Он частенько вспоминал этот сон. Порой он спрашивал себя, в самом ли деле это ему снилось, да и спал ли он тогда?

Вот и сейчас он поднял на нее глаза. Женщина ела. Он молча глядел на нее, и вскоре она тоже оторвала взгляд от тарелки. Глаза их встретились, и Робер подумал, что она наверняка может ему помочь. Но краем глаза, не поворачивая головы, он видел хозяина. Тот сидел, расставив локти на столе и сдвинув кепку на затылок. Он уплетал похлебку, уткнувшись носом в тарелку. Время от времени хозяин откладывал ложку и тыльной стороной ладони вытирал усы. - Да, хозяйка наверняка могла прийти ему на помощь. Но в чем именно? И как? О чем он мог ее попросить?

Роберу припомнились жуткие вспышки ярости, случавшиеся подчас у хозяина. Вспомнил, как она всегда смотрела на него в такие минуты, и вновь ощутил знакомое чувство, охватывавшее его во время таких вспышек.

Потом мысли его вернулись к Кристофу, Сержу и старухе из Малатаверна; он думал о налетах на сады и фермы, обо всем, что придется рассказать хозяйке, прежде чем просить у нее помощи. Тогда он опустил голову и больше не решался на нее смотреть.

Он доел суп. Хозяин налил себе еще тарелку и продолжал есть, ни на кого не обращая внимания. Он скреб ложкой по тарелке, расплескивал суп, громко чавкал и прихлебывал, втягивая в себя размоченный хлеб и бульон. Все остальные звуки замерли. Роберу снова почудилось, будто время остановилось.

Хозяйка тем временем встала, унесла кастрюлю и поставила ее на плиту.

Доев наконец суп, хозяин поинтересовался, все ли клиенты забрали приготовленные для них инструменты. Хозяйка перечислила тех, кто так и не пришел. Она готовила омлет и не оборачиваясь отвечала на вопросы мужа, а сама сбивала яйца в небольшой салатнице, которую примостила на краешке газовой плиты. Робер не сводил глаз с ее волос, которые подрагивали в такт ее движениям. Когда же она вылила яйца на раскаленную сковородку, масло громко зашипело, затрещало, и женщина смолкла. Она держала салатницу над сковородкой, чтобы стекли последние капли сбитых яиц, и под мышкой у нее Робер заметил треугольник белоснежной кожи. Женщина отставила салатницу в сторону, слегка встряхнула сковородку, полуобернулась к мужу и заговорила о том, что было на рынке.

Робер почувствовал, что заливается краской, и опустил голову. Он сидел спиной к окну. День все быстрее клонился к вечеру, и он подумал, что этого наверняка никто не заметит. Подумал он и том, что по утрам, за завтраком, когда хозяйки не было, он всегда садился на ее место, лицом к окну.

А та долго говорила о ценах, о том, какие товары пользовались самым большим спросом. Потом рассказала, как парень из Брюсье, ехавший на мопеде по национальной дороге, сбил старушку из Сен-Лорана.

- Да все они чокнутые, - отозвался хозяин. - Я давно говорю, что пацанам нужно запретить гонять на этих тарахтелках.

Хозяйка перевернула омлет, подождала, пока он подрумянится, и наконец поставила сковородку на стол. Вилкой разделив омлет на три части, она положила кусок хозяину, потом Роберу и наконец себе. Некоторое время все жевали молча, и Робер подумал было, что о рынке никаких разговоров больше не будет, как вдруг хозяйка спросила:

- Вы там ничего нового не слыхали об этой истории, приключившейся с Бувье?

- Что за история?

Робер уткнулся носом в тарелку. Хозяйка съела еще кусок омлета и принялась рассказывать. Когда она делала паузу, хозяин качал головой и ругался, ударяя кулаком по столу:

- Шайка сопляков! Вот поганцы! Ведь они давно шныряют по всей округе! И наверняка это все одни и те же. Пинков им хороших надавать! Да неужто ни один охотник не залепит им в задницы хороший заряд дроби!

- Думаю, на этот раз они переборщили. Все только об этом и говорят, и вроде жандармы решили заняться ими всерьез.

- Давно пора, Господи Боже!

Хозяин долго еще ворчал, потом вновь наступила тишина, когда все принялись за картошку. Разговор пошел о стройке в Комб-Калу, о счете, который пришел и его нужно поскорее оплатить, и о многом другом: до Робера слова доносились словно издалека.

Смеркалось. Темнота подступала из каждого угла комнаты. Синий огонек газа подрагивал под чайником, который уже шумел, закипая. Роберу удалось полностью отключиться; он смутно различал лишь лицо хозяйки единственное светлое пятно, белевшее в сизых сумерках, где все сливалось.

- Уже совсем темно, - проговорил хозяин, - поди-ка зажги свет, парень.

Роберу понадобилось несколько секунд, чтобы отреагировать. Он встал, щелкнул выключателем и опять уселся на свое место. Он пытался прикрыть глаза, чтобы вернуть ощущение, которое возникло у него перед тем, как он включил свет, но напрасно - при свете все выглядело совсем иначе. Хозяева опять заговорили о своем. Робер слушал их. Он прекрасно слышал и понимал каждое их слово, но для него они не имели ни малейшего смысла.

Он ел. Ел не торопясь, хотя чувствовал, что нужно немедленно бежать и предупредить Кристофа. Пора было выскочить из-за стола и пулей лететь в бакалейную лавку, следовало во что бы то ни стало повидаться с Кристофом. Робер прекрасно это понимал. Он словно воочию видел, как несется по главной улице, потом через площадь, но никак не мог заставить себя есть побыстрее.

Голоса звучали все тише. Несмотря на яркий свет, Робер опять впал в оцепенение. Видел только лицо хозяйки и без конца поднимал на нее взгляд. Теперь ему уже не хотелось уходить.

Он останется здесь. Хозяин уйдет. А Робер останется с ней наедине, и они будут молча смотреть друг на друга. И ему никогда не захочется уходить.

Потом она заговорит с ним. Он подойдет поближе, чтобы ответить. Тихо позовет ее: Жозиана... Она улыбнется и пойдет к нему. И все станет просто и легко...

Хозяйка встала, унесла чугунную кастрюлю и подала сыр. Они снова принялись за еду, затем хозяин отодвинул тарелку, смахнул ребром ладони крошки с клеенки и разложил перед собой кисет, бумагу и зажигалку. Хозяйка начала убирать со стола.

Робер больше не глядел на нее, но видел, как ее тень скользит по кухне. Он без конца понукал себя: "Вставай, иди к Кристофу. Вставай, иди к Кристофу".