Но и теперь трансплантатов недоставало. К примеру, женщина, у которой были проблемы с почками, могла ждать трансплантата – одной здоровой почки, которой бы хватило на всю оставшуюся жизнь – годами. Тридцатипятилетний сердечник должен был жить пусть со здоровым, но с сорокалетним сердцем. С одним легким, с частью печени, с заменами, которые изнашивались слишком быстро, весили слишком мало, помогали недостаточно… преступников не хватало. Неудивительно, ведь смертная казнь пугала в самом деле. Люди предпочитали не совершать преступлений, чем попадать в донорский покой больницы.

Чтобы немедленно заменить разрушенную пищеварительную систему, получить здоровое и молодое сердце или целую печень вместо собственной, разрушенной алкоголем, надо было обращаться к органлеггеру…

В органлеггерстве есть три стороны.

Прежде всего – похищение и убийство. Дело рискованное. Ожидая добровольцев, банк органов не заполнишь. Казнь осужденных преступников – государственная монополия. Так что приходиться идти и раздобывать собственных доноров – на движущемся тротуаре людного города, в аэропорту, застрявших на шоссе в машине с лопнувшим аккумулятором, – словом, повсюду.

Дело продажи почти столь же опасно, поскольку совесть иногда просыпается даже у безнадежно больного человека. Он приобретет свой трансплантат, а потом отправится прямо в АРМ, сдав целую шайку и тем самым излечив и болезнь, и совесть. Поэтому продажи происходят анонимно. Поскольку повторные продажи редки, это не столь важно.

Третья сторона – техническая, медицинская. Это, вероятно, самая безопасная часть. Больница требуется немалая, но разместить ее можно где угодно. Доноры прибывают еще живыми, можно спокойно сортировать печени, железы и квадратные футы кожи, помечая их на реакции отторжения.

Но это не так просто, как кажется. Нужны врачи. И хорошие.

И вот тут появляется Лорен. Он монополист.

Где он их берет? Мы все еще пытались выяснить. Каким-то образом некто изобрел безопасный способ пачками нанимать талантливых, но бесчестных докторов. Был ли это в самом деле один человек? По нашим источникам получалось, что да. И половина западного североамериканского побережья была у него в кулаке.

Лорен. Нет голограмм, нет отпечатков пальцев, нет снимков сетчатки, нет даже описания. У нас имелось только это имя и несколько возможных контактов.

Одним из них был Кеннет Грэм.

Голограмма была хорошей. Вероятно, для нее позировали в портретном ателье. У Кеннета Грэма было длинное шотландское лицо с резко выступающей челюстью и маленьким, упрямо поджатым ртом. На голограмме он пытался одновременно улыбаться и сохранять достоинство. В результате он только приобрел неестественный вид. Его песчаного цвета волосы были коротко подстрижены. Брови над блекло-серыми глазами были такими светлыми, что почти не различались.

Прибыл мой завтрак. Я макнул пончик в кофе и впился в него зубами, сообразив, что куда голоднее, чем думал.

На ленте компьютера была воспроизведен еще целый ряд голограмм. По остальным я пробежался быстро, нажимая клавиши одной рукой, а другой в это время ел. Некоторые были расплывчатыми, их получили с помощью следящих лучей сквозь окна лавки Грэма. Ни на одном из снимков не было запечатлено хоть что-нибудь предосудительное. Ни на одном из них Грэм не улыбался.

Он уже двенадцать лет торговал электрическими утехами.

Электроман имеет преимущество над поставщиком. Электричество дешево. Поставщик наркотиков всегда может поднять цену; с электричеством этого не получится. Ты посещаешь торговца экстазом только раз, когда делаешь операцию и покупаешь дроуд, и все. Никто не может пристраститься случайно. В электромании есть своего рода честность. Покупатель всегда знает, во что он втягивается, и какой будет результат для него – и какой конец.

И все же, чтобы так зарабатывать на жизнь, как Кеннет Грэм, нужно отсутствие изрядной доли сопереживания людям. Иначе он стал бы прогонять своих покупателей. Никто не становится электроманом постепенно. Он принимает решение сразу и идет на операцию еще до того, как даже попробует это удовольствие. Каждый из клиентов Кеннета Грэма являлся в его магазин, решив уйти от рода человеческого.

Что за поток безнадежных и отчаявшихся должен был пройти через лавку Грэма! Неужели они не являлись ему в снах? А если Кеннет Грэм спокойно спал по ночам, то…

То не удивительно, что он сделался органлеггером.

У него было подходящее положение. Для человека, решившегося стать электроманом, характерно отчаяние. Неизвестные, нелюбимые, люди, которых никто не знал, в которых никто не нуждался, которых никто бы не хватился – все они постоянным потоком проходили через магазин Кеннета Грэма.

И некоторые не вышли. Кто заметит?

Я быстро просмотрел ленту, выясняя, кому поручено следить за Грэмом. Джексон Бера. Я тут же связался с ним со своего телефона.

– Конечно, – сказал Бера, – мы уже почти три недели держим на нем следящий луч. Напрасная трата немаленькой зарплаты агентов АРМ. Может, он чист. А может, его каким-то образом предупредили.

– Тогда почему вы не прекращаете слежку?

Бера выглядел раздраженным.

– Потому что мы следим только три недели. В скольких донорах он нуждается в год, как вы думаете? В двух. Почитайте отчеты. Общая прибыль с одного донора составляет более миллиона марок ООН. Грэм может позволить себе осторожность в отборе.

– Ясно.

– И он не был достаточно осторожен. За прошлый год пропали по крайней мере двое из его клиентов. Клиентов, у которых были семьи. Это нас и навело на него.

– Значит, вы можете следить за ним еще шесть месяцев без всякой гарантии на успех. Он просто может поджидать, пока явится подходящий тип.

– Вот именно. О каждом клиенте он обязан представлять отчет. Это дает ему право задавать личные вопросы. Если у парня окажется родня, Грэм позволит ему уйти. А у большинства людей есть родственники, знаете ли. И, наконец, – сказал Бера безутешно, – он может быть чист. Электроман иногда пропадает и без дополнительной помощи.

– А как это мне не попалось ни одного снимка из дома Грэма? Не может быть, чтобы вы следили только за его магазином.

Джексон Бера почесал в волосах. Волосы были как шерсть из вороненой стали и длинные как у бушмена.

– Разумеется, мы наблюдаем за его домом, но следящий луч туда не проникнет. У него внутренняя квартира, без окон. Вы вообще что-нибудь знаете о следящих лучах?

– Немного. Знаю, что они используются давно.

– Они стары как лазеры. Самый старый фокус – подсунуть зеркало в комнату для прослушивания. Затем надо направить в комнату через окно или даже через плотные занавески лазерный луч и получить его отражение от зеркала. На обратный луч наложится вибрация стекла, что дает отличную запись всего произносимого в помещении. Для изображений понадобится кое-что более изощренное.

– И насколько мы изощрены?

– Мы можем послать следящий луч в любую комнату, имеющую окно. А также через некоторые виды стен. А с оптически плоской поверхностью – даже из-за угла.

– Но стена должна быть наружной.

– Точно.

– А что сейчас делает Грэм?

– Секундочку… – Бера исчез из поля зрения. – Кто-то только что вошел. Грэм с ним беседует. Хотите картинку?

– Разумеется. Оставьте на экране. Я отключу отсюда, когда закончу.

Изображение Беры померкло. Через секунду я уже смотрел во врачебный кабинет. Не будучи подготовлен заранее, я бы подумал, что он принадлежит ортопеду. Там было удобное наклонное кресло с подпорками для головы и ног, рядом помещался столик с разложенными на чистой белой материи инструментами, в углу – письменный стол. Кеннет Грэм беседовал с невзрачной, устало выглядящей девушкой.

Я слушал по-отцовски звучащие заверения Грэма и его красочные описания волшебства электромании. Когда я не мог более это выдержать, то отключил звук. Девушка заняла место в кресле, и Грэм что-то поместил на ее голову.