Владимир Дроздов

КОЛЯ-ВОРОБЕЙ

авт.сб. "Над Миусом"

Редко кому удается похвастать: мы с третьего класса школы дружим. А я вот могу - именно с тех пор и дружу с Колей. В третьем классе Коля был страшным спорщиком. Я-тоже. Но я любил пофантазировать и отличался склонностью к авантюрам, а Коля всегда трезво смотрел на вещи и особенно недоверчиво относился к моим проектам. Мы ругались и смертельно ссорились по пять раз на день. Однако друг без друга не могли прожить и часу. Особенно летом, когда занятия в школе кончались.

Обычно Коля оказывался утром под нашими окнами гораздо раньше, чем в квартире просыпались взрослые, Стоя на тротуаре, он издавал тихий свист и Принимался помахивать кистями согнутых в локтях рук над плечами.

Туда, сюда... То быстрее, то медленнее... Однажды я спросил, что это означает. Коля не ответил. И позже под разными предлогами уклонялся. Наконец взял с меня клятву: никому не разболтать! И только тогда признался: он тренируется! Ведь если найти подходящий угол наклона кистей рук, может возникнуть вертикальная тяга...

Ну, как у геликоптеров или автожиров.

Но хотя Коля так и не нашел необходимый угол наклона, от своей привычки он не отказался. И, благодаря ей, даже сделался дома самым популярным моим другом.

Потому что иногда тихий призывный свист Коли поднимал с постели маму или кого-нибудь из домашних. Они не очень-то разбирались в авиатехнике-будили меня, откровенно потешаясь: "Вставай, вон твой воробей уже машет крылышками!" А Коля и впрямь немного походил на птичку: маленький, худенький, носатый... И кличка Воробей прочно утвердилась за ним.

Однако в довольно хилом теле моего друга жил могучий творческий дух. И когда мне удавалось первым расслышать его сигнал, я хватал булку, запасенную еще с вечера, тихо прошмыгивал через переднюю и, стараясь не клацнуть английским замком, осторожно выбирался па лестничную площадку. Но по лестнице прыгал через две-три ступеньки или просто съезжал по перилам. Конечно, взрослые не знали, что мы с Колей отправлялись на дровяной склад, где из щепок, столярного клея и бумаги сооружали воздушные змеи, планеры и даже самолеты. Да, да-самолеты! Правда, моторами служили толстые полоски резины, скрученные жгутом. Распрямляясь, эти моторы вращали винт... В те времена еще не существовало дворцов п домов пионеров, авиамодельных кружков, никто нами не руководил... Зато в нашем "конструкторском бюро" счастливо сочеталась творческая мысль с критической. И наши сооружения, напоминавшие больше всего помесь японских этажерок с китайскими фонариками, все-таки летали.

Но вот мы выросли. Коля по окончании института попал на крупный завод-недалеко от Москвы. А я, став к тому времени летчиком-истребителем, был назначен в одну из авиабригад тоже под Москвой. Так, после нескольких лет разлуки, мы с Колей снова оказались почти что соседями. И вскоре нам представился случай повидаться.

Меня назначили в ком-иссию по приему выпускных экзаменов у курсантов аэроклубов. Конечно, я попросился проверять аэроклуб того завода, на котором сменным инженером трудился мой друг. И ноябрьским вечером приехал в их заводской поселок.

Прежде всего я поспешил в аэроклуб. Надо было предупредить, что экзамен будет завтра, и договориться о том, как он будет проходить.

Начальник аэроклуба пригласил меня остановиться у него на квартире. Но мне так хотелось поскорее встретиться с Колей... Я сказал:

- Буду жить у друга.

Однако от поездки в город на аэроклубовской машине не стал отказываться. Ведь шоферу, чтобы завтра утром доставить меня на аэродром, нужно было знать, где живет Коля.

По счастью, мой друг был дома. И конечно, мы с ним проговорили допоздна.

А утром я взлетел с первы-м курсантом и вдруг явственно ощутил: что-то меня раздражает невыносимо.

Только не сумел сразу сообразить, что именно. Вроде бы курсант делает все правильно, по инструкции. Но как-то скучно. Насилу я догадался: мне скорости не хватает! Мой-то "ишачок" летит в четыре раза быстрее!

А этот несчастный самолетик еле-еле высоту набирает, слишком тихо и плавно разворачивается. И фигуры высшего пилотажа получаются у него какие-то вялые, словно ребенок кашу ленится есть, по тарелке размазывает.

Я, конечно, понимал: нельзя оценивать курсанта по нормам военного летчика-истребителя - несправедливо это будет. И конечно, постарался войти в положение человека, чья машина летает вчетверо медленнее моей.

И отметки ставил со скидкой на их аэроклубовскую технику. А все-таки раздражение во мне тлело.

И вот кончился короткий ноябрьский денек, отлетал я с курсантами. Инструкторы собрались в кабинете начальника аэроклуба, пригласили и меня туда. Ну, вижу: все они рады, что средний балл у курсантов получился выше четырех, что, таким образом, неплохо оценены и сами воспитатели. Но как на грех, я нечаянно в разговоре возьми да и пожалуйся: мне-истребителю-скучно слишком медленно летать. Конечно, сам чувствую: бестактно у меня вышло им-то все время именно так и приходится. А слово вылетело-назад не вернешь. Пытаюсь поправиться-мол, кто-то из летчиков нашей бригады говорил, будто и на ПО-2 может получиться ранверсман. Если мотор новый и хорошо тянет.

А в аэроклубе и слова такого не слышали-ранверсман. Ну, пришлось объяснять: мол, делаешь полтора витка бочки-вращаешь самолет вокруг его продольной оси в почти вертикальном полете. Только на половине второго витка выходишь в обратную сторону без потери высоты. Эту фигуру французские летчики придумали еще на заре авиации-ее название взято от французского слова renversement, то есть опрокидывание.

Тут начальник аэроклуба вдруг спросил меня:

- Хотите завтра проверить это дело в зоне?

Я, конечно, говорю: хочу. А он еще добавил:

- Заодно и своего друга прихватите, устроим ему воздушное крещение.

Гражданская авиация тогда в зачатке находилась.

А на военном самолете покатать кого-нибудь вовсе невозможно. И конечно, Коля мой никогда в воздух не поднимался. Я только беспокоился: освободится ли он завтра пораньше утром? Он смог.

Примерно за час до начала полетов с курсантами мне приготовили самый лучший в аэроклубе самолет-с наиболее сильным мотором. А день выдался солнечный, яркий, но морозный. И хотя Коле подобрали подходящие по размеру комбинезон, шлем, перчатки и бурки, однако не удалось надеть ему на лицо под очки тонкую фетровую маску. Очень уж выдающимся оказался у Коли нос-ни в одну не влезал. Я заранее предупредил его: поглядывай в зеркало, прикрепленное на стойке перед моей кабиной. Если начну щеки тереть - и ты три, не то отморозишь.

Ну, я залез в свою кабину, проверил приборы, рули управления, пристегнулся привязными ремнями и зеркало повернул так, чтобы хорошо было видно Колю. А техник тем временем принялся усаживать моего друга в заднюю кабину. Показывал, куда ставить ногу, как через борт перелезать. Потом пристегнул Колю, стал что-то объяснять. Этого я уже не слышал - пробовал мотор, гонял его на разных режимах. И вот мы взлетели. На аэродроме посмотреть, как приезжий инспектор летает, - собрались, конечно, инструкторы, даже начальник пришел. Я понимал: после своих жалоб должен и на этой тихоходке показать класс. Поэтому не без шика оторвал машину от земли и долго ее выдерживал - не позволял лезть вверх, как она ни просилась. Прямо-таки стриг траву колесами - летел в десяти сантиметрах над землей, пока не довел скорость до максимальной. А тогда... с ходу заложил вместо нормального разворота-боевой, чуть ли не на ребро поставил машину. Ну, мигом набрал высоту и подумал: вот, глядите, как у меня ваша коровушка летает - по-истребительски! А сам - на Колю: не побелели у него щеки? Но он .молодцом -знай себе крутится в кабине во все стороны, еще и за борт высовывается, даром что без маски. Конечно, я не выдержал-спросил по переговорному аппарату: