Он надел ботинки, висевшие на поясе, свернул веревку и спрятал в карман. Ножницы, в случае чего, могли послужить и оружием. Бежать следует на запад — свет, бьющий наблюдателю в глаза, будет прикрывать его. Нужно где-то спрятаться и пересидеть там до захода солнца.

Ну, быстрей же!.. Пригнись и беги по низине!.. Теперь не теряйся… Торопись, только смотри в оба… Залягу вон в той лощине!.. Что за подозрительный звук?.. Плохое предзнаменование?.. А может быть, нет… Встану — и вперед… Не забирай особенно вправо!.. Правый склон слишком низкий, уже на середине могут заметить…

Благодаря еженощной переноске корзин с песком между ямами протоптаны глубокие прямые ходы. Правая их сторона местами кое-где обвалилась и стала пологой. Ниже чуть виднелись верхушки крыш второго ряда домов, спрятанных в ямах. Их загораживал третий ряд, ближайший к морю. От этого и ямы были гораздо мельче, и плетень для защиты от песка мог еще служить здесь свою службу. В сторону деревни из ям, очевидно, можно свободно выходить. Стоило ему чуть приподняться, как стала видна почти вся деревня. У подножия волнистых дюн, расходясь веером, громоздились черепичные, оцинкованные, тесовые крыши… Виднелась и сосновая рощица, правда редкая, и что-то похожее на пруд. И вот для того, чтобы сберечь этот жалкий клочок земли, несколько десятков домов у побережья обречены на рабскую жизнь.

Ямы рабов тянулись сейчас по левую сторону от дороги… Изредка попадались ответвляющиеся ходы, проделанные волочившимися корзинами, а в самом их конце — мешки с песком, по которым можно было определить, где начиналась яма… Даже смотреть на них больно. Почти везде к мешкам были прикреплены веревочные лестницы. Видимо, многие обитатели этих ям уже отказались от мысли бежать.

Теперь он легко мог представить себе, что и такая жизнь, в общем, возможна. Кухни, печи, в которых горит огонь, вместо письменного стола — корзины из-под яблок, полные учебников; кухни, очаги, вырытые в полу, лампы, печи, в которых горит огонь, сломанные перегородки, закопченные потолки кухни, идущие часы и остановившиеся часы, орущие приемники и поломанные приемники; кухни и печи, в которых горит огонь… И во все это, как в оправу, вставлены скот, дети, физическое влечение, долговые обязательства, дешевые украшения, измены, воскурение фимиама, фотография на память… До ужаса однообразное повторение одного и того же… И хотя это было повторением, неизбежным в жизни, как биение сердца, но ведь биение сердца — еще не вся жизнь.

Ложись!.. Да нет, ничего. Обыкновенная ворона… Ему еще не приходилось ловить ворон и делать из них чучела, но сейчас это неважно. О татуировке, медалях, орденах мечтают лишь тогда, когда снятся немыслимые сны.

Дошел, кажется, до окраины деревни. Дорога влезла на гребень дюны, слева показалось море. Ветер привес горький запах прибоя, в ушах и ноздрях зазвенело, точно завертелись волчки. Концы полотенца, которым он повязал голову, трепетали на ветру и били по щекам. Здесь уже и туман терял силу, не мог подняться. Море было покрыто толстыми свинцовыми листами, собранными в мелкую складку, как пенка вскипевшего молока. Солнце, сдавленное облаками, напоминавшими лягушачью икру, замерло, не желая тонуть. На горизонте черной точкой застыл корабль, расстояние до него и размеры — не определить.

Перед ним до самого мыса нескончаемыми волнами лежали пологие дюны. Дальше идти так, пожалуй, опасно. В нерешительности он оглянулся. К счастью, пожарную вышку загораживал невысокий песчаный холм, и увидеть оттуда его не могли. Поднявшись потихоньку на носки, он заметил справа в тени песчаного склона покосившуюся, почти до крыши ушедшую в песок лачугу, которую можно было увидеть только с того места, где он стоял. С подветренной стороны — глубокая впадина, как будто ее вычерпали ложкой.

Отличное укрытие… Поверхность песка гладкая, как внутренняя сторона раковины, и нигде нет следа человека… Но как быть с собственными следами?.. Он пошел назад по своим следам, но метров через тридцать увидел, что они полностью исчезли… И даже у его ног они прямо на глазах оседали и меняли форму… На что-то и ветер пригодился.

Он собрался уже было обойти лачугу, но вдруг из нее выползло что-то темное. Это оказалась рыжая собака, жирная, как свинья. Нечего бояться. Пошла отсюда! Но собака, уставившись на человека, и не думала уходить. Одно ухо у нее было разорвано, непропорционально маленькие глаза глядели зло. Собака его обнюхивала. Не собирается ли она залаять? Попробуй залай… Он опустил руку в карман и сжал ножницы… Если только залает, продырявлю ей башку этой штукой! Но собака продолжала злобно смотреть на него, не подавая голоса. Может быть, она дикая?.. Шерсть лохматая, висит клочьями… Какая-то болезнь у нее, что ли, — вся морда в струпьях… Говорят, собака, которая не лает, опасна… черт возьми! Надо было припасти какой-нибудь еды… Да, еды, ах ты, забыл взять цианистый калий… Ну ничего, он так его запрятал, что женщина вряд ли найдет… Мужчина тихо свистнул и протянул руку, пытаясь завоевать расположение собаки… В ответ она растянула тонкие губы и оскалила желтые клыки, на которые налип песок… Да нет, вряд ли собака эта на него позарится… Какой у нее противный прожорливый вид… Хорошо бы стукнуть ее так, чтоб она с одного удара сдохла.

Неожиданно собака повернулась, наклонила голову и как ни в чем не бывало лениво затрусила прочь. Испугалась, наверно, его угрожающего вида. Если он заставил отступить дикую собаку, значит, дух его еще силен. Он съехал в низину и остался лежать на склоне. Ветер теперь не доставал его, и, может быть, поэтому он почувствовал облегчение. Шатаясь от ветра, собака скрылась за пеленой носившегося в воздухе песка. Видно, люди сюда и близко не подходят, иначе в этой хибаре не поселилась бы дикая собака… И пока собака не пойдет доносить на него в правление артели, он в безопасности. По телу заструился пот, но это было даже приятно. Какая тишина!.. Точно его положили на дно сосуда и сверху залили желатином… В его руках бомба с часовым механизмом, время взрыва — неизвестно, но это тревожит не больше, чем тиканье будильника… Будь на его месте «Лента Мёбиуса», он бы сразу же проанализировал обстановку и сказал:

— Ты, друг мой, типичный образец человека, находящего удовлетворение в том, чтобы превращать средства в цель.

— Совершенно верно, — согласился бы он. — Но нужно ли так уж разграничивать средства и цель?.. Их надо использовать соответствующим образом в зависимости от условий…

— Ну, это совсем никуда не годится. Нельзя же прожить время по вертикали. Время — такая штука, которая течет горизонтально. Это общеизвестно.

— А что, если попытаться прожить его по вертикали?

— Превратишься в мумию. Разве нет?!

Посмеиваясь, мужчина стал снимать ботинки. А ведь и правда, время течет горизонтально. В ботинки набился песок и смешался с потом — больше невозможно было терпеть. Он с трудом стянул носки и подставил их ветру. Почему там, где обитает животное, такой отвратительный запах?.. Хорошо бы, животные благоухали цветами… Да нет, это пахнут его ноги… И, как ни парадоксально, мысль эта почему-то была ему приятна… Кто-то говорил, что нет ничего лучше серы из своего уха — она вкуснее, чем сыр… Ну, может, это преувеличение, но и в запахе своих гнилых зубов есть что-то притягательное — его хочется вдыхать и вдыхать без конца.

Вход в лачугу был больше чем наполовину засыпан песком, и ему не сразу удалось заглянуть внутрь. Может быть, это развалины старого колодца? Нет ничего удивительного, что над колодцем выстроен домик, это чтобы колодец не засыпало песком. Правда, вряд ли здесь есть вода… Он снова попытался заглянуть внутрь, и тут в нос ему ударил настоящий запах псины. Запах животного сильнее философии. Был один социалист, говоривший, что ему близка душа корейца, но он не может выносить его запаха… Ну ладно, если время течет горизонтально, пусть бы оно показало ему, как быстро оно может течь!.. Надежда и беспокойство… Чувство свободы и нетерпение… Муки эти — самые невыносимые. Он прикрыл лицо полотенцем и лег на спину. Запах здесь, пожалуй, его собственный, но при всем желании сделать себе комплимент он не смог бы назвать его приятным.