- Юра, прекрати!

- Нет, я просто не могу прекратить. Оказывается, я изменился! Меня не разглядели! За барона или рыцаря, в самом деле приняли! Но в ответ на подлинно рыцарское отношение на меня и моих родителей совершается покушение! Да, да, покушение с целью отравления, на какое решилась Катерина Измайлова!

- Какая начитанность! Может быть, ты помнишь и купца, на которого покушалась Катерина Измайлова? Не найдется ли общих черт? Как же я была слепа! И как ты можешь осуждать такого человека, как академик Анисимов? Говорить об отраве... Знайте же, что все искусственные кушанья сделаны из молока. Честное слово!

- Из молока? - удивился Сергей Федорович. - Чудно! А я думал баранина.

- Из казеина, полученного из отходов молочного завода. Словом, творожные изделия. И не из чего огород городить.

- Блевать - по-твоему, огород городить? Хороши творожные изделия, если от них рвота! Впрочем, всем известны отравления плохим творогом. Напрашивается вывод, что твой старец в своей лаборатории за государственный счет творог портит. И наживает научное имя,

Юрий Сергеевич уже не владел собой. Глубоко уязвленный интересом жены к пожилому академику, он ненавидел и самого Анисимова, и его дело, не отдавая себе отчета в словах, которые вырвались у него и за которые он краснел бы в другое время.

Аэлита тоже была возбуждена выше всякой меры.

- Молчи! - воскликнула она. - Ты не смеешь так говорить! Кто ты в сравнении с ним?!

- "Ведь я червяк в сравненьи с ним, с лицом таким, с его сиятельством самим!" - продекламировал Беранже Юрий Сергеевич, словно стараясь разъярить себя еще больше.

Вернулась Клеопатра Петровна.

- Я думала, умру. Какой ужас! Неужели у нас не могут справиться с сельским хозяйством? Куда смотрят правительство, партия?

- Правительство и партия всячески поддерживают начинания академика Анисимова.

- Я не знаю, что там думают наверху, не мое это дело. Там умеют заботиться о нас. Но в моем доме этой гадости никогда не будет.

- А как же, - согласился сразу Сергей Федорович.

- Не знаю, не знаю, как и кто поддерживает эти происки с искусственной пищей, которые могут просто подорвать устои нашего сельского хозяйства, важно заявил Юрий Сергеевич. - Стоит только понадеяться на этот творог... и прикрыть все земледелие.

- Никто этого не добивается. Искусственная пища нужна в первую очередь народам, у которых нет сельскохозяйственных продуктов в достаточном количестве. Это резерв науки, необходимый человечеству.

- Оставим высшую материю высшим инстанциям, что же касается нашей маленькой семьи, то не вздумай накормить подобной гадостью сына, - пытался снизить накал спора Юрий Сергеевич. - Кстати, что за разговоры о работе в институте академика Анисимова? Ты что, не знаешь порядка? После окончания института три года обязана отработать по распределению.

- Николай Алексеевич заверил, что договорится с министром.

- С министром? - снисходительно переспросил Юрий Сергеевич. - Если министр будет заниматься такими, с позволения сказать, делишками, наша химическая промышленность встанет.

- Напротив, она займется изготовлением искусственной пищи в широком масштабе, создаст пищевую индустрию, станет кормить голодающие страны, увеличит наш экспорт.

Юрий Сергеевич махнул рукой в знак того, что не хочет продолжать перепалки:

- В битве врагов побеждает сильнейший.

В споре друзей уступает мудрейший.

- Остается решить, что это было: битва или спор? - запальчиво спросила Аэлита, но ей никто не ответил.

Глава девятая

ОСКОЛКИ

В семье Мелховых появилась трещина, не появилась, а проявилась теперь, существуя уже давно.

Аэлита теперь ужасалась, как могла она попасть девчонкой в эту семью, в которой с самого начала почувствовала себя чужой, боясь в этом признаться.

И трещина начала углубляться.

Юрий Сергеевич с отчаянием убеждался, как отдаляется от него Аэлита. Она стала пропадать вечерами, посещала концерты, бывала в театрах. Юрию Сергеевичу не требовалось спрашивать, с кем она развлекалась. Конечно, с ним, с этим "престарелым сатиром", как мысленно называл он еще недавно так уважаемого им академика. Но Анисимов отнимал у Мелхова самое дорогое, принадлежащее только ему одному, - жену. И самым оскорбительным здесь было то, что ведь этот пожилой человек не мог сравниться с Мелховым ни в возрасте, ни в наружности, наконец!.. И все же...

В довершение всего Аэлита и не думала ничего скрывать. Непринужденно рассказывала о виденных пьесах, о слышанной музыке, о той глубине, которую чувствовал и открывал Анисимов. И делала это так простодушно, словно возраст спутника оправдывал ее поведение. Но именно этот возраст особенно бил по самолюбию Мелхова. Он страдал и от отчуждения жены, но еще больше из-за того, что явилось тому причиной.

И тут еще пренеприятнейший телефонный звонок. Знакомый по Риму журналист Генри Смит умудрился отыскать его в Москве.

- Мы взаимные должники, - говорит он после приветствий. - Вы, мистер Мелхов, заплатили по ресторанному счету, я показал вам Рим. Теперь я плачу в ресторане "Метрополь", где вас жду, а вы покажете мне свою Москву.

Юрий Сергеевич не знал, как отвязаться от настырного американца. Беспокойство не оставляло его.

А тут еще Аэлита принесла домой прелестную статуэтку девушки-японки, подарок Анисимова. Напуганный и взвинченный перед тем звонком Генри Смита, сейчас Юрий Сергеевич был унижен, оскорблен и потерял обычный контроль над собой:

- Я считаю совершенно непристойным принимать от малознакомого пожилого мужчины, с которым у тебя, очевидно, был курортный роман, такие ценные подарки только потому, что случайный знакомый за одно лишь свое ученое звание получает шестьсот рублей в месяц, не считая директорского оклада в институте и всего прочего.

- Статуэтка не куплена на доходы, которые ты подсчитываешь в чужом кармане, а сделана Анисимовым.

Юрий Сергеевич не мог уступить и продолжал:

- Тем более, тем более! Я не могу держать в своем доме бездарные поделки самоучки, пусть даже с академическим званием.

- Ты пытаешься оскорбить человека, который неизмеримо выше тебя.