— Так вы не знаете, где она живет?

— Где-то недалеко, в районе Верхнего Мокотова, а вот улицы не знаю. Пан полицейский, эта чума в квартиру пана Миколая входила последней, а до того пан Миколай живехонький был! Я ему сырок принесла из магазина. Он дверь отворил и взял сырок. Говорю вам — в полном порядке был, живой и здоровый!

— Как же здоровый, ведь вы только что сказали, что он уже несколько дней как хворал?

— Он ив самом деле был нездоров. Несчастный случай, попал под машину. Что-то с позвоночником, по квартире пан Миколай с трудом передвигался, а на улицу и вовсе не выходил. В остальном же здоровехонек был, с чего ему помирать?

— А больше к нему никто сегодня не приходил?

Баба ответила не сразу, и у капитана создалось впечатление, что она решает про себя — сказать или не говорить еще о чем-то. Похоже, решила информацию попридержать.

— Нет! — сказала как отрезала.

Поскольку капитан продолжал выжидающе смотреть на свидетельницу, та, подумав, сочла нужным добавить:

— Да к нему, почитай, вообще никто и не заходил. Бывал, правда, один хмырь, но редко, раза два в году, не чаще. Ну, какой хмырь, известно какой! Средний такой, рябоватый, вечно обвешанный фотоаппаратами. А как-то раз заявилась форменная кикимора — большая, толстая и чернявая. Но та вовнутрь не заходила, он с ней через цепочку говорил. Оставил на площадке ждать, вышел, и куда-то они пошли. Нет, кикимора больше не появлялась.

По словам наблюдательной соседки, убитый был журналистом и вечно собирал материал-информацию, над которым потом работал дома. Поиски необходимого материала занимали у него много времени, случалось, он целыми днями где-то пропадал. Но пьяным ни разу не возвращался! Даже если добирался до дому поздней ночью или под утро. Одно слово — порядочный человек.

На этом, собственно, и закончился первый разговор капитана Фрельковича с наблюдательной соседкой. Из всего сказанного ею самой ценной представлялась информация о неизвестной женщине, побывавшей в квартире соседа последней.

Тем временем два подпоручика с помощью сержанта полиции провели в квартире погибшего большую работу. Отложив на будущее подробный анализ множества машинописных страниц, газетных вырезок, газет и журналов в целом виде, а также официальных документов (оптимисты!), они первым делом занялись тщательным изучением двух, по их мнению, самых интересных предметов. Один из них был блокнотом, а может быть, записной книжкой, второй — женской сумкой из мягкой кожи, большой, не очень новой, с оторванным ремешком, на котором ее носили на плече, и испорченным замком-молнией.

Капитан Фрелькович накинулся на эту сумку, как оголодавший стервятник на падаль, ведь она, естественно, ассоциировалась у него с упомянутой выше лахудрой, стервой и чумой. Очень возможно, что именно она, бывшая любовница, и прикончила соседа свидетельницы.

— Документы? — с надеждой воскликнул капитан.

— Фига с маком! — невежливо ответил подпоручик Вербель, но начальство не обиделось — такая горечь и разочарование прозвучали в голосе подчиненного. А тот добавил:

— Разве в такой сумке может оказаться что-нибудь путное? Да вы сами взгляните, пан капитан, на ее содержимое, вон там мы все выложили. И перечень составили.

Обозрев кучу самых разнообразных предметов, вываленных на софу, капитан схватился за перечень. Из него следовало, что весьма поношенная пластмассовая косметичка, находящаяся в упомянутой дамской сумке, была битком набита предметами, из которых только пудреница не вызывала удивления. Остальные же ничего общего с косметикой не имели. Там находились: перочинный и консервный ножи, лекарства и перевязочный материал, филателистический пинцет, булавки и столько прочей дребедени, что содержимого только косметички хватило на то, чтобы завалить полсофы.

Капитан воздержался от комментариев и продолжил чтение перечня. Под пунктом 4 в нем фигурировал миниатюрный календарик на этот год всего с двумя записями. Под пунктом 15 — клочок бумаги с надписью «Змам 46 16». Далее следовал еще один клочок, на котором было в спешке накорябано: «Зося 15». Фигурировали в перечне и несколько пустых пластмассовых папок с надписями на иностранных языках, и ксерокопия весьма экзотического кулинарного рецепта, жетоны к игорным автоматам, скомканные куски бумажных салфеток и туалетной бумаги. От 17 до 21 пункта следовали: две банки пива марки «Окочим», бутылочка салицилового спирта, горсть гальки в целлофановом пакете, отдельно два довольно крупных булыжника, один черный, другой белый, и небольшой электрический фонарик на две батарейки — без батареек.

Дочитав до конца, капитан долго молчал, переваривая прочитанное, потом задумчиво произнес:

— Женщина, которая в своей сумке носит столько барахла, способна на все! Ведь она же явно ненормальная. Была тут в квартире одна, незадолго до Яжембского. Ее обязательно надо найти.

— Надо бы, но как? — пробурчал подпоручик Вербель.

— Есть же ее записи в календарике. Ну и клочки бумаги с двумя телефонами.

— Много ли выжмешь из «Зоей 15»? Всем известно, что пятнадцатого мая именины Зофьи. Вы на «Змам» надеетесь, пан капитан? Хотелось бы знать, что это такое — «Змам».

— Адрес, — не очень уверенно предположил капитан, — улица Змам, дом сорок шесть, квартира шестнадцать.

— Да разве есть такая улица? — удивился подпоручик.

— А вот вы и проверьте. И позвоните по этим вот номерам телефона, что записаны в календарике. А больше ничего не обнаружили интересного?

— Я нет, может, коллеге удалось...

Коллега, подпоручик Яжембский, занялся изучением записной книжки покойного. Судя по выражению лица коллеги, ему не многое удалось из нее выудить.

— Обнаружишь тут! Ну и блокнотик, в жизни не видел такого.

И в самом деле, трудно было назвать блокнотом эту груду перепутанных смятых страниц. Объединяло их лишь то, что лежали они в одной кучке и были одного формата. Заполняли странички бесчисленные цифры, номера телефонов, адреса, наскоро сделанные записи для памяти типа: стекло, суб. 17, бабуля, 77/42, Яр., М. Око, на углу и т. п. Компьютер бы спятил, пытаясь расшифровать такое!

— Послушайте, а вы уверены, что это сумка женщины, а не покойника? — деликатно поинтересовался подпоручик Вербель. — Она хоть и дамская, да уж очень подходит ее содержание к записям в его записной книжке.

— И пудреница подходит? — усомнился капитан.

— Зато губной помады в сумке не было. И туши для ресниц. А у женщин они всегда при себе.

— Кончай инсинуировать, он был нормальный мужик! — рассердился подпоручик Яжембский. — Метр восемьдесят ростом, и бицепсы, как у борца. Бабу из себя никогда не строил.

— Ты его так хорошо знаешь? — удивился капитан.

— Еще бы мне его не знать! Не первый месяц копаюсь в афере с фальшивомонетчиками. Этот тип работал в МВД, но уже пятнадцать лет как вышел на пенсию. После того, как получил травму позвоночника. Однако склонность к разнюхиванию осталась. На свободе занялся расследованием подделки пятисотзлотовых купюр. Возможно, еще раньше проявил интерес к фальшивым стодолларовым банкнотам, но точно утверждать этого не могу, пока нет данных. Человек предельно осторожный и очень замкнутый, держался в стороне от всех, много знал, но помалкивал, язык не распускал. Для чего собирал сведения — трудно сказать, может, просто искусство ради искусства. Мне удалось его прижать к стенке, во время нашего последнего разговора согласился на встречу и дал понять, что кое о чем расскажет, поделится своими сведениями. Поделился, ничего не скажешь...

Помолчали, каждый думал о своем. Молчание прервал капитан:

— Необходимо выяснить следующие вещи. Кажется, тут кто-то ковырялся в замке отмычкой. На сей счет допросить бабу из квартиры напротив. Далее, недавний несчастный случай с покойным. Получил опять травму позвоночника, везет же человеку! Тут могут сохраниться сведения в Дорожной инспекции, разузнать подробности...

— А самое главное — разыскать хозяйку этой сумки! — подхватил подпоручик Вербель, взмахнув упомянутой сумкой. — Только и делов!