Тишину в холле нарушал только вой ветра и шум дождя.

Все это время господин Виноградов находился во власти грез.

Он был капитаном воздушного корабля, построенного из облаков и сахарной ваты. О таком корабле господин Виноградов мечтал в детском садике, особенно в тихий час. Маленький Виноградов закрывал глаза перед сном и представлял, как он плывет в неведомые дали. А где-то на горизонте катится розовое солнце. И греет теплый ветер. И можно беззаботно кричать "Лево руля!", или "Свистать всех наверх!", а также "Тысяча чертей!". И никто за это не поругает и не заставит кушать холодные макароны с сахаром. На воздушном корабле маленький Виноградов и проводил долгие тихие часы. Потом господин Виноградов вырос, а мечты остались…

Корабль рассекал облака, плыл в сторону розового солнца, и на душе господина Виноградова было спокойно и радостно. Он бы плыл целую вечность, никогда не вспомнив о настоящем, но чей-то голос сказал в самое ухо:

— Пап, проснись!

И следом:

— Пап, ну проснись же! Тут такое творится!

Знакомый, надо заметить, голос. Корабль вдруг сделался невероятно мягким. Таким мягким, что господин Виноградов погрузился в него, будто в подтаявшее желе. Облака забились в уши, в рот, в нос — стало трудно дышать. Господин Виноградов напрягся и оглушительно чихнул.

В то же самое мгновение он вылетел из грез, будто пробка из бутылки — и оказался на полу собственной спальни. Копчик болел, локоть саднил.

— Пап! — рядом стоял Клим. В свете настольной лампы казалось, что его лицо покрыто толстым слоем штукатурки. Господин Виноградов присмотрелся и понял — не показалось.

— Что происходит?

— Ты ничего не слышал?!

— Я не спал… А, да. Я спал. Устал отец на работе, вот и отключился ненадолго. А что происходит-то?

— Пап! Скульптура цербера ожила, сожрала охранников, проломила стену и сбежала!

Господин Виноградов несколько секунд тщательно переваривал услышанное.

— Статуя. — На всякий случай уточнил он.

Клим кивнул. Штукатурка осыпалась с его щек.

— Ожила… сожрала… проломила… так-так… — господин Виноградов поднялся и заковылял к двери. Копчик нещадно болел.

— Ты думаешь, туда стоит ходить? — спросил Клим. — Может, позвонить куда следует?

— Там, куда следует, тебе не поверят. — заметил господин Виноградов. — А если ты говоришь, что статуя сбежала, то и бояться нечего, верно?

Клим согласно, но неуверенно закивал.

— Черт знает, что творится. — проворчал господин Виноградов себе под нос. — Даже в собственном доме не дают спокойно поспать….

Осадок от прерванных грез остался нешуточный. Хотелось наплевать на все и вернуться в кровать, в воздушный корабль. Но вот незадача — грезы закончились. А для звонка чародею уже слишком поздно. И от осознания этого господин Виноградов тихо злился. Если бы статуя цербера все еще находилась в холле, то неизвестно, кто бы из них двоих пострадал больше.

Господина Виноградова встретил гул ветра, развевающиеся занавески, шорох стекла и лужицы воды на полу от нагрянувшего, словно стая диких варваров, ливня. По ногам пробежался морозный сквозняк.

Господин Виноградов внимательно осмотрел разбитые перила, трещины на полу, уничтоженный холл и два огромных отверстия в стенах. Больше всего он злился за то, что пришлось проснуться. А потом, в следующую секунду, внезапная догадка остро кольнула сознание.

— Вот же блин! — прошептал он.

— Что-что? — спросил из-за спины Клим.

Господин Виноградов похолодел — но причина была совсем не в сквозняке.

— Вызвать милицию? — спросил Клим.

— Никакой милиции! Эта тварь украла мой талисман! — рявкнул господин Виноградов и бросился в сторону своего кабинета, шлепая босыми ногами по изувеченному полу.

Прежде чем Клим успел сообразить, что происходит, гулко хлопнула дверь в кабинет. Два раза провернулся замок. И наступила тишина…

Цербер застыл в темноте, принюхиваясь. В носу средней головы застряла пуля, поэтому обоняние было не таким острым. Дождь шумно поливал застывшую статую, смывая с нее штукатурку, осколки битого стекла и пыль. Если бы в эту безлунную и без сомнения мерзкую ночь кто-то вдруг оказался неподалеку, то он бы решил, что поле за городом — довольно странное место для статуи трехголового пса. Впрочем, спустя секунду, этот кто-то в диком страхе убежал бы прочь — статуя ожила, припала двумя головами к земле, а третьей головой всматривалась в темноту.

Четкий след взять не удавалось. Крысолов умел ловко прятаться. А непогода — его родная стихия.

Оставалось надеяться на волшебный след, который дождь стереть не мог. Цербер долго вертелся вокруг дома, потом наткнулся на слабый волшебный запах. Он тянулся в сторону города.

Тогда цербер сел на задние лапы, задрал все три морды в темное дождливое небо и пронзительно завыл.

Деликатный человек заказал себе яичницу, хлеб и греческий салат.

Он любил яичницу, любил собирать растекшийся желток мякишем хлеба и неторопливо жевать, наблюдая за тем, как вокруг суетятся люди.

Деликатному человеку торопиться было некуда. С одной точки зрения — деликатный человек был бессмертен. С другой — его жизнь могла закончиться в тот момент, когда бы перестал существовать этот мир.

Бессмертные, как правило, умеют наслаждаться жизнью. Бессмертные и их жизни — это пара любовников, которые много лет занимались сексом, изучали друг друга, находили что-то новое, придумывали нечто фантастическое и практически невыполнимое, а потом достигли в любовных утехах таких высот, что могли позволить себе получать удовольствие от самой простой и незамысловатой позы.

Деликатный человек изучил жизнь со всех сторон. Его мало что могло удивить, кроме, разве что, простой человеческой глупости.

Он объездил весь свет, побывал там, где не доводилось бывать ни одному смертному. Он перепробовал все блюда мира, испил все существующие напитки, принял все изобретенные лекарства и наркотики. И даже пару раз курил.

Уж поверьте, оказавшись безоблачной душной ночью в сомнительной кафешке на краю Сочи, деликатный человек мог позволить себе есть греческий салат и макать мякиш в яичный желток.

Еще он хотел заказать кофе.

Этот мир нравился деликатному человеку. Мир напоминал ему сыр с плесенью. Сыром была земля с ее обыкновением, законами физики, теорией относительности, атмосферой, гидросферой, самолетами, людишками, насекомыми и грибами. А плесенью было волшебство. Кто занес волшебство на поверхность этого мира — неизвестно. Может быть, оно само проросло от одной единственной случайной споры, занесенной извне. А, может, кто-то специально развил? Как бы там ни было, деликатный человек раньше не видел такого удивительно органичного сочетания. И, да, сыры с плесенью — это деликатес. А значит. Данный мир тоже в своем роде деликатес. По-крайней мере, деликатный человек считал его таковым.

Волшебство данного мира не было напористо-показным. Оно стелилось по земле, будто туман. Оно просачивалось сквозь щели в полу, или через замочную скважину, или сквозь неплотно прикрытое окно. И от волшебства некуда было деться. Но люди жили себе спокойно, уверенные, что могут контролировать ситуацию. А те, кто был порождением этого самого волшебства, не собирались людей разубеждать.

Деликатный человек изловил кусочек сыра из греческого салата и положил его на язык.

Мир и волшебство жили благодаря равновесию. И именно деликатный человек отвечал за соблюдение равновесия. Он, и еще несколько, эээ, странных существ.

— Что-нибудь еще? — возле столика возникла официантка.

— Пожалуй. — Отозвался деликатный человек. — У вас есть хороший капучино?

— Вам с корицей, с сахаром?

— С корицей.

Официантка кивнула и удалилась. Деликатный человек неторопливо стирал хлебным мякишем желток с края тарелки.

И в этот момент он услышал далекий, протяжный вой.