Пережил ли Кристофер Баллоу когда-нибудь минуту страха? Да, это было. Кажется, на третий месяц брака с Эрикой. Он вдруг заметил, что кто-то за ним наблюдает, точнее, следит, как говорили они на своем жаргоне, «по-японски», постоянно за ним таскаясь. Среднего роста, похоже, латиноамериканец. Баллоу перепугался и хотел потревожить Бундера, но сначала сообщил об этом Эрике, а та ему отсоветовала. Она решила сама заняться этим типом и заманила его в отель, что при ее красоте не было трудно. Вернулась она хохоча: «Это конченый тип. Он не может даже трахаться. Когда-то его сильно напугали, и с тех пор у него ничего не получается с женщинами. Это конец на этой работе». Она сама сообщила об этом Иво Бундеру, и тот каким-то образом окончательно разделался с этим человеком, попросту велел ему смыться из этих мест. Он не был из их компании, просто приревновал Баллоу, который спал с его бывшей девушкой, прислугой в отеле. Он был гостиничным вором, полиция устроила ему допрос третьей степени, и с тех пор у него с той девушкой получалось все хуже.

Из этой истории Баллоу запомнил одно: тот, кто не мог заняться любовью с женщиной по первому требованию, с удовольствием или без удовольствия, должен был раньше или позже залететь…

Был ли Юзеф Марын конченым навсегда, значит, профессионально непригодным, хоть об этом еще не знали те, кто его сюда вызвал? И отчего он стал таким конченым? Из-за двух месяцев следственного изолятора или из-за единственного свидания с Эрикой, когда она призналась ему, что ее тошнило от его сексуальных подвигов и что она уходит к такому, который на это не способен, но который любит ее. А потом навалился страх, что он в самом деле уже не способен совершать это по первому требованию, потому что секс не был чем-то таким важным, как он когда-то думал. Из-за этого страха он так сильно и нервозно реагировал на скрип кровати над его головой.

Там, в лесничестве, к нему пришли мысли о любви, которой он никогда не переживал. И он начал подробно анализировать свое супружество с Эрикой и пришел к выводу, что с самого начала не все складывалось между ними наилучшим образом.

То было очень нервное время. Из страны приходили известия все более тревожные, а иногда попросту грозные. Там рухнул какой-то порядок, и хотя Иво Бундер по-прежнему шутил и объяснял, что все и вся может измениться, только они, то есть такие люди, как два господина Б. (Бундер и Баллоу), всегда будут нужны и остаются на своих местах, однако у Эрики и Баллоу нарастало беспокойство. Наступил даже такой день, когда Баллоу заметил, что за ним следит его собственная жена, не из ревности же, потому что об этом в их профессии не могло быть и речи. Он сказал ей об этом, и она расплакалась, не объяснив ему, однако, почему следила за ним. Она посоветовала ему – что тоже настораживало, – чтобы он был осторожнее с Иво Бундером и не очень ему доверял. Забавное предложение для Баллоу, который в самом деле понятия не имел, кем был Иво Бундер и где он жил. Впрочем, он любил Иво Бундера за его веселость и приветливость, за какую-то странную чистоту – так назвал Баллоу тот удивительный факт, что, постоянно сталкиваясь с грязными делишками, сам Бундер не становился грязнее внутри. В приступе искренности он сказал Баллоу: он, завсегдатай борделей и подозрительных кабачков, любит свою жену и своих детей, верит в любовь чистую и большую. Баллоу знал, что человек может быть раздвоен, может быть и чистым, и грязным, но только до определенной степени. Они ведь не были чиновниками, заканчивающими службу в определенное время и после закрытия конторы спешащими в свои семейные гнездышки. Поэтому он не верил в существование такого места на земле, где Иво Бундер перестает быть бдительным. Он сказал об этом Бундеру, а тот только рассмеялся и ответил: «Ты прав, хотя этого и не понимаешь. А не понимаешь потому, что до сих пор тебе удается работать только на одну фирму. К сожалению, долго это невозможно. Ты тоже когда-нибудь будешь выполнять работу для нескольких фирм сразу. Тогда ты поймешь, что нет добра и зла и человек всегда остается чистым, если ему хорошо платят. Впрочем, если почувствуешь себя грязным, приготовь себе ванну получше, чаще мойся и купи дорогой шампунь». Он передал эти слова Эрике, но она тогда стала еще более недоверчивой. «Будь осторожен, Кристофер, – сказала она. – Не каждую грязь можно смыть самым дорогим шампунем».

Тем временем из его родной страны хлынули огромные толпы людей, и фирма требовала информации, что делают некоторые из них, как устраиваются, как хотят отомстить за то, что с ними случилось. Баллоу занялся ими с некоторым внутренним сопротивлением, потому что это уже были дела политические, а он не разбирался в политике, а что важнее – не любил копаться в таких делах. Его делом была человеческая грязь, измена, продажность, обман, а некоторые из тех, за кем ему приказали наблюдать, казались ему людьми благородными, честными, наполненными каким-то внутренним огнем желания творить добро по своему разумению и в своем понимании. Конечно, попадались и такие, которые только и ждали, чтобы их кто-нибудь купил, и чаще всего таких покупали, потому что на них была грязь и у них были липкие руки. Но фирма приказывала доставлять информацию обо всех наиболее активных, и Баллоу волей-неволей должен был это выполнять. Это нагоняло на него смертельную тоску, потому что не требовало той точности, с которой он привык действовать. Новая работа не связывалась в его представлении с опасностью и риском, которые он полюбил. Но выполнение этих заданий фирмы оказалось необычайно трудоемким. Это понимали в фирме и поэтому передали ему деньги и приказ завербовать нескольких сотрудников. Некоторых он нашел сам, некоторых, к сожалению, получил от Бундера, который давно держал их в руках и уступил за небольшую плату. Это была явная ошибка, на которую ему тут же указала Эрика, потому что можно торговать информацией, но торговля людьми во много раз опаснее. Бундер знал нескольких людей, которых знал и Баллоу. Но откуда Баллоу мог раздобыть столько заслуживающих доверия людей, чтобы выполнить задание фирмы?

Пришла зима, и в один прекрасный день ему позвонил Иво Бундер, сказав пароль: «Это господин Фельдман?» – «Нет. Ошибка». Как обычно, они встретились в условленное время возле замерзшего в это время года озерка в парке Монсуар. Баллоу приехал на встречу на своей машине, Бундер приехал на метро, что немного удивило Баллоу. Впрочем, поводов для удивления и беспокойства вскоре нашлось больше. Иво предложил поговорить в квартире. У него были три или четыре квартиры в разных кварталах города, но поехали они туда, где Баллоу еще ни разу не был, за город, на виллу, заросшую глицинией. На калитке в высокой фигурной решетке виднелась элегантная табличка с фамилией Эмануэль Краузе. В маленьком садике стояла снежная баба в старой шляпе и с метлой под мышкой. В этом доме, видимо, были дети, женщина, но они уже, наверное, спали. Иво провел Баллоу на что-то вроде остекленной и хорошо отапливаемой террасы с экзотическими растениями. Он принес еды и немного вина. А также бумажные папки. Двенадцать папок – Баллоу хорошо это запомнил, потому что, разговаривая, Бундер все время ими играл, тасовал их, перекладывал.

То, что он говорил, ошеломляло, можно сказать, даже уничтожало. Бундер решил уйти с работы, хотя сам тысячу раз говорил Баллоу, что это невозможно.

– Мы всегда вращались среди акул, – сказал Иво. – И в какой-то мере сами стали акулами. Мы изучили правила большой игры и умели играть с сильными партнерами. Но в последнее время на нашем рынке появилось множество мелких фирм с большим капиталом. Мы могли ужиться с акулами, но забыли, что существуют пираньи. А когда такая пиранья вцепится в тебя, можешь избавиться от нее, только оторвав ее от себя вместе с куском живого мяса. И со мной случилось именно это. Меня схватила пиранья, потому что я был неосторожен и обращал внимание исключительно на акул. Единственный раз в жизни я попался, Баллоу, я, твой гроссмейстер и учитель. Я попался и вынужден был начать работать на одну маленькую фирму. Это случается в нашем деле, ты об этом знаешь. что дело в том, что эта маленькая фирма попросту лопнула и кто-то свалил на меня всю вину за это. Говнюки из таких маленьких фирм хуже акул. Они хотят со мной разделаться. Убьют, чтобы потом свалить на меня всю вину за свое банкротство. Ни ты, ни кто-то другой из твоей фирмы меня не спасет. Я должен найти безопасное убежище, по крайней мере на какое-то время, хороших защитников и поэтому выхожу из нашего сотрудничества.