— Иисусе! -— воззвала она. Шагнула вперед, по­медлила и кинулась мимо него к двери. Почти проско­чила, но врезалась в двух ухмыляющихся мордоворо­тов, плечом к плечу загородивших проход.

Вдруг Гретхен поняла, что все цвета в комнате стали яркими. Бандиты вцепились в нее и крепко держали, пока она беспомощно отбивалась, пытаясь вырваться.

Они обратились к господину Хочу на говорке Гили, поверх ее головы:

— Нашевам парень привет мужикты приятель.

— Блэз! Помоги мне!

Господин Хоч словно не слышал.

— Опять вы! — фыркнул он,

— Ну ты ваще парень приветмужик тыприятель ва- ще оторвал телку впорядке тыпарень ваще.

— Да все при ней ну ваще как упакована мы такое уважаем ты парень мужик ваще.

— Не то что три пустышки парень ваще мы зря тебе спасибо сказали так что вали теперь из Гили парень спасибо мужик и чеши домой ваще.

— Ну почему мне даже не посмотреть, как она уми­рает, — обиженно заныл господин Хоч. — Они меня зовут. Я прихожу. Я приношу все, что им только может понадобиться. Я делаю всю черную работу, — а потом вы всегда меня отсылаете. Это нечестно! — Он, каза­лось, вот-вот заплачет.

— Не бухти мужик ваще нам тебя беречь надо ищейка ты наша кто еще нас наведет на такие цацки и ваще.

— Это нечестно!

— Ну ежели нас сцапают то ваще конечно ты потя­нешь за всех как ты наводчик ваще мужик.

— И все равно, это нечестно.

— Домой вали парень тут весь хабар наш так что не чалься мужчик а то мы тебя отчалим ваще.

— Мы тебя знаем в натуре а ты ваще о нас ни разу так мы на тебя стукнем и хана а ты никак нас не зало­жишь понял.

— Я знаю, кто я, — напыщенно произнес господин Хоч. — Я — господин Хоч, податель смерти, и полагаю, что вправе смотреть, как они себя убивают. — Его нача­ло распирать от искреннего негодования.

— Ну все ну ваще ну ясно же вдругорядь все твое ну ты мужик ваще.

— Вы всегда так говорите.

— Вот жопу в заклад не свистим нет не свистим ваще точно вдругорядь ну все вали парень гуляй домой береги башку.

— Вы мне не нравитесь, ну вот нисколько, — оби­женно бросил господин Хоч и двинулся к двери, не обращая ровно никакого внимания на корчащуюся Гретхен, пытавшуюся кричать из-под чугунной ладони, закрывавшей ей рот.

Громилы сорвали с Гретхен одежду и завопили на радостях, увидев бриллиант в ее пупке.

Господин Хоч обернулся в дверях и тоже увидел сверкающий камень.

— Но... это ведь мой, — озадаченно сказал он высо­ким срывающимся голосом. — Это зрелище — для меня одного, так мне... Гретхен обещала, что она... — Туман внезапно рассеялся, и доктор Блэз Шима заговорил то­ном человека, привычно отдающего приказания: — Гретхен! Какого черта ты тут делаешь, Гретхен? Где мы? Кто эти... а ну уберите свои лапы от нее!

Салем Жгун верно угадал насчет каратэ. Шима по­шел в бой как крепостной таран, но оба громилы облада­ли обширным нечестивым опытом драк в Гили, и поло­жение было весьма опасным, пока из тех двоих вдруг с шумом не вышел воздух и они, обмякнув, не повалились на пол один за другим.

Не в силах сдержать дрожь, задыхаясь, Шима смот­рел на них. Они были мертвы. Он поглядел на Гретхен Нунн. Она стояла полунагая в своей разорванной руба­хе, сжимая в руке замолкший лазерный резак.

Он пытался что-то сказать:

— Я...

— Спасибо тебе, Блэз. Привет, кстати.

— Привет, Грет... милая... — Он попытался переве­сти дух. — Ян-не знаю, где я... Я... я не привык к такому.

— Иди сядь.

— Они мертвы, да?

— У каждого в спине прожжено по дырке. Иди ко мне.

— Чертовски подходящее время, чтобы оття­нуться.

— Садись!

— Да, сударыня. Я... Спасибо тебе. Я... Ты знаешь, я никогда не видел Летального. Это... не так страшно, как мне представлялось.

— Нет, так. Повернись, чтобы мы их не видели. Нам надо торопиться, Блэз. Тебя нужно защитить.

— Защитить? Мне грозят неприятности?

— И очень крупные. Я тебе сейчас расскажу. Ты слушаешь?

Он кивнул.

— Тогда слушай. Никаких вопросов. — Гретхен все быстро рассказала, и его недоумение уступило место ужасу и растерянности. — Теперь тебе понятно, — за­кончила она, — что не должно быть ни малейшей связи между господином Хочем и доктором Шимой.

— Но... но связь непременно есть. Если я убил ко- го-ни...

— Нет! — резко перебила она. — Не думаю. Я и вправду так не думаю, Блэз. Но признаюсь, что я не знаю наверное. Полагаю, что Летальные — дело рук этих дво­их, а ты был Иудой и козлом отпущения одновременно. Богу только известно, как они начали следить за тобой. Мы этого не узнаем никогда, но в Гили полным-полно непостижимого. Так что уходи отсюда и ступай домой. Мне нужно позвонить в участок.

— Гретхен...

— Нет. Уходи.

— Почему ты для меня?..

— Потому что я тебя люблю, пень ты безмозглый, и будь оно проклято, что именно сейчас я это поняла!

— Но ты будешь совсем одна. Слепая.

— Да, у нас у каждого свой крест. Ты несешь свой, я буду нести свой. Иди. Как только приедут из Отдела по расследованию убийств, я снова прозрею.

— Я...

— Блэз, если ты не уберешься, то я, ей-Богу, закри­чу. Забери весь этот мусор для самоубийц с собой. Ос­тавь мне лазерный резак — он понадобится для разгово­ра с полицией. Сейчас мне нужно несколько минут, чтобы составить легенду, поэтому, умоляю, иди вон!

— До завтра?

— Если хочешь.

— Хочу.

— Тогда до завтра, если я смогу нас вытянуть из этой каши.

— Когда-нибудь, — с расстановкой заговорил Блэз Шима, — когда-нибудь я придумаю, как мне отблагода­рить... Сейчас я впервые чувствую, что кто-то превзо­шел меня... Не забудь запереть покрепче дверь за мной.

Он ушел, и его серое видение постепенно удаля­лось вместе с ним. Все же Гретхен смогла как следует закрыться и позвонить в участок. Потом она ощупью вернулась на мохнатую кушетку, тихонько села и сосре­доточилась, начав подготавливать свой рассказ. Отда­ленные шумы Оазиса и Гили успокаивали. Калейдоскоп образов перед ее внутренним взором перестал быть пу­гающим — ей даже стало интересно. Понять — это на­половину выиграть сражение.

«Блэз прав, — думала она. — Я просто никогда этого не замечала, потому что в Гили очень редко остаешься один... Вокруг меня всегда достаточно глаз, которыми я могу смотреть... Но если я наедине с кем-то в комнате, что тогда? Они-то себя не видят, как же я могла их видеть? Почему я ничего не замечала?»

Она задумалась. А, вот что!

«Наверное, отражения. Они-то себя раньше видели и передавали мне отражение... К тому же, при нашем энергетическом голоде, сейчас повсюду зеркала, чтобы усилить освещенность. А я, наверное, так же восприни­маю и звуки... Когда мы были в постели с Блэзом, я через него воспринимала звучание и осязала тоже... Порази­тельно, как можно заворожить себя до полного оттор­жения реальности... Эта консультация с Миллсом Ко- уплендом... Да, конечно, когда кто-то из персонала был в помещении, я видела его их глазами, но когда мы остались вдвоем? Ну-ка, вспоминай, Гретхен! Ага! Нет, я его на самом деле не видела — только проблески, когда ему на глаза попадалось собственное отражение... По большей части он был только голосом... Я не замеча­ла, я никогда ничего этого не замечала, мне ведь каза­лось, что я так глубоко погружаюсь в обдумывание по­ставленной передо мной задачи... Так, наверное, проис­ходило сотни раз и раньше, но я никогда не сознавала... Чертовский изъян, но теперь я все понимаю и могу с ним справляться и заставить его работать на себя...»

Теперь она не отрицала сама перед собой и того, что оставила феромоновый след — запах саморазрушения, по которому к ней пришел господин Хоч. Она приняла это как еще один факт. Ее постиг разрушительный удар, и сидевший в душе ребенок предпринял детскую по­пытку к бегству. Спрятаться — и конец всему. Смерть — самое простейшее решение, конечный предел всему.

— Да, но только для детей, — прошептала Грет­хен. —Блэз в шутку сетовал, что ему не избавиться от своего образования, а я хочу избавиться от того ребенка, который кроется у меня внутри, но это вовсе не шутка.