Орбита эта — размышлял Карлсен — примерно равна той, по которой Земля движется вокруг Солнца. Но судя по той скорости, с которой поверхность облаков поворачивалась внизу под ним, он совершал каждый оборот минут за пятнадцать. Это казалось ему сумасшествием: каким образом, оставаясь в нормальном пространстве, он мог выйти за пределы скорости света? Несомненно, само пространство здесь было совершенно ненормальным. Оно просто не могло быть нормальным. Несуразные, вращающиеся, как и он, полосы из пыли и камня свидетельствовали о том, что гравитация здесь, будто магнитное поле, сосредоточивалась по силовым линиям.

Вращающиеся по орбите полосы, сплошь состоящие из обломков, которые Карлсен видел над собой, двигались медленнее него, В ближайших к нему полосах, плывущих внизу, он мог различить отдельные скалы, на ходу поднимавшиеся к нему, словно зубцы огромной дисковой пилы. От одного вида этих зубцов, от ощущения грандиозности скоростей, расстояний и размеров, Карлсен испытывал ужас.

Карлсен сидел в кресле, глядя вверх на звезды. Где-то в глубине его разума возникали мысли о том, что, может быть, он сейчас становится моложе, двигаясь назад во времени по отношению к той вселенной, из которой он совсем недавно свалился сюда. Карлсен не был профессиональным математиком или физиком, и все же не сомневался, что впечатление это обманчиво. Подобное невозможно во вселенной даже в таких невероятных условиях, с которыми он здесь столкнулся. Хотя вполне допустимо, что, вращаясь на такой орбите, он мог стареть гораздо медленнее, если сравнивать с привычными условиями, в которых живет все человечество.

Он вдруг осознал, что держится за свое кресло, как за последнюю надежду, словно ребенок, испытывающий благоговейный страх. Пальцы его, облаченные в перчатки, вцепились в подлокотники с такой силой, что их начинало ломить от боли. Усилием воли он попытался заставить себя расслабиться, попробовать думать о чем-нибудь обычном и успокаивающем. В конце концов ему приходилось попадать и в более тяжелые переделки, хотя ни в одной из них он не испытывал того ужаса, который вызывали у него эти невообразимые картины природы.

В распоряжении Карлсена было достаточно воздуха, воды и еды, да и система рециркуляции работала на шлюпке безотказно и могла действовать сколь угодно долго. По крайней мере, двигатель пригодится ему хоть для этого.

Он начал изучать силовую линию, которая сделала его пленником стихии. Более крупные камни — размером примерно со шлюпку Карлсена — занимали в ней неизменное положение. Осколки помельче, хоть и очень медленно, перемещались взад и вперед.

Наконец, Карлсен решился подняться с кресла и повернулся в ту сторону, к которой до сих пор был обращен спиной. Сделав шаг в этом направлении, он вдруг увидел сквозь стекло какое-то искаженное изображение. Позади себя, на расстоянии около одной мили, он отчетливо разглядел корабль берсеркера, спасаясь от которого он и очутился в этой яме. Можно было не сомневаться, что и это чудовище было захвачено той же полосой космических обломков, что и шлюпка Карлсена, сканнеры берсеркера наверняка наведены сейчас на него, машина видит, что он ходит внутри шлюпки-пузыря, а значит он жив. Если бы берсеркер мог достать его, он не преминул бы сделать это. Можно не сомневаться, что компьютеры берсеркера не стали бы терять времени, с трепетом созерцая неописуемое буйство природы.

Словно в тон мыслям Карлсена с корабля берсеркера ударила вспышка луча — машина развернула свое излюбленное оружие. Однако здесь даже этот грозный луч казался каким-то смешным и неуместным. Окрашенный почему-то в странный цвет, он преодолел среди взрывающихся камней и облаков пыли всего каких-нибудь несколько ярдов, после чего, словно некий космический костер, с шипением исчез. Облако пыли перед берсеркером увеличилось в размере — никакого другого следа луч не оставил. Скорее всего машина не прекращала попыток поразить Карлсена своим убийственным лучом, но чудовищное пространство, пленниками которого оба они оказались, судя по всему нейтрализовало его влияние. Оружие, действие которого основывалось на концентрации энергии, здесь просто было бессильно. Но что тогда, ракеты?

Да, ракеты. Карлсен увидел, как берсеркер выпустил одну из них. Огненное копье метнулось в его сторону, но тут же исчезло из виду, куда подевалась ракета? Упала на гипермассу? Если да, то скорость падения была невероятно большой — Карлсен не успел ничего заметить.

Едва зафиксировав первую вспышку следующей ракеты, Карлсен заранее перевел взгляд вниз. В первой из лежащих ниже силовых линий он успел различить мгновенную искру и легкий всплеск. Один из зубцов гигантской пилы отлетел в сторону. Всплеск, возникнув в том месте, где ракета ударилась в полосу, с сумасшедшей скоростью полетел вперед и в какое-то мгновение вышел из поля зрения Карлсена. Взгляд его застыл, словно прикованный к исчезнувшей ракете, и Карлсен вдруг подумал, что берсеркер более не представляется ему чем-то ужасным. Скорее он воспринимает чудовищную машину как некий символ успокоения, позволяющий отвлечься от… всего этого.

— О, господи! — вслух произнес Карлсен, глядя прямо перед собой. Это была не клятва. Это была молитва. Далеко позади пенящегося бесконечного горизонта начинали подниматься новые облака, напоминающие головы чудовищных драконов. На темном космическом фоне их чистые, словно жемчуг, головы, казалось, формировались из материи, возникающей из ничего, из пустоты, чтобы затем обрушиться на гипермассу. Гигантские головы, едва образовавшись, поднимались на могучих шеях, возвышаясь над кромкой видимого мира, сплетались вязью радуги, сочившейся влагой, и падали с огромной скоростью вниз. Следом за этим возникали тела драконов — облака, пульсирующие бело-голубыми молниями, словно повисшими над раскаленной докрасна преисподней.

Гигантское кольцо, одной из многочисленных частей которого была полоса, захватившая шлюпку Карлсена, словно диск неимоверной пилы, мчалось навстречу торжеству своей красоты и мощи. Возникая из-за линии горизонта, скалы поднимались гораздо выше того уровня, на котором находилась шлюпка. Они вращались и поднимались, словно сумасшедшие кони. «Да они больше любой планеты — думал про себя Карлсен — больше, чем тысячи Земель, вместе взятых». Пенящийся вал, несущий его вперед, казалось, вот-вот будет раздавлен этими гигантскими скалами. Но потом, когда они проплывали мимо, Карлсен с удовольствием замечал, что скалы все еще находятся от него невероятно далеко.

Карлсен закрыл глаза. Если люди, когда-либо отваживались молиться, осмеливались думать о Всевышнем, о Создателе, то только потому, что их слабый разум не в состоянии был даже представить себе хотя бы тысячную… миллионную часть того, что предстало взору Карлсена, того, что нельзя описать никакими словами, для чего не существует никаких аналогий, могущих помочь в осознании грандиозности феноменальной картины.

«Что уж говорить о людях, которые верят только в себя или вообще не верят ни во что? — думал Карлсен. — Что случилось бы с ними, окажись они здесь в полнейшем бессилии перед этими невообразимыми явлениями?»

Карлсен снова открыл глаза. В его представлении человек всегда имел ценность несравненно более высокую, чем любое, путь самое прекрасное, солнце. Он заставил себя наблюдать за тем, что происходит снаружи. Он решил, что должен преодолеть инстинктивный страх перед будущей стихией.

Только сейчас Карлсен впервые обратил внимание на поведение звезд, и увиденное вновь заставило его содрогнуться. Они казались бело-голубыми иглами; свечение их, в котором причудливым образом перемешались сразу все длины световых волн, словно в паническом бегстве металось вниз по гравитационному холму. Скорость, с которой мчалась плененная шлюпка, была столь высока, что некоторые из, звезд Карлсен видел слегка смещенными, как в параллаксе. Карлсен чувствовал, что способностей его разума не достаточно для того, чтобы воспринять картину в ее истинном масштабе, в категориях световых лет.