Редактор неделю отсутствовал, и несколько номеров, что успели выйти в его отсутствии, подписывал его зам — Анатолий Александрович Гринес. Толь Толич! Но не в этом дело. Редактор считал, что в его отсутствие — "учишь их учишь!" — газета ни разу не выходила полноценной. Такой, какой и положено быть рабочей и боевой газете!

— Стихи-стишочки…

— Не просто стихи, Иван Иваныч, — тотчас поймал камешек, пущенный в огород отдела культуры Дима Стручков, — не просто стихи, а стихотворный семейный дуэт. В этом номере, который вы изволили поднять над столом за уши, мы знакомим читателей с бортрадистом Валентином Медведевым и его дочерью Леной, выпускницей Черской средней школы… Преемственность поколений — вот как это называется, Иван Иваныч. Послушайте, как пишет отец…

Стручков встал, отодвинул ногу — так, по его мнению читал стихи непревзойденный Качалов! — сделал соответствующее выражение лица.

Слышу я, как на рассвете шепчутся скалы с волной.

Стланика синие ветви, пахнут седой стариной.

Чудится, что с Индигирки, мимо зеркальных озер, на Колыму с Индигирки мчится на нартах догор…

— Догор, Иван Иваныч, это друг, товарищ и брат!

— Это ты мне говоришь?!

— Вам, вам, Иван Иваныч! А вот послушайте, как нежнейшим контральто вторит ему дочь Леночка:

Туман рассыпался, как пудра, в нем утонули все дома

Холодное седое утро, и мглой покрыта Колыма…

А дальше там…

— Дмитрий Гаврилович, — в редакторском голосе металл, — стихи будем читать после работы. А этот семейный дуэт… против него ничего не имею, стихи вполне на уровне, можно было и в воскресном номере поместить. И эту новеллу тоже можно было оставить до праздничного номера! Воспользовались, что редактор в командировке?

Если быть справедливым, то действительно, этот рядовой номер получился с литературным перекосом. Когда особенно не хочется задумываться над газетой — "все равно доброго слова от редактора не дождешься!" — то втискиваешь в номер стихи, которых в портфеле редакции всегда предостаточно!.. Хватает и другого литературного материала! Парочку стихов, парочку рассказиков и… полгазеты, — а то и вся! — готова! И новелла Семена Курилова "Напутствие моей бабушки", тоже могла бы подождать…

Но — зачем ждать?.. Еще неизвестно, прочтут ли пламенный отчет редактора о перевозке рыбы из Черского в Якутск, а новеллу уж точно прочтут. И душу человеческую она затронет.

Максим Кучаев завидовал мастерству и наивной чистоте строк, родившихся под пером своего собрата… При этом он думал: новелла могла украсить не только эту малоформатную газетку, выпускающуюся для нескольких десятков тысяч жителей, но и в областной, даже в столичной газете она бы не затерялась.

И это была, если называть вещи своими именами, редакторская зависть к своему, более талантливому заместителю Анатолию Гринесу, который и перевёл с юкагирского на русский эту новеллу и, который, и при редакторе заполнял своими статьями и информациями, если не всю газету, то большую её часть!

"Немного убавлю, немного прибавлю. Расскажу о том, что говорила мне бабушка.

Если почувствуешь на себе острый и недобрый взгляд, посмотри в ответ спокойно и открыто, так как на тебя в детстве смотрела Мать.

Если тебя толкнет грубая сила, напомни ее владельцу, что у него есть Мать, что она всегда желает ему только добра.

Не дай удалить себя и других по лицу — оно в детстве нацеловано Матерью.

Жалей свои и чужие слезы. Это — влага сердца, без нее оно высохнет.

Не оскверняй тело татуировкой: его в детстве мыла, пеленала и ласкала твоя Мать.

Ложь, ненависть, зависть-плесень жизни. Смывай ее, чтобы душа была чистой, как материнская любовь.

Грешно брать тайком чужое добро. Ведь не может дитя украдкой сосать материнскую грудь.

Жалей сирот, умей прощать их. Они не произносили в детстве слово Мама.

Первое слово человека — мама, последнее-мама. Мир держится на ласке матерей.

Это не просто слова. Это памятка в жизни. Их сказала бывшая мама, моя бабушка."

Редакторский голос набирал силу.

— Где информация из глубины тундры?! Хватить обсасывать ее по краям!.. Кто похоронил рубрику "Пьянству — бой!"? Где корреспонденция о плохой работе телефонной станции? Их нет, этих бичующих статей не только на газетной полосе, но и в планах. Где!? Кто мне ответит?.. Во ты, Семен…

Курилов вскочил, сделал вид, что напуган страшно. Но Кучаев знал, у него сегодня преотличнейшее настроение — роман, первый роман из трех задуманных завершен.

— Я, Иван Иваныч, я — Семен Великий Юкагир!.. Вы правы, я ничего не смыслю в газете! И если б не партийные органы, которые меня навязывают на вашу голову…Гнать в три шеи такого сотрудника! Разрешите сесть, Иван Иваныч?

— Садись, — махнул рукой редактор. — Все правильно, Семен, информации от тебя не дождешься, ты до информации еще не дорос, а информация — это хлеб газеты. Кто это сказал?

— Вы, Иван Иваныч. Только вы способны на такое высказывание, емкое, афористичное, Иван Иваныч!

— Да не я, — поморщился редактор, — наука журналистика так говорит, Семен. Я и не требую от тебя информации, давай проблемные статьи!.. Вот вчера, свидетелем бы, в чукотском совхозе взбунтовалась молодежь — не хочет пасти оленей!.. Материалы о сменно-звеньевом выпасе должны у нас быть из номера в номер. Как ты считаешь, Семен — Великий Юкагир — это проблема?

— Проблема, да еще какая, Иван Иваныч… Вот тут Кучаев Максим Леонидович разразился на эту тему — завтра в газете увидите. Так он требует портфель для бригадира!.. Как вы думаете, нужен портфель для бригадира?..

— Нужен, нужен, Семен! Раз просят, значит нужен для чего-то!.. Но только одному Кучаеву с проблемой не справится. Кто-то еще должен писать об этом! — в редакторских глазах укор.

— Я! — вдруг неожиданно сказал замредактора Толя Гринес. — Я буду писать обо всем. И о беспробудном пьянстве аборигенов и местного начальства! О привесе и приплоде! О мусорных свалках! Я это могу делать хорошо, Иван Иваныч, Но у меня не получаются новеллы, такие, как у Великого Юкагира.

— Ну, ну, — смягчился редактор, — я разве что имею против Семена? Да, он на моих глазах превратился в писателя. И я люблю его. Да, да, можете не хихикать, и редактор может любить… Но если дать ему волю, то он и на планерках появляться не будет. Семен! Ты не уснул там, Семен? У тебя какой-то отсутствующий взгляд. О чем ты думаешь. Семен?

— О разном, — ответил Курилов.

— О газете не думаешь? Только честно ответь!?

— А разве я вас когда-нибудь обманывал, Иван Иванович? Я думаю сейчас об Амболке и его жене Амболихе.

— Кто такие? — насторожился редактор. — Почему заинтересовался? В связи с какими событиями?

— В связи с всеобщим незнанием истории, Иван Иваныч. Амболка — русский казак. Меня интересует его женитьба на белокожей юкагирке. Прослеживается прямая связь между его женитьбой и историей Нижнеколымского острога — нашего поселка Черского. Того самого, в котором мы с вами живем.

Редактор сел на стул, уперся локтями о стол и сжал голову ладонями, слегка постукивая по ней пальцами.

— Семен, — промычал он, — Семен, для чего тебе нужны сейчас эти сказочки? Хочешь доказать, что юкагиры появились на свет божий от объятий женщины и медведя?

— Это не сказочки, Иван Иваныч, это мифы. А мифы, легенды, предания и, как вы выразились, сказочки — посох, на который необходимо опираться, чтобы не набить себе шишку на лбу, шагая по жизни. Если хотите знать, мифы заставляют меня по иному взглянуть и на сегодняшний день. Иван Иваныч, — неожиданно спросил Курилов, — какого вы роду-племени?

— Я? — редактор оставил в покое голову, встал. — Я? Но ты же знаешь, я — якут.

— Какой вы якут! — покачал головою Семен. — Если у вас отец якут, это не значит, что и вы якут. Если у вас мать якутка, это тоже не значит, что вы можете называться якутом. И знание якутского языка вас не спасет. Когда вы будете знать жизнь своих прадедов и прапрадедов, вы станете якутом. Когда вы изучите историю жизни своей прапраматери, вы станете якутом. А моя мечта в том и заключается, чтобы каждый юкагир знал, что род его пошел от эрбэчканов или чуванцев — это кому как нравится! Лично я себя отношу к эрбэчканам.