Дочь Яны, Муна, пристально следит за руками матери. Слабым пальцам девочки еще не по силам такая работа, но она уже умеет сшивать шкурки крыс и сусликов, из которых делают теплые подстилки для малышей…

Старый Оор с ватагой мальчишек бредет вдоль ручья. Вооруженные заостренными палками, мальчики настороженно поглядывают в сторону густого кустарника на взгорье, не прячется ли в нем злой зверь.

— Го-о-хо! — удовлетворенно восклицает старик, выуживая из ручья оглаженную водой красивую гальку. Молочно-белая с желтоватыми разводами, она влажно поблескивает на солнце. Это кремень. Из него Оор сделает не один наконечник для стрел, скребки, проколки, ножи. В крепкой суме старика из толстой бычьей шкуры уже несколько хороших, полезных камней: кусок песчаника, твердого и шершавого, — для заточки наконечников, скребков и ножей; осколок диорита — из него получится топор для рубки дерева; небольшой, будто птичье яичко, прозрачный, как застывшая капля воды, кусочек горного хрусталя — этот пойдет на украшение Яне, жене вождя, или Зурре, жене жреца.

Внезапно один из мальчишек предостерегающе крикнул и вытянул руку в направлении кустов. Все замерли. При безветрии крайний куст и высокая сухая трава едва заметно покачивались: там прятался какой-то зверь.

— Скорее к жилищу! — тихо приказал всем Оор.

Некоторые ребята уже перебрались на другой берег ручья, когда послышался радостный боевой возглас:

— Йо-хо! Йо-хо! Это черепаха!

И правда, из кустов показался серо-желтый панцирь большой черепахи.

Забыв об осторожности, старшие мальчики бросились к животному: каждому хотелось первым захватить добычу.

Быстроногий Лан опередил было всех, но споткнулся и упал. Через него перекатился и растянулся на земле рослый черноволосый Зурр. Дан, который первым увидел черепаху, но замешкался и потому отстал от Лана и Зурра, с радостным воплем навалился на добычу.

— Я добыл эту пищу!

Зурр оглянулся на Лана и скорчил презрительную гримасу. Ему казалось, не свались этот Лан ему под ноги, то он, он обогнал бы всех и убил черепаху. Зурр немногословен.

— Р-рах! — только и воскликнул он со злобой и досадой.

Дан с удовольствием насадил на свою заостренную палку уже убитую черепаху, тяжелую, как большой камень, и с гордым видом вернулся к ручью, где старый Оор и мальчики поджидали молодых охотников.

Лан и Зурр долго еще шуршали босыми ногами по мягкой золотистой траве, не углубляясь в заросли, в надежде обнаружить другую черепаху. Но тщетно. Такую добычу нелегко найти, а небольших черепах они не брали — это забава малышей.

Взглянув на солнце, Оор решил, что пора возвращаться, ведь они далеко ушли от жилища. И на обратном пути еще надо захватить большой кусок твердого глинистого сланца, из него старик сделает много топоров. Старик приглядел кусок сланца возле той орешины, крона которой виднеется из-за пригорка…

Приближаясь к жилищу, издали услышали они громкие крики и побежали. Старому хромому Оору трудно бежать, хотя большой кусок сланца он сразу же оставил на склоне. Вот за рощей боярышника увидели они вход в пещеру, оживленную толпу соплеменников и остановились, радостно улыбаясь друг другу.

Одного взгляда на весело галдящих людей достаточно, чтобы понять: добрые дивы принесли им удачу — охотники добыли большого кабана, много сладкого мяса. Сегодня все будут сыты — мужчины и женщины, дети и старики.

Полные горделивого достоинства, охотники свежуют тушу, пряча улыбки. Женщины же вопят и приплясывают, тонкими голосами верещат детишки.

Только Дан не очень радуется, обиженно присел в сторонке: никто не обратил внимания на его добычу, никто не похвалил.

Тишину холодных вечерних сумерек нарушил сухой шелест камыша под ленивым ветерком с гор. Одноглазый шакал поднялся с вороха прошлогодних стеблей, потянулся, зевнул. Теперь поесть бы.

И для шакалов осень — голодное время года. Улетают на зиму птицы, зарываются глубоко в землю мыши, крысы, суслики, исчезают насекомые. Объедки тигра и волков достаются не часто. Одна надежда — падаль.

Одноглазый задрал морду к небу, завыл тоскливо, протяжно. И тотчас отовсюду из камышей отозвались другие шакалы.

Для начала нужно пробраться к отмели большой лагуны неподалеку от лежки рыжих волков. Сюда речные волны часто выбрасывают трупы утонувших животных, дохлую рыбу.

Одноглазый труси́л, не оборачиваясь. Он слышал дыхание за спиной — молодые полагались на его опыт.

Из-за быстро летящих низких туч выглянула холодная луна и зеленоватым светом на миг осветила пустынный берег лагуны и таинственно шуршащие камыши; черная громада горы, в которой поселились люди, в лунном свете казалась еще больше, еще ближе.

Вокруг стояла тишина, но Одноглазый не верил ей. Обоняние говорило больше, чем слух. Он чуял приятный запах пищи и тревожащий запах рыси, старого недруга и соперника. Но пища где-то близко, а рысь еще далеко.

Неслышным торопливым шагом шакал вышел из камышей и направился прямо к воде.

На мелководье он увидел ее, крупную рыбину.

Молодые шакалы с трудом сдерживались, чтобы не броситься на добычу.

Одноглазый глухо заворчал на самого нетерпеливого, и все замерли. Старый шакал умел держать в повиновении молодых неугомонных зверей. Иногда для этого приходилось задавать кому-нибудь из них жестокую трепку.

Он еще раз принюхался, огляделся и только тогда сделал шаг к добыче.

Это было сигналом.

Тотчас шакалы схватили и выволокли рыбину на сушу. Они урчали от нетерпения и остервенело рвали зубами грубую рыбью кожу.

Недаром беспокойство не покидало Одноглазого: рысь тоже пробиралась на запах рыбы.

Вот в чаще камышей блеснули тусклые зеленоватые огоньки — это светятся ее глаза. Она видит шакалов и их добычу. Сейчас она захочет отнять ее.

Рысь долго наблюдала за торопливой возней шакалов, потом издала невнятный шипящий звук и вкрадчивым скользящим шагом вышла из зарослей.

Одноглазый ощетинился и заскулил. Вторя ему, тоскливо заскулили остальные.

Глаза рыси полыхнули яростным огнем, спина угрожающе выгнулась, хвост взвился кверху. Злобно завывая, она боком стала приближаться к стае.

Первыми оставили добычу самки…

Рысь принялась за еду, а шакалы жалобно тявкали на нее издали.

Надежд на объедки у них не оставалось: рысь была голодна.

Одноглазый уныло побрел вдоль берега, обнюхивая по пути пустые створки речных улиток, он знал: ожидать тут больше нечего.

У подножия большой горы, где кончались камыши и начинались заросли боярышника, Одноглазый неожиданно почуял тигра.

Зверь был совсем рядом, только ветер относил его запах в сторону, иначе Одноглазый не решился бы подойти так близко к свирепому владыке.

Тигр вышел на промысел.

Шакал последовал за могучим зверем на почтительном расстоянии. Издали он видел, как тигр приблизился к глубокой яме, откуда сладко пахло свиньей.

Люди уже успели унести свою добычу.

Хвост тигра сердито хлестнул по полосатой спине: он злобно принюхивался к свежему незнакомому запаху. Глухо и угрожающе рыкнув, зверь направился по следу.

У выхода из зарослей боярышника тигр остановился.

При тусклом свете заходящей луны мрачно чернело отверстие пещеры.

Ночь безмолвствовала, лишь тихо трубил ветер в горловине норы.

В логове двуногих не было слышно ни звука.

И тигр, и шакал чуяли манящий запах пищи: люди были там, внутри.

Стремительным шагом тигр приблизился к норе и так зарычал, что у Одноглазого на миг замерло дыхание.

Из пещеры донесся жалкий испуганный вой.

Тигр скрылся в глубине норы. Сейчас он появится с добычей в пасти…

Но что это? В громоподобном реве зверя Одноглазому послышались вдруг боль и ужас.

Грозный зверь выскочил из пещеры, как испуганный камышовый кот, с прижатыми ушами и зажмуренными от ужаса глазами.

Отвратительный запах паленого ударил в ноздри шакалу.