Потом Алексей работает на Каспии, блуждает в Моздокской степи, а поздно осенью приходит в Царицын (теперь Волгоград). В это время железнодорожное начальство увлечено идеей — привлечь на службу поднадзорных, отбывших ссылку политически-неблагонадежных интеллигентов — «политиков», не допущенных в столицы и осевших в Поволжье. Эти честные люди должны были помочь в борьбе с процветавшим воровством. Через посредство уже служивших на железной дороге «неблагонадежных» Алексей устроился ночным сторожем на станцию Добринка (в Тамбовской губернии). Помимо служебных обязанностей, его, как это было принято тогда, заставляли работать по хозяйству у станционного начальства колоть и таскать дрова, топить печи, ухаживать за лошадью и т. д. Спать и читать времени не оставалось. Алексей не выдержал и написал в правление дороги жалобу… в стихах. Это позабавило чиновников, и юношу перевели в Борисоглебск, потом на станцию Крутая.

На Крутой Алексей, двое телеграфистов, слесарь и наборщик организуют «кружок самообразования», который находился под неуклонным наблюдением жандармов, и без того недовольных засильем «неблагонадежных» на железной дороге.

Постоянная слежка жандармов, самодурство железнодорожного начальства, ополчившегося на «нигилистов», заставили Алексея в апреле 1889 года уйти из Крутой. Пешком и на площадках товарных вагонов, добывая на пропитание случайными заработками, добрался он до Москвы, надеясь просить Льва Толстого, чтобы тот дал ему и его друзьям земли, на которой можно было бы жить трудами рук своих — без начальства, без хозяев…

Но ни в Ясной Поляне, ни в Москве писателя не было. Его жена отвела пришельца на кухню и угостила кофе с булкой, заметив, что к Толстому ходит немало «темных бездельников».

Из Москвы Алексей перебрался в Нижний. В декабре его хотели призвать на военную службу, но в солдаты не взяли («Дырявый, пробито легкое насквозь! Притом — расширена вена на ноге. Негоден!»), и он работает в пивном складе моет бутылки и развозит квас. Алексей посещает кружок революционеров, а когда один из его товарищей перед арестом скрылся, будущий писатель угодил на две недели в тюрьму.

Он познакомился с писателем Н. Е. Карониным-Петропавловским. К этому времени у Алексея сложилось представление о настоящем писателе как «суровом глашатае правды» с «несокрушимой силой сопротивления врагам справедливости». Каронин вполне отвечал этому представлению. Много лет он провел в тюрьме и ссылке, в своих произведениях выступал защитником нищих мужиков, которые, несмотря на гнет и бедность, сохранили свое достоинство, ум, душевное богатство.

Высокий идеал личности писателя, воплощенный в Каронине, стал в будущем идеалом и Горького. Каронин говорил о русской литературе, пробудил в Алексее интерес к босякам (им посвящен ряд первых рассказов Горького). Тяжело больной, полунищий, только что вернувшийся из ссылки, он не жаловался на свою судьбу, жил «весь поглощенный исканием «правды — справедливости».

Другим писателем, с которым познакомился Алексей в Нижнем, был В. Г. Короленко. Алексей отнес ему написанную ритмической прозой «Песнь старого дуба». В этой «огромной» поэме он изложил свои мысли о теории эволюции. «Песнь» — она до нас не дошла — Короленко не понравилась: он рекомендовал писать что-нибудь о пережитом. Сильно огорченный, Алексей долго не брал в руки пера. Но однажды, летней ночью, когда он любовался Волгой, рядом сел Короленко.

— Что же — пишете вы?

— Нет…

— Жаль и напрасно… Я серьезно думаю — кажется, у вас есть способности.

В Нижнем Горький жил трудно — и материально и душевно. Мучило неумение найти свое место в жизни, разобраться в массе противоречивых впечатлений. Немало страданий принесла большая любовь — к Ольге Юльевне Каминской, жене «политика», недавно вернувшегося из ссылки.

Все это гонит Алексея из Нижнего. И в апреле 1891 года он опять пускается в странствия.

Странствовал Горький около полутора лет — побывал на Украине, в Бессарабии, в Крыму, на Кубани, на Кавказе… Батрачил, кашеварил, добывал соль, рыбачил, даже читал молитвы по покойнику…

В херсонской деревне Кандыбово Алексей увидел «вывод». Нагую женщину, обвиненную в измене мужу, привязали к телеге рядом с лошадью. Ее муж, стоя на телеге, не спеша бил хлыстом — раз — лошадь, раз — жену, раз — лошадь, раз — жену…

За телегой шла толпа, с любопытством смотревшая на все это. И никто не заступился за несчастную женщину — никто, кроме случайно проходившего Алексея Пешкова.

Его избили жестоко, до потери сознания, и бросили в придорожную грязь. Проезжий шарманщик отвез Алексея в город Николаев, в больницу.

Узнав о столкновениях народа с властями в Майкопе, Алексей спешит туда, чтобы самому все увидеть. Там его арестовали и посадили в казарму (тюрьма была давно переполнена), но через несколько дней отпустили — улик не было.

Странствуя, Горький видел и изучал встречавшихся ему людей, их душевный склад, мировоззрение, постигал «равноценность людей», поражался изумительной талантливости человека, запоминал мудрость сказок и пословиц.

Алексей носил с собой книжки со стихами любимых поэтов — Гейне, Беранже, которые давно и прочно вошли в круг чтения русского демократического читателя.

«Хождение мое по Руси, — вспоминает Горький, — было вызвано не стремлением ко бродяжничеству, а желанием видеть — где я живу, что за народ вокруг меня?» Им руководила еще неосознанная страсть писателя к наблюдению жизни. В скитаниях Горький встретил сотни людей, узнал, как «терпеливо живет близоруко-хитрый, своекорыстный мужичок, подозрительно и враждебно поглядывая на все, что не касается его интересов; живет тупой, жуликоватый мещанин, насыщенный суевериями и предрассудками, еще более ядовитыми, чем предрассудки мужика, работает на земле волосатый, крепкий купец, неторопливо налаживая сытую, законно-зверячью жизнь… Я видел, что хотя они живут только для того, чтоб есть, и любовнее всего занимаются накоплением запасов разнообразной пищи, как будто ожидая всемирного голода, однако — это они командуют жизнью, они грязно и тесно лепят ее». Будущий писатель чувствовал, что «собственность мещанства разрастается на грабеже чужой, а в том числе и моей силы».

Но «духовная нищета», «Диковинная скука», «равнодушная жесткость в отношении людей друг к другу», которые видел вокруг себя Горький, не убили в нем веры в человека, «счастья видеть человека — человеком», не ожесточили, а возбудили стремление бороться за материальное и духовное освобождение народных масс.

Он понял, что не сами люди плохи: плохо то общество, те условия, в которых они живут, значит, эти условия надо изменить, и тогда люди станут иными.

Через всю свою долгую жизнь, сквозь бури и противоречия эпохи Горький пронес эту веру в человека, в его способность переделать мир по законам справедливости и красоты.

Свой долгий путь Алексей закончил в Тифлисе (теперь Тбилиси). Здесь он поступил в железнодорожные мастерские — одно из крупнейших предприятий на Кавказе, насчитывавшее свыше двух тысяч человек. Работая тут, Алексей почувствовал силу пролетарской солидарности и пролетарского интернационализма — в мастерских работали русские, грузины, армяне, революционные настроения сознательного пролетариата.

В Тифлисе, как и вообще на Кавказе, было много политических ссыльных. Здесь они продолжали вести революционную пропагандистскую работу, приводя жандармов в бешенство своей искусной конспирацией.

Алексей — активный участник революционных кружков русских и грузинских рабочих и интеллигентов, находится под негласным надзором полиции, которая отмечает в донесении, что это «человек развитой», ведет «довольно обширное знакомство с молодежью».

Встречался Пешков с В. В. Берви-Флеровским — автором очень популярной среди революционной молодежи «Азбуки социальных наук» и книги «Положение рабочего класса в России». Подобно Чаадаеву, Берви (Флеровский — псевдоним) был объявлен за критику властей сумасшедшим. Его посадили в дом умалишенных, а потом сослали в Астрахань. Книгу Флеровского «Положение рабочего класса в России» высоко ценил Маркс как «труд серьезного наблюдателя, бесстрашного труженика, беспристрастного критика, мощного художника и, прежде всего, человека, возмущенного против гнета во всех его видах…»