Когда пьеса закончилась, бестии застыли на своих местах. Человек поднялся на ноги и взял в руки тонкую пику с алым древком, прислоненную рядом к стене. Сделав несколько шагов вперед, он ударил ею о каменную плиту в форме полумесяца. Внезапно, развернувшись на месте на шарнирах, музыканты заскользили к своим могилам и опустились в них. Когда они исчезли под полом, каменные плиты-крышки задвинулись, скрыв всякие следы их существования.
Человек водрузил пику на вбитые в стену крюки слева от себя, затем пересек залу и вышел в дверь в дальнем ее конце. Калифрики осторожно встал с пола, шагнул за порог и тоже пересек комнату, он увидел, что фигура человека достигла конца коридора и начала взбираться по лестнице, которая, как ему было известно из предыдущей прогулки, вела в самую высокую крепостную башню. Он выждал достаточно долго и только потом снял со стены пику. Когда он ударил древком о камень-полумесяц, плиты пола открылись, и он заглянул в могилы.
Демоны-музыканты поднялись из них, встали по местам и, подняв инструменты, приготовились играть. Но Калифрики уже успел разглядеть то, что хотел. Он еще раз ударил по камню, и квартет опять убрался назад. Он вернул пику на крюки и вышел из залы.
В глубоком раздумье он долго блуждал по сумрачным коридорам. Когда наконец он дошел до комнаты, где горел свет, и остановился, оказалось, что это библиотека. Заглянув в дверь, он увидел доктора Шонга, который сидел и читал.
— Калифрики, — сказал доктор, — в чем дело?
— Когда хожу, лучше думается.
— Вы еще не совсем поправились, и спать вам куда полезнее, чем думать.
— Я устроен иначе. Когда меня что-либо беспокоит, я хожу и размышляю.
— Не знал об этой вашей технической особенности. Скажите, что вас беспокоит, и, возможно, я сумею помочь.
— Я до сих пор так ни разу и не видел хозяина дома. Знает ли Джероби Клокман о том, что я здесь?
— Да. Я ежедневно докладываю ему обо всем.
— О, а не давал ли он каких-либо особых поручений, касающихся меня?
— Лечить вашу рану, подавать вам еду и следить за тем, чтобы вам оказывали всевозможные почести.
— А не изъявлял ли он желания познакомиться со мной лично? Доктор закивал.
— Да, но должен вам напомнить, что в последнее время ему нездоровилось. Однако теперь ему значительно лучше, так что уже завтра он пригласит вас с ним отобедать.
— Это правда, что мать Йолары бежала с музыкантом? — спросил Калифрики.
— Именно так я слышал. В те дни меня не существовало. Я был сделан, когда Йолара уже выросла.
— Спасибо, доктор, — сказал Калифрики, — и спокойной ночи.
Он заковылял по коридору, припадая на ногу, но как только повернул за угол, хромота его сразу пропала. Прошагав дальше по коридору, он присел на скамью, закатал штанину и снял с себя затейливые скобы. Он медленно привстал. Затем перенес тяжесть тела на больную ногу. Потом ухмыльнулся.
***
В тот вечер чуть позже Йолара услышала, как кто-то тихонько скребется к ней в дверь.
— Кто там? — спросила она.
— Калифрики. Мне нужно поговорить с тобой.
— Минутку, — ответила она.
Она отворила дверь. Он заметил, что она до сих пор не сняла одежды, которую носила весь день.
— Как ты узнал, что это дверь моей комнаты? — спросила она его.
— Я вышел из своей и поискал, — ответил он. — Это единственная комната, в которой горел свет — не считая моей и библиотеки, где я оставил доктора Шонга. А покои твоего отца, насколько я знаю, в северной башне.
Она одарила его второй улыбкой.
— Умно, — заметила она. — О чем же ты хотел поговорить?
— Сперва вопрос, если можно.
— Конечно. — Она отступила в сторону и отворила дверь шире. — Входи, пожалуйста.
— Благодарю.
Он сел на предложенный ею стул и затем сказал:
— Несколько дней назад, когда я пришел в себя, доктор Шонг рассказал мне, будто меня нашли тремя или тремя с половиной днями раньше в том самом месте, где со мной приключилось несчастье.
Она закивала.
— Ты была там, когда меня обнаружили?
— Нет, — призналась она. — Мне рассказали о тебе позже.
— Он употребил местоимение «мы», поэтому я предположил, что с ним была ты. Она помотала головой.
— Скорее всего, кто-нибудь из механических кукол. Но это мог быть и мой отец. Хотя, думаю, нет, ведь он был болен.
— Йолара, — сказал он, — здесь что-то нечисто. Я чувствую, мы оба в большой опасности. Ты говорила, что хочешь уехать. Прекрасно. Собери вещи, и я увезу тебя отсюда прямо сейчас, сегодня же ночью.
Глаза ее расширились.
— Это так неожиданно! Мне нужно предупредить отца! Я…
— Нет, — оборвал он. — Именно его я и боюсь. По-моему, он не в себе, Йолара, и очень опасен.
— Он никогда не причинит мне зла, — сказала она.
— Я в этом совсем не уверен. Если верить портрету, ты сильно похожа на мать. В своем безумстве он может в один прекрасный день спутать вас отождествить тебя с воспоминанием о ней. И тогда ты наверняка окажешься в опасности. Глаза ее стали щелочками.
— Ты должен объяснить мне, почему ты так думаешь.
— Я уверен, что он нашел твою мать, после того как она изменила ему с цыганом, и убил ее.
— Как ты можешь так говорить?
— Я побывал в зале, где он держит свой бесовский квартет. Я открывал их могилы — и пятую, вокруг которой они становятся играть. В той пятой — скелет. На шее его цепочка с изумрудным корабликом, та же, что и на портрете.
— Нет! Я не верю этому!
— Прости.
— Я должна убедиться сама.
— По-моему, лучше не надо.
— Выдвинуть такое обвинение и просить меня принять его на веру — это уж слишком, — заявила она. — Пойдем! Это не так страшно, как ты думаешь, ведь моя мать для меня чужая. Мне бы хотелось взглянуть на эту могилу.
— Хорошо.
Он поднялся со стула, и они вышли в коридор. Добравшись до темной ниши в стене, он вынул оттуда меч, блеснувший полосой гладкой стали, и, держа его в правой руке, первым двинулся к лестнице.
— Где ты взял меч? — спросила она.
— Позаимствовал внизу у доспехов латника.
— Мой отец — слабый, больной старик. Неужели нужно идти на него с оружием…
— На всякий случай не помешает, — ответил он.
— Ты что-то не договариваешь, — сказала она, — не так ли?