— Могу я попросить вас на пару слов, госпожа? — сказал Беренгуер. Он вышел в коридор, и аббатиса последовала за ним. — Предложение лекаря очень заманчиво. Я советовал бы вам рассмотреть его.

— Но, ваше преосвященство, подумайте, кто он. Вопрос, имеющий отношение к репутации Церкви, должен находиться в руках одного из нас.

— Нет, если мы не способны разрешить его, донья Эликсенда.

— Отлично, господин Беренгуер, — сказала аббатиса, и в ее взгляде читалось: «Это ваше решение». — Она вернулась в комнату. — Скажите, мастер Исаак, — сказала она, — как вы сможете разобраться в вопросе, основной ответ на который находится в женском монастыре? Я боюсь, что у вас не будет возможности наводить здесь справки.

— Мои пациенты — самые разные люди, и лишь немногим достает ума, чтобы опасаться наблюдательности слепца. Но, как вы знаете, у меня очень острый слух.

— В полном одиночестве? — спросила она. — Без дара зрения, способного помочь вам?

— Ракель — это мои глаза, госпожа, а пока она заботится о донье Исабель, я завел себе маленького помощника, остроглазого и быстроногого. Между нами, за воротами монастыря нет места, куда мы не сможем пройти, нет ничего, чего бы мы не могли заметить. Как только я услышу, почему столь важная госпожа повела себя так странно и от чьей руки она встретила смерть, я сообщу вам.

— Тогда мы с благодарностью принимаем ваше предложение помощи, мастер Исаак, — любезно сказала Эликсенда.

— Боюсь, что из-за ваших расспросов вы можете подвергнуться опасности, друг Исаак, — сказал епископ. — Если вам понадобятся мои стражники, пошлите за ними вашего быстроногого помощника. Пусть он передаст им это. — И Беренгуер вручил Исааку кольцо.

Кончики пальцев лекаря пробежались по золотому узору.

— Вы уверены, что желаете доверить мне это?

— Я уже доверил вам больше, чем простой символ семейного богатства, друг мой. Я доверил вам свою жизнь и жизнь моей возлюбленной племянницы. По сравнению с этим кольцо — мелочь.

Несколько мужчин с собаками разошлись по берегу реки, примыкающему к маленькому замку, внимательно осматривая траву и подлесок. Дон Эмерик, владелец замка, стоявший позади всех на валу, внимательно смотрел в небо.

— Во имя святого Антония, сделай хоть что-нибудь. Не стой там с глупым видом, тараща глаза в никуда, — в отчаянии сказала его жена, донья Уррака. Будущее представлялось ей полным крахом, она не видела ни малейшего просвета, и паника сделала ее сварливой. — Ты никогда не найдешь принца, глядя на небо.

— Нет, но он увидит птиц, донья Уррака.

Жена дона Эмерика задохнулась от страха, а затем повернулась и поспешно опустилась в поклоне перед высоким человеком в одежде францисканского монаха, который, как по волшебству, появился на валу.

— Птиц, господин граф?

— Совершенно верно, госпожа. Во время охоты всегда ищут птиц. Ваша добыча всегда находится там, где они кружатся в воздухе. Не так ли, дон Эмерик?

— Совершенно верно, господин. И если мы прислушаемся повнимательнее, — добавил он нетерпеливо, — мы, возможно, услышим ребенка. Или Петронеллу. Она залает, если нападет на след.

— Принцу нелегко закричать, — сказала донья Уррака, качая головой.

— Он достаточно смел, — вежливо сказал францисканец и повернулся к владельцу замка. — Я думаю, что нам надо скоординировать охоту, — пробормотал он. — Это моя ошибка, не ваша. Ночью я слышал доносившийся отовсюду шум толпы и вышел подежурить за стены башни, но когда все стихло, признаюсь, я также вернулся в постель. Это была моя ошибка. — Он с презрением посмотрел на свое монашеское одеяние. — Эти одежды не подходят для охоты, все равно, на дичь или на человека, но думаю, что я еще какое-то время сохраню эту маскировку.

— Конечно, господин.

— Вы нашли няню?

— Эта негодяйка исчезла, — сказала донья Уррака. — А также Хайме, грум. Я ему не доверяю. Всякий раз, когда вы заворачиваете за угол, он уже тут как тут, подслушивает у дверей и шпионит.

— Мигель пошел в город поискать его, — пробормотал дон Эмерик.

— Мигель с трудом находит свой обед на тарелке, — горько произнесла донья Уррака.

— Тогда я отправлюсь ему на подмогу, как только оседлают мою лошадь. — И граф Хьюго де Кастельбо зашагал к конюшням, мало похожий на монаха, несмотря на свое одеяние.

— А мы продолжим поиск отсюда. — Дон Эмерик снова поднял глаза к небу, но в них был тот же холод и безнадежность, как и в глазах его жены, обращенных вниз.

— Как дела у доньи Исабель? — спросил Исаак, закрывая за собой дверь в комнату больной и бесшумно направляясь к кровати.

— Спит, — ответила ему дочь. — Она один раз проснулась, выпила настой из трав и коры, изгоняющий лихорадку. Затем погрузилась в глубокий сон. — В ее приглушенном голосе сквозило беспокойство.

Исаак остановился около кровати, послушал и кивнул.

— Как только боль и лихорадка уменьшаются, следует ожидать, что она будет глубоко спасть.

Ракель снизила голос до шепота:

— Отец, когда она тут лежит, она кажется точной копией короля, нашего господина. Как будто у нее тело женщины и голова мужчины. Старая монахиня говорит, что в ней сидит дьявол, чтобы украсть душу прежде, чем она умрет. — Ракель сильно схватила отца за руку. — Как ты думаешь, это правда?

— И с каких это пор дьявол ходит по земле в обличье нашего доброго короля? — обеспокоенно спросил Исаак. — Дон Педро — наш господин и защитник на этой земле. Мы весьма ему обязаны. Он уже спас многих из нас от безмозглой толпы, и я подозреваю, что вскоре мы снова будем нуждаться в его помощи. — Он сделал паузу и улыбнулся дочери. — Дитя мое, у доньи Исабель достаточно других причин быть похожей на короля, отличных от дьявольского наваждения. Но было бы неосторожно говорить здесь об этом. Давай осмотрим рану.

В комнате все еще разносился запах тлеющих трав и варева, кипящего на огне, но гнилостное зловоние от заражения почти рассеялось. От очага донесся голос, хрипло бормочущий смесь из латинских и каталонских слов, перемежающихся с обрывками песен.

— Как давно старая монахиня находится в таком состоянии? — резко спросил он.

— Давно, очень давно, отец, — сказала Ракель. В ее голосе задрожали слезы. Зашелестела ткань — она машинально поправила постельное белье. — Я думаю, что у нее под юбками спрятан кувшин с вином, — прошептала она.

— С этим мы разберемся позднее. Положи мою руку на лоб доньи Исабель, — прошептал он. Его рука легко легла на кожу лба. — Брови у нее влажные и несколько более прохладные. Отлично. Ты переодевала ее?

— Дважды, отец. Каждый раз я промывала рану вином и прикладывала новую припарку.

— Помоги мне коснуться кожи вокруг раны, — сказал Исаак.

Она направила его руку и наблюдала за тем, как мягко он обследовал ткани вокруг раны. Он выпрямился, очевидно, удовлетворенный обнаруженным.

— Вы не спите, госпожа моя? — спросил он.

— Нет, мастер Исаак. — Голос девушки был сонным.

— Вы узнаете своего лекаря. Хороший знак. А как возникла у вас эта рана? — продолжил он расспросы тем же мягким голосом.

Исабель открыла глаза и часто заморгала.

Ракель наклонилась, чтобы поднести чашку с водой к губам доньи Исабель.

— Выпейте, госпожа, прежде чем попробуете заговорить.

Она выпила почти все, что было в чашке, и уронила голову.

— Спасибо, Ракель. Видишь, я знаю и твое имя тоже, — добавила она. — А рана… Как это случилось? — сказала она. — Да не было ничего, я думала, что это пустяк.

— Расскажите мне о пустяке, — попросил Исаак, в то время как его пальцы деловито искали что-то в корзине.

— Мы занимались шитьем, — начала она. — Я искала в своем ящике с инструментами коричневый шелк, чтобы вышивать бегущего оленя в сцене охоты…

— И что?

— Кто-то уронил свой ящик с инструментами и свалил мою рамку, а когда я потянулась за ней, она упала на меня и я почувствовала укол иголкой.