Опустившись на одно колено, женщина скрученным полотенцем сметала песок с шеи. Неожиданно сорвалась новая лавина. Весь дом вздрогнул и заскрипел. Досадная помеха!.. Голову женщины в мгновение ока засыпало белой пудрой. Песок плавал в воздухе, точно туман. Плечи и руки тоже покрылись тонким слоем песка. Обнявшись, они ждали, когда кончится обвал.
Налипший песок пропитывался потом, а сверху сыпался новый и новый… Плечи женщины дрожали, мужчина тоже был раскален — вот-вот закипит… И все же непонятно, почему его с такой силой влекут к себе ее бедра?.. Настолько, что он готов вытягивать из себя нерв за нервом и обвивать вокруг ее бедер… Это напоминало прожорливость хищного зверя. Он весь был налит силой, точно скрученная пружина… С той он ни разу не испытывал такого…
Обвал прекратился. Мужчина, будто только этого и ждал, начал помогать женщине сметать песок с тела. Она хрипло смеялась. От груди к подмышкам, а оттуда к бедрам — руки мужчины становились все настойчивей. Пальцы женщины с силой впились в его шею: иногда она тихонько вскрикивала.
Когда он закончил, настала очередь женщины счищать песок с него. Он прикрыл глаза и ждал, перебирая ее волосы. Они были густые и жесткие.
Судорога… Повторяется то же самое… Она неизменно приходит, когда он, отдаваясь мечтам о чем-то, занимается другим делом: ест, ходит, спит, икает, кричит, соединяется с женщиной…
Видимо, он задремал ненадолго, беспокойно ворочаясь, весь в поту и слизи, напоминавшей прогорклый рыбий жир. Он видел сон. Ему снился разбитый стакан, длинный коридор с разъехавшимся полом, уборная с унитазом, доверху полным испражнений, ванная комната, которую он никак не мог найти, хотя шум воды все время был слышен. Какой-то мужчина пробежал с флягой. Он попросил глоточек воды, но тот злобно посмотрел на него и, как кузнечик, ускакал.
Мужчина проснулся. Что-то клейкое и горячее жгло язык. С удвоенной силой вернулась жажда… Пить!.. Сверкающая кристальная вода… Серебристые пузырьки воздуха, поднимающиеся со дна стакана… А сам он — водопроводная труба в заброшенном полуразрушенном доме, запыленная, затянутая паутиной, задохнувшаяся, как выброшенная из воды рыба…
Он встал. Руки и ноги тяжелые, как резиновые подушки, полные воды… Он подобрал валявшийся на земляном полу котелок и, запрокинув, поднес его ко рту. Секунд через тридцать на кончик языка упало две-три капли. Но язык впитал их, как промокательная бумага. А горло, так ждавшее этих капель, конвульсивно сжималось, безуспешно стараясь проглотить их.
В поисках воды мужчина перерывал около умывальника все, что попадалось под руку. Среди всех химических соединений вода — самое простое. Нельзя не найти ее, как нельзя не найти в ящике стола завалявшуюся десятииеновую монету. Ага, запахло водой. Точно, запах воды. Мужчина стремительно сгреб со дна бака влажный песок и набил им рот. Подступила тошнота. Он нагнулся, живот сжала спазма. Его вырвало желчью, потекли слезы.
Головная боль точно свинцовым листом придавила глаза… Физическая близость в конечном счете лишь сократила путь к гибели. Вдруг мужчина, встав на четвереньки, начал по-собачьи разгребать песок у выхода. Вырыв яму до локтя, он увидел, что песок стал темным и сырым. Опустив туда голову, прижавшись к нему горячим лбом, он глубоко вдыхал запах песка. Если как следует подышать так, то в желудке кислород и водород непременно соединятся.
— Черт возьми, руки до чего грязные! — Он вцепился ногтями в ладонь и повернулся к женщине. — Ну что же наконец делать?! Воды правда больше нигде нет?!
Натянув на ноги кимоно и скорчившись, женщина прошептала:
— Нет, нету совсем…
— Нету? Что ж с этим «нету» ты так и собираешься оставаться?! Ведь здесь и жизни лишиться недолго… Дерьмо собачье! Быстро достань где хочешь!.. Прошу тебя… Слышишь? Я пока говорю «прошу».
— Но ведь стоит нам только начать работу, и сразу же…
— Ладно, сдаюсь!.. Никуда не денешься, сдаюсь!.. Не хочу стать вяленой селедкой… Так подохнуть — ни за что. Ведь это капитуляция не от чистого сердца. Чтобы добыть воду, можно даже обезьяний танец исполнить — пусть смотрят. Сдаюсь, честное слово… Но ждать обычного времени, когда подвозят воду, — благодарю покорно… Во-первых, в таком высушенном состоянии мы и работать-то не можем. Верно? Любым способом немедленно свяжись с ними… У самой, наверно, тоже в горле пересохло?
— Если начнем работать, они сразу узнают… Всегда кто-нибудь с пожарной вышки смотрит в бинокль.
— Пожарная вышка?
Не железные ворота, не глухие стены, а маленький глазок в двери камеры — вот что больше всего напоминает человеку о неволе. Мужчина, сжавшись, стал мысленно осматривать окрестности. На горизонте — небо и песок, больше ничего… Нет там никакой пожарной вышки. А если ее не видно отсюда, то вряд ли оттуда видят нас.
— Если посмотрите с той стороны обрыва, сразу все поймете…
Мужчина быстро нагнулся и поднял лопату. Думать сейчас о собственном достоинстве — все равно что старательно гладить утюгом вывалянную в грязи рубаху. Он выскочил наружу, будто за ним гнались.
Песок горел, как пустая сковорода на огне. От жара перехватило дыхание. Воздух отдавал мылом. Но нужно идти вперед. Только так можно приблизиться к воде. Когда он остановился у обрыва, обращенного к морю, и посмотрел вверх, то действительно различил самую верхушку черной вышки, не больше кончика мизинца. А малюсенький выступ сверху — возможно, наблюдатель. Уже, наверно, заметил. Он небось с нетерпением ждал этого момента.
Мужчина повернулся к черному выступу и, подняв лопату, энергично замахал ею. Он старался держать ее под таким углом, чтобы наблюдатель заметил блеск отточенного края… В глазах разливается горячая ртуть… Что там делает эта женщина? Могла бы прийти помочь…
Вдруг упала тень, точно влажный платок: облако, не больше опавшего листа, которое ветер гнал в уголке неба. Черт возьми, пошел бы дождь, не пришлось бы делать все это… Эх, вытянул бы он обе руки, а они полны воды… Потоки воды на оконном стекле… Струя воды, бьющая из желоба… Брызги дождя, дымящиеся на асфальте…
Снится ему или видение претворилось в действительность — неожиданно вокруг него возник шум и движение. Когда он пришел в себя, то увидел, что стоит внутри песчаной лавины. Он бросился к навесу у дома и прижался к стене. Кости стали мягкими, как у консервированной рыбы. Жажда билась уже где-то в висках. И мелкие ее кусочки рассыпались по поверхности сознания темными пятнами. Вытянув вперед подбородок, положив руки на живот, он боролся с рвотой.
Раздался голос женщины. Повернувшись к обрыву, она что-то кричала. Мужчина с трудом поднял отяжелевшие веки и посмотрел в ту сторону. Тот самый старик, который привел его сюда, осторожно опускал на веревке ведро. Вода!.. Принесли наконец!.. Ведро наклонилось, и на песчаном склоне образовалось мокрое пятно. Настоящая, самая настоящая вода!.. Мужчина закричал и бросился к ведру.
Когда ведро опустилось настолько, что его можно было достать, он оттолкнул женщину и, расставив ноги, стал осторожно, двумя руками, придерживать его. Он отвязал веревку и — весь нетерпение — сразу же опустил в ведро лицо, и все его тело превратилось в насос. Он поднимал голову, передыхал и снова припадал к ведру. Когда он в третий раз оторвался от ведра, с его носа и губ лилась вода, он задыхался. У него подогнулись колени, глаза закрылись. Теперь была очередь женщины. Она ему не уступала: издавая звуки, будто тело ее — резиновый поршень, она мгновенно отпила чуть ли не половину ведра.
Захватив ведро, женщина возвратилась в дом, а старик стал вытягивать веревку. Но тут мужчина повис на ней и начал жалобно:
— Постойте, я хочу, чтобы вы меня выслушали! Только выслушали. Прошу вас, подождите!
Старик, не противясь, перестал тянуть. Он заморгал, но лицо у него по-прежнему ничего не выражало.
— Поскольку вы принесли воду, я сделаю то, что должен сделать. Я это обещаю и хочу, чтобы вы выслушали меня. Вы решительно ошибаетесь… Я школьный учитель… У меня есть друзья, есть профсоюз, педагогический совет и Ассоциация родителей и педагогов, и все ждут меня… Что ж вы думаете, общественность будет молчать о моем исчезновении?