В воздухе витал вопрос: «кто?». Приборы не успели даже как следует запылиться, ясно было, что не от Машки они остались, поставлены были совсем недавно, под меня. Кем?

Что я могла сказать шефу? Аккуратно, за горлышко, я достала из-за холодильника бутылку из-под водки «Синопская», которую за помин души Гены Струмина наливал себе и Горчакову доктор Стеценко. Криминалисты бережно упаковали ее и увезли с собой, пообещав отзвониться о результатах проверки. Шеф позвонил Горчакову, порадовал его последними новостями и попросил подъехать к криминалистам, оставить свои отпечатки для сравнения. Горчаков тут же помчался в РУВД и заверил, что оттуда сразу поедет ко мне.

От чая и кофе шеф отказался и сидел, барабаня пальцами по столу. Я тоже молчала.

Теперь было более или менее понятно, как уходила информация к нашим врагам, как им удавалось столь оперативно реагировать на наши находки.

Правда, я плохо представляла себе, как Стеценко умудрился засунуть приборы не только за холодильник, но и в люстру в комнате; стремянкой он точно не пользовался; но потом я сообразила, что в люстру приборчик можно было просто закинуть. Кроме Стеценко, мне никто в голову не приходил. Я была заворожена буквами "с" в начале его имени и фамилии, которые так хорошо вписывались в загадочный знак на перекидном календаре Неточкина, и даже не подумала, что Стеценко побывал у меня вчера в первый раз, а информация уходила задолго до этого. Правда, когда этот факт дошел до моего сознания, я тут же вспомнила, что в моей карточке в стоматологической поликлинике записан мой адрес. Но следов проникновения в квартиру не было, я бы заметила, замки исключали подбор ключей.

Через два часа, когда Лешка уже был у меня, позвонили криминалисты. Пальцев с бутылки на приборах точно не было; а вот зато на одном приборчике нашелся пальчик из уже имевшихся в распоряжении криминалистов.

— Вам фамилия Хрунов о чем-нибудь говорит? — спросил меня начальник кримотдела. — Вадим Вадимович, семьдесят четвертого года. Прокуратурой задерживался совсем недавно. Его пальчик.

По ассоциации с Хруновым у меня перед глазами возникла другая фигура, и я залилась краской. Шеф и Горчаков удивленно на меня уставились. Вот Филонов-то имел достаточно времени и возможностей засунуть эти приборы куда угодно.

— Владимир Иванович, а где бутылки, которые опера у ИВС подобрали? — наконец решилась спросить я.

— У меня в сейфе.

— Давайте отдадим их экспертам, может, там пальчики сойдутся.

Деликатный шеф даже не стал спрашивать, в чем дело; а может, и не подумал про Филонова, решил, что я хочу перепроверить хруновские пальцы. Во всяком случае, мне очень не хотелось никому ничего объяснять.

Они с Лешкой поехали в прокуратуру, Лешка пообещал отвезти эти банки-склянки криминалистам и вернуться.

Приехал он после того, как отвез банки и дождался результатов. На банке из-под джина-тоника, которую, по словам дежурного ИВС, держал в руках Филонов, были хорошие, четкие отпечатки; но нам они не подходили, на приборах следов этих пальцев не было.

Обыск; срочно нужен был обыск у Хрунова и компании. Черт его знает, как эти приборы работают; может быть, негодяям уже известно, что приборы обнаружены.

— Маша, в то, что доктор — «редиска», я почему-то не верю, — сказал мне Лешка. — Думай, кто еще мог их подсунуть.

— Леша, у меня дома из посторонних больше никого не было.

— А Регина?

— Да ей-то зачем? Она и сама от этого пострадала. Явно уже тогда эта зараза у меня в квартире стояла, когда Регина мне плакалась по поводу эксгумации. Лешка, давай все-таки обыски сделаем, договорись с уголовным розыском, может, дадут нам людей?

Но нет, не судьба. Людей нам не дали, предложили подождать до понедельника. Оставалось уповать на то, что факт обнаружения подслушивающих устройств врагам еще не известен.

В понедельник мы первым делом понеслись к шефу за санкцией на обыски. Начальник уголовного розыска по-иезуитски выделил нам в помощь оперов, которые работали по изнасилованию Нетребиной, и тех, кто задерживал Хрунова с компанией у прокуратуры. Они били копытом в нетерпении, пока мы все напечатаем и подпишем у шефа. Схватив постановления на обыск, они ускакали, но вскоре отзвонились, что все адреса закрыты, никого из фигурантов нет; что будем делать, спрашивали они, сесть в засаду или приезжать. Мы сошлись на том, что можно немножко покараулить, и ребята остались в

Адресах.

Пока мы решали этот вопрос, позвонил из Мурманска Коля Курочкин. Сказал, что на телевидение пока не обращался, копается в картотеке «потеряшек» и озадачил территориальные отделения милиции. Все, что ему удалось раздобыть, это, с подачи одного участкового, данные молодого человека, безработного, одинокого, которого в Апатитах не видели полгода; его приятель поведал, что «потеряшка» в начале года уезжал в Питер на заработки, попал в какую-то неприятную историю, посидел месяцочек в знаменитых «Крестах», но вроде бы вышел сухим из воды, да еще и получил выгодное предложение: денежная работа в ЮАР. Вот так вскользь он сообщил об этом своему приятелю, после чего собрал вещички и канул. Приятель уверен, что тот давно уже в ЮАР гребет деньги лопатой и забыл про друзей детства, там, наверное, и останется.

— Где?! — переспросила я, хотя прекрасно все расслышала.

— В Южно-Африканской Республике, — добросовестно повторил Коля.

— Коля, все там бросай, приезжай немедленно, ты нам тут нужен, — сказала я ему, — и Регина тебя заждалась.

— Ничего не понял, но выполняю, — ответил Коля и отключился.

— Леша, связь с засадами есть? — спросила я, мысленно обзывая себя последними словами.

Правда, говорят, что лучше поздно, чем никогда, но если это касается расследования преступлений, то еще неизвестно, что лучше. Мой ребенок притащил из школы пластмассовую головоломку, на которой было написано, что если вы соберете из нее нужную фигуру за одну минуту, то вы достойны Нобелевской премии; если за три минуты, то вы достойны повышения зарплаты; а если вам не хватит и пяти минут, то вы недостойны быть погонщиком верблюдов. Так что если уволят из прокуратуры, попробую устроиться погонщиком верблюдов, хотя шансов у меня мало.

— Пусть остаются люди у квартиры Хрунова, остальные, с адресов Иванова и Шитова, пусть срочно едут сюда. Печатай обыск на квартиру, где офис, — ну, где установлен третий телефон из календаря Неточкина. Туда на обыск с криминалистом, пусть пальцы возьмут со всех возможных поверхностей. Вот данные Трайкина Сергея Сергеевича, срочно, срочно пусть ищут его, пусть из-под земли достанут, если жив еще. Может, ГАИ «перехват» объявит на все тачки этой гопкомпании, пусть их тормозят и держат до нашего прибытия. На машины тоже печатай обыски и отдай операм, а я слетаю в морг. Леша, быстрей, понял?

— Не понял, но выполняю, — совсем как Курочкин, ответил Горчаков и стал звонить операм.

— Ты не вспомнил, чудовище, где ты видел эти фамилии? — нервно спросила я.

Горчаков покачал головой.

— Ну тогда возьми бумаги Неточкина — листочки с денежными расчетами. Возьми-возьми! И посмотри заодно, чьим почерком они написаны.

Лешка вытащил профессорские бумаги. Против фамилий Иванова, Хрунова и Шитова стояли суммы в долларах; гонорары «сотрудника института» Хрунова вдвое превышали суммы, записанные против фамилий его подельников. Почерк человека, сделавшего эти записи, с почерком Неточкина ничего общего не имел. Зато много общего имел с почерком, которым завершался протокол допроса Героцкого: «Мною прочитано, с моих слов записано правильно…»

Наконец все было готово; четыре оперативника курили на лестнице, ожидая, пока Лешка складывает им в папку постановления на обыски и бланки протоколов, а пятый опер по телефону договаривался с дежурной частью, чтобы объявили в «Перехват» машины наших фигурантов. Он должен был везти меня в морг, и я топталась в коридоре рядом с курильщиками, не в силах сдержать нетерпение.

И вдруг — надо же такому случиться! На лестнице показался Хрунов Вадим Вадимович собственной персоной. У меня и, судя по всему, у оперов аж дыхание перехватило. А ничего не подозревающий Вадим Вадимович заулыбался, увидев нас, и громко объявил: