— Не очень. Зачем?

— Добрая половина носовой части, прямо под нами, занята под кладовую, там всякой снеди хоть пруд пруди. На мой взгляд, это и впрямь выше головы. Но, как ни крути, такой запас рассчитан на сто человек, как раз на три месяца — минимум столько времени мы можем оставаться под водой в случае необходимости. Черт с ней, с кладовой, от одного только вида всех этих запасов меня прямо с души воротит. Я сразу же ощущаю свое полное бессилие в борьбе за правильное питание. Тогда уж лучше пойдем поглядим, где все эти разносолы готовятся.

И Бенсон повел меня прямо на камбуз — маленькое квадратное помещение, сплошь выложенное кафелем и заставленное предметами из сверкающей нержавеющей стали. При нашем появлении кок, дюжий малый во всем белом, повернулся и, осклабившись, обратился к Бенсону:

— Пришли снять пробу, док?

— Вовсе нет, — холодно ответил Бенсон. — Доктор Карпентер, это Сэм Макгир, главный кок и первый мой враг. Ты лучше скажи, какую прорву калорий и в каком виде ты намерен запихнуть в глотки команды сегодня?

— Такое и запихивать не придется, — самодовольно признался Макгир. — Супчик, что надо, отличный говяжий филей, жареная картошка и яблочный пирог — сколько влезет. Пальчики оближете, и к тому же питательно.

Бенсона передернуло. Он пулей выскочил из камбуза, потом резко остановился и указал на здоровенную бронзовую трубу с толщиной стенок десять дюймов и высотой фута четыре. Сверху труба была накрыта тяжелой крышкой на петлях с зажимом.

— Любопытная штуковина, доктор Карпентер. Угадайте, Что это такое?

— Скороварка?

— Верно, похоже? Это установка для удалений отходов. В прежние времена, когда подводникам приходилось всплывать чуть ли не каждые три часа, никаких проблем с отходами у них не было — они попросту выбрасывали все за борт. Но теперь, когда по меньшей мере неделю торчишь на трехсотфутовой глубине, волей-неволей не можешь выйти на палубу, чтобы выбросить мусор, удаление отбросов представляет значительные трудности. Труба идет прямо к большому водонепроницаемому люку в днище «Дельфина»; на нижнем конце трубы имеется герметичная крышка, она соединяется непосредственно с люком при помощи блокировочной системы, не позволяющей крышкам трубы и донного люка открыться одновременно — иначе, пиши пропало. Сэм либо один из его верных помощников, не сходя с места, упаковывает отходы в нейлоновую сетку или полиэтиленовый мешок, догружает кирпичами и…

— Кирпичами, говорите?

— Вот именно. Сэм, сколько кирпичей у нас на борту?

— По последним подсчетам — больше тысячи штук, док.

— Настоящая стройплощадка, да? — усмехнулся Бенсон. — Благодаря кирпичам есть уверенность, что емкости с отходами уйдут прямиком на глубину, а не всплывут на поверхность: вот видите, даже в мирное время мы все наши секреты храним в глубокой тайне. Скопятся три-четыре мешка — открываем верхнюю крышку, и пакеты отправляются за борт. Потом донный люк снова наглухо задраивается. Все очень просто.

— Проще некуда.

Не знаю почему, но эта хитроумная штуковина меня просто очаровала. Позднее мне пришлось вспомнить мой необъяснимый интерес к ней, равно как и задаться наконец вопросом, не начинаю ли я с годами потихоньку сходить с ума.

— Не стоит уделять ей столько уж внимания, — добродушно заметил Бенсон. — Это всего лишь усовершенствованная модель обыкновенного мусоропровода. Пошли дальше — впереди у нас еще дальний путь.

Бенсон провел меня от камбуза к тяжелой стальной двери в поперечной переборке. После того, как были открыты восемь массивных замков и отодвинуты засовы, мы прошли дальше.

— Отсек запасных торпед, — проговорил Бенсон, понизив голос, поскольку, по крайней мере, половина из шестнадцати коек или около того, тянувшихся вдоль переборок и почти прилепившихся к стеллажам с торпедами, были заняты, и матросы, расположившиеся на них, судя по всему, спали. — Как видите, здесь только шесть торпед. Обычно их тут хранится двенадцать штук и еще шесть, те, что находятся в торпедных аппаратах.

Но сейчас у нас всего только шесть торпед. Вот они. В двух радиоуправляемых торпедах из последней партии, той, что оказалась практически неиспытанной, обнаружились неполадки — это случилось как раз во время недавних натовских учений, и адмирал Гарви приказал выгрузить большую часть из них для проверки, а тут пришлось возвращаться в Холи-Лох. «Ханли» — это наша главбаза — доставила сюда технарей, им предстояло разобраться, что к чему. Но они прибыли только вчера утром, когда операция «Полярная станция «Зебра» уже началась, и капитан Свенсон велел погрузить, хотя бы шесть торпед на борт. — Бенсон улыбнулся. — Больше всего в жизни командир подлодки ненавидит выходить в море без торпед. Без них он, как без рук — тогда уж лучше сидеть на берегу.

— Эти торпеды тоже неисправны?

— Почем я знаю. Вот проснутся наши орлы и живо во всем разберутся.

— А почему бы им не разобраться с ними прямо сейчас?

— Да потому, что перед нашим приходом в Клайд они корячились не покладая рук часов шестьдесят — пытались определить, все ли в порядке с остальными торпедами. Я сказал шкиперу — если он хочет, чтобы «Дельфин» взлетел на воздух, самый верный способ — заставить торпедистов пыхтеть и дальше, они уже шатались, как зомби. А зомби не самый надежный вариант, когда приходится ковыряться в чертовски хитроумных устройствах внутри торпед. И капитан приказал им угомониться.

Миновав стеллажи с мерцавшими в темноте торпедами, Бенсон остановился перед стальной дверью. Открыл ее; за нею, через четыре фута, оказалась еще одна такая же крепкая дверь. Пороги обеих дверей были высотой дюймов восемнадцать.

— При постройке таких лодок, похоже, учитывалось все до последней мелочи — во избежание всяких случайностей? — предположил я. — Здесь все равно как в Английском банке.

— На глубине атомная подлодка подвергается не меньшей опасности, чем обычная, старого типа, — сказал Бенсон. — Да-да. Раньше подлодки шли на дно из-за того, что у них не выдерживали таранные переборки. Корпус «Дельфина» способен вынести огромное давление, но, наткнись мы невзначай на любой остроконечный предмет, он вскроет нас так же, как электрический консервный нож какую-нибудь жестянку.

Главная опасность — столкновения на поверхности, от них практически всегда страдает носовая часть. Вот почему, как бы для двойной подстраховки на случай прямого столкновения, у нас имеется двойная таранная переборка. На старых подлодках таких переборок не было. Конечно, из-за этого передвигаться по лодке туда-сюда стало затруднительнее, но зато теперь мы спим спокойно — так, что вы даже представить себе не можете.

Закрыв заднюю дверь, Бенсон следом за тем открыл переднюю, — и мы оказались в носовом торпедном отсеке, крохотном узком помещении, где едва ли сподручно заряжать и разряжать торпедные аппараты. Эти аппараты с тяжелыми откидными задними крышками, располагались вплотную друг к другу двумя вертикальными рядами, по три в каждом. Прямо над ними находились рельсовые направляющие, закрепленные на тяжелых цепных талях. И все. Ни одной тебе койки. Впрочем, оно и понятно: не хотел бы я оказаться на месте того, кому ненароком пришлось бы спать здесь, перед таранными переборками.

Мы пошли назад и вскоре оказались в столовой команды; к нам тут же подошел матрос и сказал, что меня хочет видеть капитан.

Я последовал за матросом по широкому главному трапу на центральный мост, а доктор Бенсон шел сзади в двух-трех шагах, как бы в подтверждение того, что излишнее любопытство не самый страшный его недостаток. Капитан Свенсон поджидал меня у входа в радиорубку.

— Доброе утро, док. Как спалось, хорошо?

— Проспал пятнадцать часов, представляете? А позавтракал и того лучше. Что случилось, капитан? — Что-то явно случилось: капитан Свенсон впервые выглядел совершенно серьезным.

— Пришло сообщение насчет полярной станции «Зебра». Но сначала его надо расшифровать, на это уйдет несколько минут. — Мне показалось, что Свенсону было все равно, расшифруют его или нет: наверняка он уже знал, о чем идет речь.