Таких случаев бывало достаточно, мелких, подчас наивных, не для всех убедительных. Над Левкой откровенно посмеивались, но он шел напролом последовательно проводил свой жизненный принцип борьбы за справедливость.

Журавлихин тоже не все принимал в Левкиной смешной нетерпимости, но во многом с ним соглашался.

Надвинув кепку на глаза, он склонился над блокнотом. Трепетали на ветру, шелестели исписанные страницы, мешали сосредоточиться. Женя хмурился, прижимая листки рукой.

- Ну, я пойду, - сказал Митяй.

Женя посмотрел на него непонимающе.

- Куда?

- Как куда?… Надо же парня вызволять. Говорил, что из этой затеи ничего путного не выйдет.

- А собственно говоря, чего ты опасаешься?

Митяй неуверенно повел округлыми плечами.

- Мало ли чего… Парень он задиристый, но щуплый… Так сказать, несоразмерность сил. Я, конечно, не хочу предсказывать, но всякое может случиться. Возьмет какой-нибудь дядя нашего «инспектора» за ногу, да и перекинет через забор. Левка, он ведь настырный.

Жене сразу представилась виденная им картина. Маленький Левка прыгал рассерженным воробьем перед грозной фигурой Митяя, наскакивал на него, сжимая кулаки, а тот широко расставил ноги, как атлет тяжелого веса, нагибаясь над штангой. Долго Митяй смотрел на Левку, потом ловко подхватил его и поднял на вытянутых руках. Тогда это все закончилось общим смехом. Левка трепыхался где-то там, наверху, визжал, словно от щекотки, пока Митяй бережно не спустил его на пол.

- Плыви, Митяй, - разрешил Журавлихин, видно под впечатлением этого случая. - Тащи его, но обязательно возвращайся к передаче.

- Ясно. Хоть плыть, да быть. - Гораздый не спеша, вразвалку пошел к лодкам.

Женя вытащил из кармана телеграмму от Нади, снова перечитал ее.

«поздравьте леву три один пользу спартака багрецове ничего не известно надя».

Телеграмма обидела Журавлихина чересчур неуместным в данном случае упоминанием о футболе. «У людей горе, - думал он, - а Надюша не за них болеет, а за «Спартака». Ничего не поделаешь, знакомое Журавлихину, да и не только ему, девичье легкомыслие. Телеграмма подкрепила решение не отправлять Наде письма пусть с робкими, осторожными, но все же признаниями, что думает о ней, ждет встречи, и прочими сантиментами. «Если можешь не посылать - не посылай», - припомнился убедительный совет Митяя.

Костер догорел. Сквозь серый пепел светились вишнево-красные угли. Женя нагнулся над ними, хотел было раздуть пламя, но, заметив рядом чемодан-телевизор, потянулся к нему. В Горьком любителя иногда принимали передачи Московского телецентра. Почему бы не испытать эту возможность здесь, недалеко от Горького!

Он понимал, что подобные случаи бывали крайне редки. Трудно себе представить прием телецентра на таком большом расстоянии, если антенна не приподнята, а торчит у самом земли. Но чем черт не шутит, ультракороткие волны своенравны, отразится волна от какого-нибудь облака и прямым сообщением долетит до пристани Кулибино, где скучает и зябнет студент Журавлихин.

На шкале, освещенной лампочкой, он отыскал волну Москвы.

Нет, на этот раз не прилетела на берег Волги капризная волна. Даже высокая чувствительность телевизора и опытность оператора не помогли выловить из просторов вселенной волну Московского телецентра.

Женя вздохнул, посмотрел на часы - до начала передачи путешествующего «Альтаира» оставалось еще много времени. Вращая ручку приемника, он слышал обертоны телеграфных станций, иногда переговаривались буксирные суда. Слышал и пробную передачу местного любителя. Он беспрестанно заводил одну и ту же пластинку…

«Всю-то я вселенную про-е-э-хал…» - с хрипом вырывалось из репродуктора.

Журавлихин шутливо упрекнул автора песни в некоторой неточности: «Вселенную никогда, милый мой, не проедешь, она бесконечна». Думалось о последнем разговоре с ребятами: о вселенной, о любви, Аэлите. Подумал он и о приеме марсианских передач, зная, что ультракороткие волны могут пройти сквозь все слои - атмосферы. Могут прилететь и с Марса. Вспоминал формулы распространения этих волн над землей, но мысли его опять возвращались к далеким мирам.

«Значит, если у живых существ, возможно населяющих какие-нибудь планеты, существует телевидение, - думал Женя, бесцельно глядя на экран, - то мы могли бы принять их передачу».

Подобная мечтательность вообще не свойственна Жене, но своевольная мысль почему-то настойчиво уводила его «далеко от грешной земли». И думал он, что теоретически вполне допустим прием телевидения с другой планеты, очень далекой, даже не нашей солнечной системы, но, как ни странно, лишь случайно он может здесь увидеть программу Московского телецентра, хотя до него каких-нибудь пятьсот километров.

На экране то в одном, то в другом месте вспыхивали голубые искорки. Женя медленно вращал ручку настройки, будто в самом деле хотел поймать передачу с чужой планеты.

Неожиданно экран посветлел, заметались темные полосы, побежали слева направо.

Закусив от волнения губу, стараясь не дышать, Женя настраивал телевизор. Частота строк я другие технические элементы, определяющие качество изображения, не совпадали со стандартом Московского телецентра. Значит, это какая-то опытная передача, но не из Москвы. Даже не из других городов. Обостренное чутье радиолюбителя - и навык подсказали Журавлихину, что мощность принимаемого сигнала достаточно велика, это не случайное отражение от обликов.

Но разве замиранием сердца он испытывал волнующие минуты встречи с новым, необыкновенным явлением, пока еще неразрешимой загадкой. Неизвестно, когда она будет разгадана - мгновенно, через час или через неделю? Говорят, что и годы проходят, прежде чем удастся хотя бы близко подойти к решению.

Он никак не мог собрать воедино разорванные клочки изображения, остановить бегающие линии и хоть что-нибудь разобрать в хаосе прыгающих пятен.

Телевизор был сугубо экспериментальный, поэтому путем специальной регулировки множества дополнительных ручек, скрытых под выпуклой крышкой на панели, Женя сумел настроиться и принять неизвестную передачу.

Изображение на экране как бы успокоилось. Ушли в сторону вертикальные линии, пятна перестали прыгать, и после регулировки четкости Женя увидел буквально фантастическую картину.

Странные существа, одетые во фраки и парадные платья, сидели в ряд и равнодушно поглядывали друг на друга.

Женя ничего не понимал. У этих франтоватых субъектов были острые или висячие уши, морды выдавались вперед. Именно «морды», так как ничего человеческого не было в них, скорее всего они напоминали собачьи. Приглядевшись внимательно и несколько растянув изображение по вертикали, так как оно было сплюснуто, сжато сверху вниз. Женя окончательно убедился, что перед ним сидят собаки. Как будто ничего странного, вполне обыкновенные земные существа, но Женя не верил в них, вытаращив от изумления глаза, вертел ручки настройки. Возможно, виноват телевизор?

Да нет, какие же это собаки! Разве мог убедить себя Журавлихин, что нет ничего необычного во внешнем виде, например, бульдога, одетого во фрак и белую манишку? Или мохнатого существа в бальном туалете, с драгоценными побрякушками? Серьги и брошь блестели, точно брильянтовые.

Рядом зевал огромный пес, похожий на английского дога, сидел в калошах и не успел еще снять непромокаемого плаща. Его спутница зябла в мехах, иногда открывала рот, - наверное, говорила, или, вернее, лаяла.

Женя лихорадочно крутил ручку громкости. Звука не было, а в нем, вероятно, крылась разгадка. Полная тишина. Передача шла без звукового сопровождения.

Вся картина переместилась влево. На экране показался стол, накрытый белой скатертью, на нем - тарелки; изысканные кушанья из крема стояли посреди стола. Маленькая вислоухая собачонка в шляпе и перчатках лениво вылизывала тарелку. Журавлихин поймал себя на естественном желании дать ей хорошего пинка, чтоб знала свое место. Но он еще не мог определить, каково же ее настоящее место в этом странном мире.