«А где бомба?» — внезапно вспомнил Хемпхилл и завертелся, осматривая все вокруг.

Бомба лежала в темном углу около стены коридора. Он поднял ее и подошел к юноше, который по-прежнему сидел, раскачиваясь взад и вперед.

— Ну так что, ты с нами? С нами или с теми, кто построил машину?

Доброжизнь поднялся и пристально посмотрел на Хемпхилла.

— Когда они строили машину, их вдохновляли законы физики. Именно они питали их разум. Машина сохранила их образы. Она сохранила мою мать и моего отца. Она сохранит и меня.

— О каких образах ты говоришь? Где они?

— Образы находятся в просмотровом зале.

Самый лучший способ поведения по отношению к этому существу, видимо, состоит в том, чтобы приучить его к сотрудничеству, завоевать его доверие и одновременно узнать его поближе, выяснить новые подробности об устройстве машины. Тогда можно будет добраться до стратегического отсека. Хемпхилл постарался, чтобы голос его звучал дружески:

— Ты проводишь нас в просмотровый зал, Доброжизнь?

Они очутились в самом большом помещении из тех, где успели побывать, находясь внутри берсеркера. Как и другие, оно было заполнено воздухом. Кресла, а их в зале было около сотни, по форме вполне подходили для обычных людей, но Хемпхилл не сомневался, что предназначались они не для них. Зал был обставлен хорошей мебелью и ярко освещен. Не успела дверь закрыться за ними, как на сцене, словно в настоящем театре, загорелось множество образов. Все они, без сомнения, принадлежали существам разумным.

Сама сцена превратилась в окно, сквозь которое открывался вид в просторный зал. Один из образов выступил вперед, взойдя на некоторое подобие трибуны. Это было стройное, хорошо сложенное существо, формами своими напоминающее человека. Однако его единственный глаз закрывал почти всю поверхность лица. Огромный выпуклый и яркий зрачок, словно пятно ртути, скользил по нему из стороны в сторону.

Поднявшись на трибуну, образ заговорил; его тоненький голос звучал словно быстрый и веселый ручеек. Остальные, одетые в некое подобие униформы, выстроились за ним в шеренги и слушали. Оратор время от времени делал небольшие паузы, которые слушатели заполняли дружным воем.

— Что он говорит? — прошептала Мария.

Доброжизнь взглянул на нее.

— Машина говорила мне, что она утеряла способность понимать истинный смысл этих звуков.

— Можем ли мы посмотреть на образы твоих родителей?

Хемпхилл, наблюдавший за тем, как разворачиваются действия на сцене, хотел было возразить, но вовремя остановился. Девушка была права: вид родителей этого существа мог им о многом рассказать.

Доброжизнь нажал на переключатель.

Хемпхилл не мог скрыть непроизвольного удивления. Родители юноши предстали на сцене в виде плоских, словно спроецированных на экран силуэтов. Первым появилось изображение голубоглазого мужчины с короткой бородкой. Он кивнул зрителям; лицо его было довольно приятным.

Одежда мужчины напоминала костюм, который космонавты обычно надевают под скафандр.

Вслед за ним на экране появилась женщина, державшая перед собой отрез материи, которым она прикрывалась. У нее было широкое лицо и густые, заплетенные в косу волосы. Больше ничего рассмотреть не удалось: на экране снова появился прежний оратор, тут же принявшийся вопить. Речь, если только это можно было назвать речью, звучала теперь еще быстрее.

Хемпхилл обернулся к юноше и спросил его:

— И это все? Все, что ты знаешь о своих родителях?

— Да. Их убила зложизнь. Теперь они стали образами и больше не считают себя живыми.

Марии показалось, что тон существа на трибуне стал вдруг более назидательным. Рядом с ним, сменяя друг друга, возникали объемные изображения карт с нанесенными на них звездами и планетами. Время от времени оратор указывал на карту, что-то объясняя слушателям.

Хемпхилл, все больше и больше захваченный разворачивающимся действием, сам того не замечая, начал шаг за шагом придвигаться к сцене. На лице его плясали отражения находящихся на сцене существ. Картина эта произвела на Марию какое-то гнетущее впечатление.

Доброжизнь также наблюдал за маскарадом на сцене, полностью поглощенный мелькающими картинками, которые наверняка уже видел не одну сотню раз. Мария не могла даже предположить, какие мысли прячутся за глупым выражением его лица. Инстинктивно она снова взяла юношу за руку.

— Доброжизнь, послушай, Хемпхилл и я, мы оба живые, также как и ты, — произнесла она. — Ты поможешь нам остаться в живых? Тогда потом мы всегда будем помогать тебе.

Перед ее глазами внезапно предстала картина освобождения юноши. Его привезли на какую-то планету, и он, растерявшийся и весь съежившийся, стоит в окружении рассматривающих его представителей зложизни.

— Добро. Зло… — пробормотал юноша. Он снял прикрепленные к скафандру металлические перчатки и, снова взяв Марию за руку, принялся раскачиваться, словно девушка одновременно и притягивала, и отталкивала его. Марию охватило чувство сострадания, ей вдруг захотелось кричать, оплакивая искалеченного беднягу, собственными руками растерзать бездумную машину, превратившую юношу в жалкого идиота.

— Теперь они в наших руках! — Хемпхилл, возбужденный, вернулся к ним, отойдя от сцены, с которой продолжала доноситься несмолкающая тирада неумолимого оратора. — Разве ты не понимаешь? То, что он показывает, это наверняка полный каталог всех их владений. Мы слышим речь, восхваляющую победы берсеркера. Изучив эти карты, мы найдем и накроем его!

— Хемпхилл, — Мария попыталась вернуть своего товарища к более насущным проблемам. — Интересно, давно ли была сделана эта запись? И в какой части галактики происходит действие? Может быть, эти образы вообще принадлежат другой галактике? Сможем ли мы когда-нибудь ответить на эти вопросы?

Энтузиазм Хемпхилла немного поутих.

— По крайней мере, у нас есть шанс выследить их. Мы должны сохранить эту информацию, — он указал на Доброжизнь. — Этот человек должен проводить меня в то помещение, которое он называет стратегическим отсеком. Тогда мы сможем спокойно сидеть и ждать, пока придут наши корабли, или попытаться выбраться отсюда, захватив какую-нибудь шлюпку. И это проклятое чудище с собой заберем.

Мария погладила юношу по руке, успокаивая его, словно ребенка.

— Да, но его мышление совершенно расстроено. Сможет ли он стать нормальным человеком?

— Конечно, — Хемпхилл на секунду задумался. — Я вижу, ты с ним справляешься куда лучше меня.

Девушка не ответила. Хемпхилл продолжал:

— Ты все-таки женщина, а он, судя по всему, физически вполне здоровый молодой человек. Ты можешь немного его успокоить. Во всяком случае, ты должна заставить его помогать мне. От этого зависит все.

Хемпхилл снова повернулся к сцене, не в силах оторвать взгляд от сменяющихся одна за другой звездных карт.

— Пройдись немного с ним, только далеко не уходите.

А что еще оставалось делать? Мария вывела Доброжизнь из зала. Мертвец на сцене продолжал кричать, зачитывая каталог своих тысяч и тысяч небесных светил.

Столько всего уже успело произойти и продолжало происходить. В какой-то момент Доброжизнь вдруг со всей определенностью почувствовал, что не может более находиться рядом со зложизныо. Он непроизвольно отстранился от девушки и помчался прочь, минуя бесконечно знакомые коридоры. Юноша направлялся туда, где еще в детстве проводил долгие часы, укрываясь от невесть откуда нахлынувших мучительных страхов. Именно там, в этой комнате, машина разговаривала с ним.

Вбежав в заветную комнату, Доброжизнь предстал перед всевидящим оком берсеркера. Он помнил времена, когда комната еще была гораздо большей по размерам, а сканнеры и громкоговорители берсеркера возвышались над ним, словно гигантские башни. Юноша не сомневался, что никаких изменений здесь не произошло, просто сам он вырос, и все же в его сознании это помещение закрепилось, как нечто большое и надежное, ассоциирующееся с едой, сном и нежным теплом.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: