В одной из камер шла борьба — кто-то ни в какую не хотел выходить.

— Кто будет качать права, получит «холодильник».

«Холодильник» — это вонючий карцер.

— Стоять, сучара! — рявкнул полицейский человеку, который все время непроизвольно падал на колени.

— Это чей пакет? — из их камеры вышел контролер, держа двумя пальцами целлофановый пакет, принадлежащий Торфу.

— Мои шмотки. Там все мое, — сказал Торф, упруго повернув голову в сторону контролера.

— А это чье? — другой контролер, словно все сокровища мира, нес на ладони спрятанную Кутузовым скрепку.

Генка промолчал.

— Видак вам еще сюда и пару сучек из интимклуба…Все выбросить! — командовал раздолбанный властью контролер. — Я вам здесь устрою такой Эдем, что не просретесь трое суток…

— Начальник, — обратился Торф к контролеру, который конфисковал его сумку и мобильник, — завтра все это притащишь сюда в зубах…

Генка от таких слов аж поперхнулся.

— Заткнись, жидяра! Я тебе могу рассказать сказку, как у одного пидора, навроде тебя, тоже было тесно зубам.

Ящик, отклячив зад и положив голову на вытянутую к стене руку, дрых.

В дальнем конце коридора шла шумная разборка. Как потом выяснилось, конфликт разгорелся из-за эротического журнала.

Затем обыскали каждого поголовно. Искали методично, дотошно, словно и впрямь шарили пропавшую иголку.

— Мудозвоны, — подвел черту Торф, когда они вновь оказались в камере.

— Не то слово, — скрипел зубами Ящик. — Как в Освенциме, и снова виноваты жиды…

Генка, ко всему готовый, улегся на свое место, положив под голову локоть. Долго не мог уснуть, думал о человеках-скотах. И заныло в груди, чуть пониже соска. Чтобы разогнать подступающую боль, задержал дыхание и стал про себя вести отсчет.

— Эй, однократка! — окликнул его Жора. — Ты для кого берег холодное оружие?

Это он проскрепку. Генка — ни слова.

— Тебе могут за это впаять статью — хранение холодного оружия.

— Спим! — сказал Торф и отвернулся к стене.

— А я, если не возражаете, пойду немного потужусь.

— Потерпишь до утра, — Торф категорически пресек зловещие замыслы Ящика.

— А это, извини, решать не тебе. Приспичит — побежишь… Хотя для вас, господа, могу сделать исключение — сегодня ровно полгода, как я здесь полирую свои кости.

— Спим! — повторил Торф. — Спим и видим хорошие сны.

Однако Кутузова одолевали мрачные мысли. Последняя возможность поговорить с Люськой улетучилась вместе с конфискованным мобильником. «Какие истуканистые лица у ментов, какое хамство и вседозволенность», — думал Генка, потихоньку проваливаясь в голубые сновидения.

На следующий день в «воронке», пропахшем мочой и блевотиной, его отвезли в ресторан «Ориент». Для проведения следственной экспертизы на месте.

Перед тем как подняться по ступеням, он задержался. Был синий день, светило весеннее солнце, над башенкой близлежащего дома плыли комочки сахарных облаков. Давно ли именно с этого места, испытывая мучительное чувство ревности, он наблюдал за зимним звездным небом?

Его подтолкнули, и, прихрамывая, Кутузов стал подниматься по лестнице. В дверях ресторана стоял все тот же обряженный швейцар — в галунах и с расчесанными надвое седыми усами.

Генке предложили указать стол, где в тот вечер, 25 января, они с Люськой отмечали ее день рождения и где нарвались на скандал. Он показал, как стояли стулья, где Люська танцевала с Шорохом, и каждый его шаг фиксировался на видеопленку.

Подошли официанты, и тот, высокий и худой. словно глиста в обмороке, видно, узнал Кутузова и, бросив на него мимолетный взгляд, отвернулся.

— Вот этот гусь меня поднимал с пола! — вдруг выкрикнул Кутузов.

Шило, заправляющий проверкой показаний, отреагировал:

— До него мы еще дойдем. Вы, Кутузов, сейчас покажите, как вы сидели в тот момент, когда все произошло.

— Как они из меня в туалете делали рубленый шницель?

— Нет, расскажите, как все началось с Бычковым.

Генка поставил стул и уселся на него. Справа от него, в торце стола, расположился кто-то из людей Шило.

— Что было дальше? — спросил следователь. — Вы утверждаете, что когда вы вернулись и уселись на стул, Бычков вас ударил.

— Он ударил меня три раза.

— Значит, вы не отрицаете, что у вас были основания напсть на него с ножом?

— Каким ножом? Тут было много разных ножей и вилок.

— На предварительном следствии вы показали, — терпеливо начал объяснять Шило, — что вы вытащили из кармана свой перочинный нож и…

— Да какое это сейчас имеет значение — каким ножом кто кого ударил?

— Для вас, Кутузов, это имеет решающее значение. Или все произошло, так сказать, стихийно, рефлекторно, когда на раздумья не было времени, или с подготовкой, осмысленно, а значит — преднамеренно…

— Я требую психологической экспертизы, — тихо сказал Генка. — Все, что в тот вечер произошло, имеет тонкую психологическую мотивацию. Вы меня понимаете? — он смотрел в глаза Шило и видел, как зреет в них недоумение.

— Хорошо. Допустим, такую экспертизу проведем, но ответьте, куда деться от факта смерти человека?

— В мире каждый день гибнут люди — десятки, сотни, и все понимают, почему они гибнут.

— Сейчас речь идет об уголовном преступлении, и я, как следователь, обязан восстановить все в полной последовательности.

— Думаю, это вам не под силу. Движение кулака Бычкова вы еще хоть как-то можете восстановить. Даже вектор и силу удара. Можно даже смоделировать кривую падения со стула моего тела. Но позвольте, господин сыщик. Как вы смоделируете движение моей несчастной души? Как вы смоделируете ситуацию, при которой одна сторона морально изничтожала другую — непробиваемо глухой и физически преобладающей силой?

— Вы сидели здесь, Бычков — там… Где в этот момент находились его друзья?

— Рядом с Бычковым. Один, словно животное, жевал резинку, другой пил пиво и заедал орешками. Они оба были омерзительны и агрессивны, как голубые акулы. Впрочем, я вам уже об этом рассказывал в СИЗО и мне, пожалуй, больше нечего добавить. Разве что… Когда меня первый раз избивали в туалете, туда зашел цыган, кажется, по имени Роман. Я его знаю с дискотечной поры, но давно не встречал… Если хотите докопаться до истины, найдите цыгана.

— Мы его, безусловно, найдем, но это не освободит вас от ответственности.

— Но для меня важна правильная дозировка ответственности, и вы как юрист не можете этого не понимать.

— Пойдем дальше. После того, как вас…

— Я отказываюсь отвечать! Лучше допросите этого договязого официанта, который меня дважды поднимал с пола.

— Этого не было! — быстро отреагировал худой подносчик.

— Загибает холуй! Когда он меня поднимал, у него под манжетом рубашки хорошо была видна наколка. Кажется, женское имя Сандра.

Официант покраснел. Шило потребовал засучить рукав. Действительно, на левом запястье, чуть выше часов, виднелась синяя наколка, сделанная латинским шрифтом — «Sandra».

— Чего же вы, любезный, искажаете картину? — спросил Шило у дохлого официанта. — За дачу ложных показаний свободно можете оказаться на полгода в тюрьме. Вы этого хотите?

— Глупости все это, — покраснел официант. — Даже если я его и в самом деле поднимал с пола, что из того?

— Из этого вытекает, что вы являетесь свидетелем применения насилия в отношении Кутузова со стороны Бычкова.

— У нас в ресторане мордобой обычное дело, и если мы по каждому поводу будем проходить свидетелями, некогда будет работать.

Кутузов так и не понял, удалась ли следственная экспертиза. Его выворачивало наизнанку от запахов, исходящих от всего, что его окружало.Казалось, каждый атом здесь был пропитан тошнотворным ресторанным перегаром.

Его отвезли в СИЗО, и на мгновение, вопреки логике, он поймал себя на мысли, что вернулся домой. У сокамерников шел вялый разговор на тему, почему евреев зовут жидами.

— Тебя, Сеня, вчера при шмоне менты назвали «жидярой», и ты это проглотил. — Ящик лежал на койке, подперев щеку рукой. — Когда евреев гнали во рвы, так ведь, рот-фронт, они сами туда тащились, словно кошки за валерьянкой… Надавили бы всей массой, все равно полный п…ц, чего ж ждать…