, что шансы найти остатки судна, которое было сделано главным образом из дерева и более шести тысяч лет назад пережило Потоп, весьма сомнительны.
Но, кроме того, что эпос о Гильгамеше содержит, как говорится, сообщение о Потопе из первых рук, в нем также есть описания экстраординарные, которые никак не могли быть известны любому разумному существу в то время, когда были созданы таблички, как и переводчикам и переписчикам последующих столетий, чьими стараниями эпос прошел сквозь века. Погребенные в тексте факты должны были быть известны автору эпоса о Гильгамеше — и мы можем обнаружить их, если взглянем на текст в свете сегодняшних знаний.
Может быть, задавая вопросы, мы сможем пролить свет во тьму, окружающую даль времен. Можно ли предположить, что эпос о Гильгамеше был создан не на древнем Востоке, а в регионе Тиахуанако? Допустимо ли, что потомки Гильгамеша явились из Южной Америки и принесли эпос с собой? Утвердительный ответ несет с собой, как минимум, объяснение появления Ворот Солнца, путешествия по морю и внезапного появления шумеров, чьими трудами позднее был возведен Вавилон. Без сомнения, развитая культура в Египте времен фараонов предполагала существование библиотек, в которых хранились, изучались, использовались и записывались древние секреты. Как уже упоминалось, Моисей вырос при дворе фараона и, конечно же, имел доступ в обширные помещения библиотек. Моисей был человек умный и восприимчивый; скорее всего он сам написал пять своих книг, хотя до сих пор остается загадкой, каким языком он пользовался.