— Да, мой господин.

Упоминание об инфекции было, однако, совершенно излишним. Хотя по официальной версии Йоханна Карлсена сразила фламландская чума, она в действительности не имела никакого отношения к тому, что он «сыграл в ящик». Считалось, что врачи заморозили героя Каменного Места, так как никакого другого способа предотвратить неизбежную смерть уже не оставалось.

Официальная ложь была необходима, потому что даже Верховный Лорд Ногара не мог спокойно устранить человека, который сыграл решающую роль в войне за Каменное место. Именно после того знаменитого сражения появилась уверенность, что жизнь в галактике выстоит, несмотря на то, что сражения с берсеркерами — даже еще более жестокие, чем прежде — продолжались.

Большой Зал был местом, где Ногара ежедневно встречался со своими помощниками и членами команды — обычно их собиралось здесь человек сорок—пятьдесят, и они устраивали праздники и развлечения. В них принимали участие также и те, кто находился на «Нирване» исключительно с этой целью — развлекать и ублажать господ. В этот же раз, войдя в зал, он нашел его пустым, если не считать единственного человека, который погрузившись в свои мысли, стоял рядом с гробом.

Тело Йохана Карлсена и все то, что осталось от него, было запечатано под стеклянным крышкой тяжелого контейнера, внутри которого находились автономные системы охлаждения и оживления, управляемые волоконнооптическим ключом, — подделать его было невозможно даже теоретически. Ногара жестом потребовал от капитана передать ему ключ.

Капитан без промедления снял висевшую у него на шее золотую цепочку с ключом и протянул Ногаре. И лишь после этого, вдруг вспомнив о существовании общепринятого ритуала, кивнул. Он был простым космонавтом, и Ногара не стал обращать внимания на недостаточную учтивость с его стороны. Губернаторы и генералы были помешаны на том, чтобы восстановить все тонкости этикета. Ногара же никогда не возмущался тем, что жесты и позы его подчиненных не соответствуют правилам, если, конечно, сами они должным образом выполняли его приказания.

Только теперь, держа в руках ключ, Ногара взглянул вниз, на замороженное тело своего единокровного брата. Врачи-заговорщики сбрили бороду и волосы Йохана. Губы его были мраморно-белыми, невидящие открытые глаза — ледяными. И все же это лицо, выделявшееся на фоне складок драпированного покрывала, несомненно принадлежало брату — в нем оставалось нечто, неподвластное замораживанию.

— Оставьте меня ненадолго, — потребовал Ногара. Он отвернулся и принялся ждать, глядя через широкое смотровое окно туда, где гипермасса, словно плохой объектив, затемняла пространство.

Услышав, как дверь за капитаном курьера с легким стуком закрылась, Ногара повернулся и увидел перед собой приземистую фигуру Оливера Микала — человека, которого он сам выбрал, чтобы заменить Йохана на посту губернатора Фламланда. Должно быть, Микал появился когда выходил космонавт, — Ногара даже подумал, что в каком-то смысле этот факт можно считать символичным.

Фамильярно опершись руками о гроб, Микал приподнял одну бровь — на лице его появилось привычное выражение, усталое и одновременно веселое.

— Вот какой бывает судьба, — начал размышлять Микал, глядя на Карлсена, — Целыми днями выполнять однообразную королевскую работу… и теперь такое вознаграждение за добродетели…

— Оставь меня, — произнес Ногара.

Микал был одной из центральных фигур заговора, наверное, самой главной его фигурой, если не считать врачей Фламланда.

— Я только хотел разделить вашу скорбь.

Взглянув на Ногару, он, однако, не решился продолжать дальше. Микал отвесил поклон — сейчас, когда они находились в комнате одни, его можно было счесть за насмешку — и быстрым шагом направился к выходу из зала. Дверь закрылась за ним.

«Здравствуй, Йохан.

Если бы ты устроил против меня заговор, я бы просто убил тебя. Но ты никогда не был заговорщиком. Все дело в том, что ты чересчур хорошо служил мне. Мои друзья и враги слишком сильно полюбили тебя. Поэтому ты здесь — моя замороженная совесть — другой у меня уже никогда не будет. Рано или поздно ты возгордился бы, поэтому у меня не оставалось выбора. Я должен был сделать это. Иначе мне пришлось бы убить тебя.

Я помещу контейнер в безопасное место. И, быть может, однажды у тебя вновь появится шанс на жизнь. Странная мысль, но когда-нибудь ты, возможно, будешь стоять, размышляя, у моего гроба так же, как я сегодня стою, склонившись над твоим. Без сомнения, ты будешь молиться о том, что, как тебе кажется, является моей душой…

Я за тебя молиться не стану, только пожелаю тебе сладких снов. Так пусть же тебе приснятся благословенные небеса, а не ад».

Ногара представил себе мозг при абсолютном нуле. Его нейроны, ставшие сверхпроводимыми, без конца прокручивают один и тот же сон. Хотя какое это имеет значение?

«Я не могу рисковать своей властью, Йохан, — продолжил он на сей раз вслух, — Пойми, у меня не было выбора. Иначе мне пришлось бы убить тебя.»

Ногара снова повернулся к смотровому окну.

— Я полагаю, тридцать третий уже доставил тело к Ногаре, — сказал второй офицер эстильского тридцать четвертого курьера, глядя на хронометр. — Должно быть, приятно стать императором или еще кем-нибудь в этом роде и заставлять людей по первому твоему приказу бросаться через всю галактику, вылезая из кожи вон, чтобы выполнить его.

— Вряд ли так уж приятно просить кого-нибудь доставить труп брата, — возразил капитан Турман Хольт, изучая астронавигационную сферу.

Сверхзвуковой двигатель его корабля быстро и мерно удался от системы Фламланда, словно разбрасывая между ней и собой один за другим одинаковые временные интервалы. Даже не будучи в восторге от своей миссии, он был рад оказаться подальше от Фламланда, где политическая полиция Микала все больше и больше набирала силу.

— Интересно, — сказал второй, хихикнув.

— Что интересно?

Второй оглянулся сначала через одно, а затем и через другое плечо — эту привычку он, видимо, приобрел на Фламланде.

— Слышали такую поговорку? — произнес он. — Ногара — бог, но половина его космонавтов — атеисты.

Хольт слегка улыбнулся.

— Он не обезумевший тиран, ты знаешь. Правительство Эстила не самое худшее в нашей галактике. Приличные люди не опускаются до мятежа.

— Но Карлсен же решился на него.

— Да, он решился.

Второй скривился.

— О, конечно. Ногара мог бы быть и хуже. Он — политик. Но то окружение, которое появилось около него за последние годы, — его я просто терпеть не могу. У нас на борту как раз пример того на что они способны. Если хотите знать правду после смерти Карлсена мне немного страшно.

— Ну что же, скоро мы их увидим, — Хольт вздохнул и вытянулся во весь рост. — Пойду посмотрю на пленников. Принимайте командование, второй.

— Да сэр, я сменю вас. Турман, сделайте этому пленнику одолжение — убейте его наконец.

Минутой позже, заглядывая через потайной глазок в маленькую камеру, в которой содержали заключенных, Хольт действительно искренне пожелал, чтобы его пленник-мужчина умер.

Звали его Джанда. Он был вожаком разбойников, и его захват, положивший конец всему восстанию, стал последним успехом Карлсена на службе во Фламланде. Джанда был хорошо сложен, обладал отменной храбростью и считался жестоким бандитом. Он постоянно совершал нападения на владения эстильской империи и продолжал бороться с ней до тех пор, пока у него не осталось ровно никаких шансов. Только тогда он сдался Карлсену.

«Моя гордость велит мне победить и пленить врага, — так однажды написал Карлсен в личном письме, которое он не предназначал для посторонних глаз. — Моя честь не позволяет мне уничтожать или ненавидеть врага».

Но политическая полиция Микала руководствовалась совершено иной моралью.

Разбойник, должно быть, был очень высоким, но Хольт еще ни разу не видел его стоящим прямо, во весь рост. Кандалы, которые все еще сковывали его кисти и лодыжки, хотя и были изготовлены из пластика и потому, как считалось, не могли причинить заключенному особых неудобств, показались Хольту в этой ситуации абсолютно бессмысленной мерой. Если бы это было разрешено. Хольт тотчас бы снял их.