Молодые ученые уселись за столик под тентом кафе.

Солнечный дождик прошел. И сразу нарядной стала толпа прохожих.

- Не кажется ли вам, мой друг, что парижанки много выигрывают оттого, что не закрывают чадрой и балахоном ни лиц, ни ног, как в арабской части Алжира?

- Или на вилле вашего кузена, - заметил Анисимов.

Оба расхохотались.

- Итак, мой друг, нашей общей пассией стала кандида. Ай, ай, ай! Что скажет Шампанья, ее исследующий?

Подскочил гарсон с манерами апаша.

- Вы сказали шампанское, мсье?

- Я сказал Шампанья, мой друг. Это имя повторят ваши внуки.

- Я не женат, мсье. Это удобнее и не мешает пить шампанское.

- Вы подсказали верную мысль, - вмешался Анисимов. - Мы должны поднять бокал с искрящейся влагой за сделанное открытие, за съеденное не джинном, а кандидой шоссе!

- Готов поднять хоть два бокала, но за съеденные людьми дрожжи кандиды!

- Шампанское сейчас выстрелит, - заверил гарсон и исчез.

- Кандида! Друг мой, мы с вами давно отвыкли от молока матери, и, увы, в этом одна из бед человеческих. Если бы мы до конца дней питались веществом такого состава, то были бы все Жаннами д'Арк и Добрынями Никитичами.

- Вы имеете в виду аминокислоты?

- Вот именно. И клянусь свободным Алжиром, по данным Шампанья, нет продукта, более приближающегося по содержанию необходимых человеку аминокислот к молоку матери, чем дрожжи кандиды.

- Великолепно! Первый бокал за кандиду!

Шампанское пенилось в хрустале.

- Будем ли мы закусывать чем-нибудь "белковым"? - с напускной серьезностью спросил француз.

- Я предпочел бы синтетическую пищу, - улыбнулся Анисимов.

- Увы, я не поручусь за большинство парижан, которые пока что и не подозревают о нашем заговоре, хотя их соотечественник Бартло произнес пророческие слова об этой пище.

- Как и Менделеев.

- О-о! Менделеев! Что он сказал?

Анисимов достал записную книжку.

- "Как химик, я убежден в возможности получения питательных веществ из сочетания элементов, воздуха, воды и земли, помимо обычной культуры, то есть на особых фабриках и заводах... И первые заводы устроят для этой цели в виде культуры низших организмов, подобных дрожжевым, пользуясь водой, воздухом, ископаемыми и солнечной теплотой".

- Браво! Он предвидел кандиду! Ох, как правильно, мой друг! Именно ископаемыми - нефтью, черт возьми! Хватит ее сжигать подобно пещерным людям, нашедшим греющую огнем черную воду. Для нас же это основа еды наших потомков! Теперь очередь за Бертло. У меня тоже записаны его слова. Наполняйте бокалы. Не беда, если чуть кружится голова. Она закружится еще больше от перспектив! Хотите заглянуть в двухтысячный год, каким он виделся химику девятнадцатого века? Внимайте: "Тогда не будет ни пастухов, ни хлебопашцев, продукты питания будут создаваться химией. В основном эта проблема уже решена". - Саломак щелкнул пальцами. - Это он тогда говорил, а что сказать нам теперь?

- Что нам предстоит решить вопрос не только как делать, но и как сделать... для всех.

- Браво! И это куда труднее. Читаю: "Когда будет получена дешевая энергия..." - Честное слово, он же имел в виду наше время! - "станет возможным осуществить синтез продуктов питания из углерода (полученного из углекислоты), из водорода (добытого из воды), из азота и кислорода, извлеченных из атмосферы".

- Правильно! Хлеб из воздуха. О нем говорил Тимирязев. Он мечтал воссоздать в технике природный фотосинтез растений.

- Прекрасная мысль. Ее развил и наш Бертло - "власть химии безгранична"!

- За химию! - поднял бокал Анисимов.

Профессор Саломак встал и, словно обращаясь ко всем сидящим в кафе, громко прочитал:

- "Производство искусственных продуктов питания не будет зависеть ни от дождей..."

- Дождик кончился, - заметила хитренькая с виду девушка, закрывая свой подсыхавший на полу зонтик.

- "...ни от засухи..." - продолжал Саломак.

Анисимов сжал лежавшие на столе кулаки.

- "...ни от мороза. Наконец, все это не будет содержать болезнетворных микробов - первопричины эпидемий и врага человеческой жизни".

- Фи! - сказала девушка с сиреневыми волосами. Она сидела с бородатым художником в блузе и посасывала через соломинку кока-колу.

- Заводы вместо полей - это гадость, - изрек художник.

Саломак потряс в воздухе записной книжкой и, словно отвечая художнику, продолжал читать все громче:

- "Не думайте, что в этой всемирной державе могущества химии исчезнут искусство, красота, очарование человеческой жизни". - Саломак картинным жестом наполнил рвущейся вверх пеной бокалы художника и его дамы. - "Если землю перестанут использовать для выращивания продуктов сельского хозяйства, она вновь покроется..." Слышите? Вновь покроется! "...травами, лесами, цветами, превратится в обширный сад, орошаемый подземными водами, в котором люди будут жить в изобилии и испытают все радости легендарного "золотого века"! - И Саломак залпом осушил бокал.

Художник и его девушка аплодировали. К ним присоединились и другие посетители кафе на Елисейских полях.

Профессор Саломак раскланивался как на эстраде.

Шампанское все-таки ударило в голову. Два прогрессивных ученых шли по Парижу, поддерживая друг друга.

- К черту, друг мой, к черту! - рассуждал Саломак. - Надо оставаться логичным до конца. Что такое мясо? Это куски расчлененных трупов. Хозяйки большие мастера по анатомии, им бы в моргах работать! Прекрасно знают, что откуда вырезано. Клянусь, патологоанатомам стоит поучиться у них. Но трупы!.. Фи!.. Как еще дик человек! Я становлюсь убежденным вегетарианцем. Что наши предки? У них, как и у всего живого в природе, жизнь была построена на убийстве. Но я отныне никого не ем!

- Держитесь за меня, коллега, ноги у вас что-то совсем не туда идут. Не станем спорить о моральной высоте ваших взглядов. Могу лишь напомнить вам, что Гитлер был вегетарианцем. Он никого не ел, но всю свою, с позволения сказать, философию и всю свою преступную деятельность строил на убийстве миллионов. Я согласен, что мясо, вернее, содержащийся в нем белок, вырабатываемый живыми машинами - скотом, рыбами, птицами, - отнюдь не самый выгодный питательный продукт! Коэффициент полезного действия этих живых машин крайне низок. Всего десять процентов.