— Они станут прославленными мужчинами, эти дети, — сказал новоиспеченный муж.

— И верными женами, — сказала она.

— И матерями других прославленных мужчин.

— И других добрых женщин, — сказала она, обращаясь к свету разраставшегося утра.

— Ты… ты… не боялась… ночью? — спросил храбрый юноша.

Он повернулся так, чтобы видеть ее лицо. Он удивился, глядя на него. Он удивился силе, написанной на нем, и испугался, услышав, что она плачет. Он любовался ее строгими губами, ясным, спокойным лбом и нежными глазами, и он почувствовал, что может во всем положиться на нее, что с ней он мог бы смело стоять лицом к лицу со львами, или посреди враждебной деревни, или под винтовками белых захватчиков.

— Тебе было… больно? — Необходимо растормошить ее, так ведь полагается. — Больно?

— Боль отняли у меня ножи старых болтливых женщин, — ответила она, и они оба засмеялись, вспомнив обряды, которые превратили их во взрослых. Но они не смеялись над этими обрядами.

Он сказал:

— Завтра я начну строить нашу хижину.

— Завтра — это сегодня, — ответила девушка, которую племя избрало ему в жены. — Сегодня. Сейчас, мой молодой ленивый супруг!

Но сладость вновь пробуждалась в их телах. Сегодня никто не потревожит их в брачной хижине.

— Ты думаешь, у нас будет Небу? — Любви всегда сопутствует гордость.

И в ее глазах тотчас вспыхнул ответ, и она засмеялась глубоким, торжествующим смехом, удивляясь его милому поведению, чуть-чуть обижаясь на него. Она взбиралась на красивейшие холмы близ Накуру, она плавала в водах озера у Найваша, она пробиралась сквозь джунгли с огромными корзинами картофеля и бадо, и ее тело стало прекрасным царственным телом принцессы, достойной встретить утро с Небу. Она принесет ему радость или лишит себя жизни. Она будет мыть и готовить для него, носить его посуду и оружие, пока она любит его, любит осторожно, умело, нежно и прихотливо. Но она будет дразнить его, отвечая ему только глазами, в то время как сердце поет от радости.

— В твоих глазах пролетела ласточка, — сказал он.

— Нет, — сказала она, — ласточка задержалась и спела тебе песню.

— Мне?

— Нам, нашим сыновьям и дочерям. — Она читала в глазах ничего не понимающего юноши, что не ошиблась в нем. И она повернулась и выглянула за дверь и увидела радостно зардевшееся над деревьями небо, по которому летали птицы. Ее тело было радостью и совершенством для него, оно много требовало и много давало, оно жило с ним в одном ритме.

— Вечер догнал нас, — сказал Небу мальчишке, упорно тащившемуся по жидкой грязи. По приказу Небу он теперь шел впереди. — Завтра или послезавтра мы должны выйти на дорогу белых.

— В том случае, если леопард не разделается с тобой. От тебя разит гноем, — злобно возразил мальчишка.

— Гноем? Дурной водой? Это запах жизни, молодой бвана.

Но он сам чувствовал этот запах, и боль в боку неистовствовала. Он боролся с ней весь день, она требовала, чтобы он почаще останавливался, а он мог сделать лишь одну остановку, чтобы поесть. Но теперь он решился. Он задержится у сернистого озера. Влажная глина не приносила облегчения ране, и он не знал точно, какие травы следовало бы положить на нее. Купанье в сернистой воде убьет слонов, причиняющих страдания боку. Он не видел леопарда с утра, но он знал, что тот все время находится поблизости. Он держится подветренной стороны, он перебирается с ветки на ветку и спускается на землю там, где кончаются деревья. Он прячется в высокой траве, медлит, чтобы почесаться и зевнуть; его желтые немигающие глаза начеку, отвратительная голова болтается из стороны в сторону. Он готов ко встрече с врагом или с жертвой.

— Я… я надеюсь, ты доведешь меня до какого-нибудь города. — Мальчишка сжался в комок, ожидая ответа.

— Ты будешь в безопасности, когда окажешься рядом с белыми, — сказал Небу.

— Только не вздумай бросить меня на дороге. На дорогу выходят дикие звери.

— В городах их тоже немало, — отрезал Небу.

Мальчишка хрюкнул, поняв намек.

— Да, белые разорвут тебя на мелкие кусочки, когда узнают, как ты обращался со мной, с молодым бваной. Кроме того, ведь факт, что ты сам всего-навсего дикий зверь. Отец говорил, что все черные — дикие звери.

— Кто тебя спас вчера? — спокойно возразил Небу, понимая, что вся эта болтовня слетает с языка полубваны только для того, чтобы как-то обидеть его.

— Выкуп, — сказал мальчишка, искривив ухмылкой свое бледное лицо. — Ты надеешься сорвать с белых кругленькую сумму выкупа за молодого бвану.

Дождь приостановился, но вода потоками облетала с молодых деревьев при каждом порыве ветра. Временами ветер украдкой выскальзывал из подлеска, овевая Небу запахами его страны — густым, приторным ароматом жасмина, цветущего по ночам, мускусным запахом залитых нор, оставленных обитателями. Но он не обращал внимания на эти запахи, он думал о мальчишке.

— Держу пари, ты сожалеешь, что ты ниггер.

«Ты выиграл бы это пари, — мысли Небу были ясны и четки, — ты выиграл бы его, потому что я ослаб и устал и хочу, чтобы мою страшную рану исцелила магия белых. Ты выиграл бы только поэтому».

— Послезавтра ты будешь там, — спокойно сказал он.

На рассвете Небу сказал своему вождю, сердцу: «Борьба утомительна. Сначала она трубит в трубы, а потом дребезжит, как надтреснутые литавры. Когда ты не можешь победить, у нее вкус тухлятины».

Небу услышал это на рассвете. Он услышал гулкие тяжелые удары барабана в сердце и быстрые звонкие трели барабанчиков в висках и запястьях. Они окружили его со всех сторон и оглушили его. Приступы пронзительной боли участились. Он повернулся, и боль повернулась вместе с ним. Он сел на одеяле, расстеленном на земле, и боль приподнялась вместе с ним, она была неразлучным спутником. Было трудно распрямить ноги, ибо в них натекло много гноя. Его плечи заговорили с ним, и голос их был негромок, но достаточно внятен, они заявляли, что продолжают служить ему. Однако ноги беспокоили его.

Сами ноги размышляли, смогут ли они принести в дар Великому те многие мили горного пути, которые предстоит проделать. За ночь он сильно распух от пояса до пяток. Но сернистое озеро было уже недалеко. Он узнавал приметы его близости, он был уверен, что завтра искупается в нем.

С трудом оторвавшись от земли, он встал во весь рост у огня. Неукротимая шея, плавно переходившая в гордую голову, загудела от напряжения. Небу глотнул слюну, она отдавала горечью. Он направился к выходу. Он выглянул наружу и вернулся к костру. Стоя возле огня, он задумался.

«Но если я могу умереть, значит, я могу победить», — сказал Небу сердцу-вождю. Вождь, соглашаясь, кивнул; он был далеко.

Неизвестность возбуждала, тревожила и злила мальчишку. Он чувствовал, что взял верх над черным, но леопард был для него еще не перевернутой страницей. Он, конечно, не признается суеверному ниггеру, но он отлично слышал, как леопард, припав к земле, произнес его собственное имя, а этот черный идиот вертелся на земле и таращил глаза. Он не мог себе представить, откуда леопард узнал его имя. Его не знал никто на протяжении многих миль вокруг. Он даже не сказал его черному. Так откуда же эта зловонная кошка узнала его имя? О, если бы он мог как-то сам справиться с леопардом! Он думал об этом всю ночь, но ничего путного не приходило в голову. Мысль бесцельно скользила где-то на высотах, вслушиваясь в звучащую там музыку. Он следил за Небу, как тот ходил ко входу и обратно. Запах гноя наполнял пещеру. Он может спокойно снять этого со счетов. Леопард — вот что беспокоило его.

— Клянусь, ты так напутал его, что он не посмеет вернуться! — выкрикнул мальчишка.

Небу оторвал взгляд от пламени и встретился взглядом с холодными блестящими глазами мальчишки.

— Доброе утро, — сказал негр, — сегодня прекрасная погода.

Мальчишка ухмыльнулся и облизнул губы. До него доносился рев утреннего дождя.