- А теперь? - спросила она, все еще не в силах прийти в себя.
- Теперь вы все знаете. Я решил, что так будет лучше ...
- Я уж и не знаю... - сказала Джованна.
Ей необходимо было остаться одной и успокоиться.
Но как только эта мысль мелькнула у нее в голове, она почувствовала, что должна увидеться с Витторио, услышать его голос, ощутить его прикосновение ...
Она задрожала и резко поднялась. Бессчисленные глаза стеклянных сосудов смотрели на нее. Стекло может окислиться и разрушится, но глаза будут жить вечно.
Стоящий перед ней мужчина вступил уже в третий век своей жизни. А Акрополь, который она видела в окно, простоял двадцать семь веков. Что нужно здесь ей, эфемерному созданию, чего ищет она в мире бесконечности, даже если эта бесконечность относительна, если она становится вечностью всего лишь в сравнении с человеческой жизнью? И вдруг у нее в голове молнией мелькнула новая мысль - мысль о том, что, в отличие от всех людей, вручавших свои мысли мертвой материи и бросавших их в океан времени - как некогда потерпевшие крушение мореходы бросали в море свои записки, вручая их простой бутылке - ей дано узнать читателей будущего. Вот почему Витторио обещал ей, что ее стихи будут жить вечно. Он знал, что будет читать их и тогда, когда трава вырастет на ее могиле, когда дожди омоют ее кости. Но кому будет он их читать?
- До свидания, Парпария! -сказала она. И он не стал ее удерживать и не напомнил об ее обещании сохранить в тайне все, что она узнала.
Вернувшись домой, она застала Витторио слушающим последнюю запись ее стихов.
- Я жду тебя уже целый час! -воскликнул он, останавливая ленту.
Он был, казалось в хорошем настроении и бодро сообщил ей, что на космодроме все уладилось. Джованна знала, что в последнее время его тревожил "Проект Дж.", о котором все много говорили, хотя никто не знал, в чем его суть. Витторио руководил работами, но не рассказывал ей ничего, так как операции пока что были секретными. Вот и сейчас он ограничился сообщением, что проект окончен за два дня до срока, что и позволило ему вернуться раньше, чем он предполагал.
И в то время, как он говорил, Джованна вдруг поняла, что прежние страхи ее оставили. В комнате стоял горьковатый запах его тела, и его серые глаза были устремлены прямо на нее, но она испытывала лишь что-то вроде глухой, застывшей боли. Мир Витторио, столь отличный от ее мира, перестал ее волновать. Теперь она знала: человек, говоривший с ней, живший вместе с ней в этой комнате, полной предметов, которые они собрали вместе с такой любовью, был ее врагом. Он представлял собой самую страшную опасность, которая когда-либо грозила человечеству, опасность скрытую, замаскированную. Она несла безоговорочный приговор каждому предмету, сделанному человеческой рукой. Стоя у двери и глядя на него, она вдруг вспомнила старинную легенду о девушке, отдавшейся генералу враждебной армии, Олоферну, и убившей его, когда он отдыхал у нее на груди. Некоторые утверждают, что она его любила... Но этого Олоферна убить невозможно, да его смерть и не решила, бы ничего ...
- Джованна, что с тобой? - спросил Витторио.
Она вдруг вскрикнула, кинулась к нему и со страстью, испугавшей ее самое, обвила его шею руками.
Неужели она его еще любит? И даже сильнее, чем раньше? Она вдруг поняла всю обреченность этого чувства, увидела свою ревность, отчаяние ...
- Я не хочу плакать, - быстро проговорила она словно боясь, что не успеет сказать ему об этом. - Я говорила с Парпарией, Витторио .. .
Тень промелькнула на лице мужчины. Но серые глаза смотрели прямо на нее.
- И что же? ...
- Я узнала, что могу иметь детей, хотя у нас. . . Теперь я знаю все.
С улицы донесся смех девушки. "Словно из другого мира", - подумала Джованна.
- Разве это не странно, что в какие-то несколько слов можно вложить... все? - спросил Витторио.
Как и Парпария, он встал и начал расхаживать по комнате. - Я все время думал, как скажу тебе об этом, когда... Но какое это имеет значение, Джованна? Для нас, для нашей любви?
Он стоял перед ней, стараясь казаться спокойным и уверенным. Но она чувствовала, как он колеблется, хрупкий, словно мраморная колонна, которую подточила вода...
- Для нашей любви, - подхватилаДжованна. Потом остановилась и глубоко вздохнула. - Для нашей любви, - повторила она со странным усилием. - Это ужасно.
- Джованна!
- Но я не могу думать только о ней, - быстро добавила она и, глядя ему прямо в глаза, воскликнула: - Ведь я человек, Витторио!
Ее крик еще вибрировал среди стен, полных воспоминаний.
- А я, что я такое, как ты думаешь?
- Ты?... Ты Олоферн, - шепнула она. И зарыдала.
Она все еще стояла на ногах, и слезы текли по ее лицу. - Уходи, Витторио, я не хочу стать Юдифью ...
Но Витторио не ушел. Бросившись к ней, он покрыл ее лицо поцелуями. Соленый вкус слез вызвал у него пароксизм любви и страдания, который гасил все мысли. Он мог лишь сжимать на груди любимое существо в страстном стремлении передать ему свою силу, надежду ... Не говоря больше ни слова, все так же обнявшись и больше, чем трепещущими руками, связанные общей скорбью, они казались повторением человеческой пары тех далеких времен, когда страх, а не любовь привязывал женщину к мужчине.
Постепенно Джованна совладала со своими слезами.
- До сих пор я плакала только от восхищения, - сказала она, и он почувствовал в ее словах упрек.
- Я не знаю, поняла ли ты слова Парпарии и в самом ли деле он сказал тебе все, - произнес он наконец. - Я... Мы не Олоферны. Мы ценим каждый камень, обработанный человеком, каждую его мысль. Мы хотим нести дальше его свершения и его идеи. Ни один из нас не хочет разрушать ...
- Но это случится, Витторио, хотите вы того или нет!
- Не случится, Джованна. Ты видела, как мы любим Помпею ... Поняв, какая пропасть готова разверзнуться между нами и всем, что мы любим, мы придумали выход.
Она слушала его с болезненным напряжением, всей душой стремясь поверить.
- Какой может быть выход из безвыходного положения?
Улыбка осветила лицо мужчины, когда он произнес, казалось бы, без всякой связи: - Ты даже не понимаешь, как я люблю тебя, Джованна ...