Было холодное, морозное утро. Я проснулся— кто-то тряс меня за плечо. Это был Холмс. Он держал в руке зажженную свечу, и, взглянув на него, я сразу заметил, что он чем-то взволнован.

— Вставайте, Ватсон, вставайте! Не спрашивайте! Живо одевайтесь и едем!

Через десять минут мы мчались в кэбе на Чаринг-Кросский вокзал. Еще только светало, и в опаловом лондонском тумане неясно рисовались силуэты ранних прохожих. Холмс сидел молча, укутавшись в свою огромную шубу, и я с удовольствием последовал его примеру, так как было очень холодно и мы выехали натощак.

Только выпив на вокзале горячего чая и усевшись в кентский поезд, мы согрелись, и Холмс объяснил мне, в чем дело. Он вынул из кармана записку и прочитал ее вслух:

— Хопкинс уже семь раз приглашал меня помочь ему в расследовании, и я ни разу не имел повода об этом пожалеть, — проговорил Холмс. — Насколько я понимаю, речь идет об убийстве.

— Вы полагаете, что этот сэр Юстес умер?

— Думаю, что да. Мне представляется, что совершено убийство и что тело оставлено до нашего освидетельствования. Если бы речь шла о самоубийстве, Хопкинс не стал бы меня вызывать. Что касается освобождения дамы, то ее, по-видимому, во время убийства мужа заперли в комнате. Мы переносимся в высший свет, Ватсон: добротная бумага с монограммой, герб, изысканный адрес. Я думаю, что Хопкинс не обманет моих надежд и нам предстоит интересное дело. Преступление было совершено вчера вечером.

— Откуда вы это знаете?

— Я просмотрел расписание поездов и вычислил время. Домашние обратились к местной полиции, местная полиция телеграфировала в Скотленд-Ярд, выслали Хопкинса, который, в свою очередь, вызвал меня. На все это потребовалось немало времени. Ну вот, мы и приехали и скоро все выясним.

Мы сошли на станции Чизлхерст и, пройдя около двух миль по узким деревенским тропинкам, достигли ворот парка. Нам открыл привратник, лицо которого хранило следы пережитых волнений. Аллея между двумя рядами старых вязов вела к низкому длинному зданию. Центральная часть его, сплошь заросшая плющом, была очень старая, однако большие окна указывали на недавние переделки, а один из флигелей дома казался совсем новым. На крыльце нас встретил инспектор Стэнли Хопкинс.

— Я очень рад, что вы приехали, мистер Холмс! — сказал он. — И вам, доктор Ватсон, я тоже очень рад! Но я несколько поторопился вас вызвать. Дело в том, что дама, придя в себя, дала такие точные показания, что нам почти нечего выяснять. Помните луишемскую шайку воров?

— Как — Рандлы, отец и два сына?

— Безусловно, это дело их рук. Две недели тому назад они совершили нападение в Сайденгэме; сегодня ночью их видели и описали нам их внешность. Конечно, довольно смело с их стороны снова идти на такой риск почти по соседству и так скоро, но все же не может быть сомнения в том, что вчерашнее убийство совершено ими, и на этот раз им не миновать виселицы.

— Так, значит, сэр Юстес убит?

— Убит. Ему проломили голову кочергой от его собственного камина. Сэр Юстес Бракенстол — один из самых богатых землевладельцев в Кекте. Леди Бракенстол у себя в будуаре. Когда я приехал, она была почти без чувств. Я думаю, что вам лучше сначала поговорить с ней и выслушать ее показания, а затем мы вместе осмотрим столовую.

Леди Бракенстол поразила меня своей необычной грацией и красотой. У нее были золотисто-белокурые волосы и голубые глаза. Но черты ее лица осунулись и были искажены большой багровой опухолью над правым глазом. Ее горничная, высокая, суровая с виду женщина, усердно прикладывала к ее лбу примочки. Леди Бракенстол лежала без сил на кушетке, но быстрый, внимательный взгляд, каким она нас окинула, и настороженное выражение ее красивого лица показывали, что, несмотря на пережитое ею потрясение, она отлично собою владеет. На ней был широкий голубой халат, вышитый серебром. На спинке кушетки лежало черное вечернее платье.

— Я описала вам все, что случилось, мистер Хопкинс, — сказала она утомленным голосом. — Разве вы не могли бы повторить это вместо меня? Впрочем, если вы находите нужным, я расскажу этим джентльменам о том, что произошло. Они уже осмотрели столовую?

— Нет. Я считал, что им лучше сначала выслушать ваш рассказ о случившемся.

— О, я хотела бы, чтобы вы скорее покончили с осмотром столовой. Ужасно подумать, что он все еще лежит там.

Она вздрогнула и закрыла лицо руками. При этом широкие рукава халата обнажили ее руки до локтей. Холмс нахмурился.

— У вас на руке следы насилия! Что это такое?

На белой руке виднелись два кровоподтека. Женщина поспешно опустила рукав.

— О, это пустяк. Это не имеет никакого отношения к ужасному происшествию прошлой ночи. Садитесь, пожалуйста.

Я расскажу вам все. Я жена сэра Юстеса Бракенстола. Мы поженились около года тому назад. Я не стану скрывать, что была несчастна в браке. Может быть, отчасти виновата в этом я сама. Я выросла в Южной Австралии и мне чужда английская жизнь с ее условностями и лицемерием. Но главная причина не в этом — сэр Юстес был горьким пьяницей. Можете себе представить, как ужасно для уважающей себя женщины быть навсегда связанной с таким человеком! Преступно, низко говорить, что такой брак священен. И ваши чудовищные законы, которые это утверждают, навлекут на Англию проклятье, потому что небо не потерпит такой ужасной несправедливости.

Она приподнялась, щеки ее раскраснелись, а глаза метали молнии из-под багрового кровоподтека над бровью. Но горничная сильной, ласковой рукой снова уложила ее голову на подушку, и леди Бракенстол разразилась бурными рыданиями. Наконец, овладев собой, она снова заговорила:

— Я расскажу вам о том, что произошло прошлой ночью. Вся прислуга спит в новом флигеле. В этом центральном корпусе расположены жилые комнаты, за ними — кухня, а на втором этаже — наша спальня. Моя горничная Тереза спит над моей комнатой. Больше в этой части дома никого нет, и никакой шум не может разбудить слуг, спящих во флигеле. Это, по-видимому, хорошо было известно ворам. Сэр Юстес ушел к себе в половине одиннадцатого. Все слуги разошлись по своим комнатам, только Тереза еще не легла и ждала в своей комнате, не позову ли я ее. Я просидела до начала двенадцатого здесь в будуаре за чтением. Затем я обошла все комнаты, чтобы проверить, все ли в порядке. Я обычно делала это перед сном, так как на сэра Юстеса нельзя было положиться. Я вошла в кухню, затем в буфетную, в бильярдную, в гостиную и, наконец, в столовую. Подойдя к стеклянной двери, завешенной толстой портьерой, почувствовала, что на меня подуло; решив, что дверь открыта, отдернула портьеру. Я очутилась лицом к лицу с пожилым широкоплечим человеком, только что вошедшим в эту дверь из сада.

У меня в руках была зажженная свеча, и при свете ее я увидела еще двух мужчин, которые тоже собирались войти. Я отшатнулась, но пожилой человек набросился на меня и схватил за руку, а затем — за горло. Я открыла рот, чтобы позвать на помощь, но он ударил меня по лицу, и я упала. Должно быть, я несколько минут лежала без сознания, потому что, придя в себя, увидела, что крепко привязана к дубовому креслу красным шнурком от звонка. Будучи не в состоянии пошевельнуться, а рот у меня был завязан платком, я не могла издать ни звука. В это время в комнату вбежал сэр Юстес. Очевидно, он услышал что-то подозрительное и прибежал полуодетый со своей любимой дубинкой в руке. Он бросился на одного из разбойников, но другой, пожилой, схватил из-за каминной решетки кочергу и нанес ему страшный удар по голове. Сэр Юстес замертво повалился на пол, не издав ни звука. Я снова лишилась сознания, но, по-видимому, всего на несколько минут. Открыв глаза, я увидела, что грабители вытащили из буфета серебро и раскупорили стоявшую там бутылку вина. Каждый из разбойников держал в руке бокал с вином. Один из них, как я вам сказала, был пожилой, а двое — молодые, безусые парни. Можно было подумать, что это отец с двумя сыновьями. Они переговаривались шепотом, затем подошли ко мне и проверили, достаточно ли крепко я связана. Наконец они ушли и закрыли за собой дверь. Прошло, по крайней мере, четверть часа, пока мне удалось освободить рот. Я стала звать на помощь. Прибежала Тереза. Вскоре проснулись остальные слуги; мы послали за местной полицией; полиция связалась с Лондоном. Вот, джентльмены, все, что я могу сказать, и надеюсь, что меня не заставят больше повторять эту ужасную историю.