Ферн Фаррар работала над книгой об исторически прославленных островах и собиралась посвятить Родосу парочку увлекательных глав. Многие острова Фернанда посетила в процессе создания предыдущих книг и теперь собиралась полностью углубиться в историю Родоса. Это как нельзя лучше подходило Доркас, так как ей стало известно, что жена Маркоса Димитриуса возвратилась домой на Родос.

Мысль о Маркосе болью отозвалась в сердце. Она ведь хорошо помнила, как он навещал их семью, еще в то время, когда Доркас была маленькой девочкой. С тех пор, как умерла мама Доркас, хозяйство вела старшая сестра отца, и двери дома всегда были распахнуты для Маркоса. Иногда они с отцом приходили из музея поужинать и, случалось, засиживались допоздна. Доркас засыпала, убаюканная звуками их голосов. Из кухни доносился аромат чоудера — густой похлебки из рыбы, моллюсков, свинины, овощей и многого другого, а мужчины сидели и, к взаимному удовольствию друг друга, беседовали о современной Греции, в которой вырос Маркос, и Древней Элладе, столь милой сердцу отца Доркас. Теплая дружба связывала этих двух столь непохожих людей, Брандт был высоко образованным человеком, а Маркос не получил никакого образования, но у них были схожие интересы и пристрастия, да и взгляды на жизнь совпадали удивительным образом. Отец Доркас в молодости посетил Грецию, но пробыл там недолго. Маркос утверждал, что Брандт видел совсем не то, что надо.

В музее Маркос нашел себе дело по душе, он обожал возиться с изделиями гончарного искусства, керамикой и скульптурой древности. Когда дело касалось реставрации, превращения хрупких черепков в одно целое, ему не было равных. Маркос считался непревзойденным мастером. Его пальцы таили в себе куда больше знаний, чем все ученые книги, премудрости которых он так и не постиг.

Доркас помнила, как взволнованно звенел его голос, страсть, звучавшая в нем, выдавала истинного грека; как ему вторил спокойный рассудительный голос отца. «Когда нам удастся вырваться, когда мы оставим работу…» Все разговоры неизменно заканчивались одним: «Если у нас все получится, мы вместе поедем в Грецию». Однажды, услышав эти слова, Доркас выскользнула из постели и, как была в пижаме, понеслась на кухню. А то вдруг ее не возьмут с собой. «Я с вами!» — закричала она с испугом. Отец рассмеялся и успокоил ее, сказав, что без нее никто никуда не уедет. Ведь она вылитая греческая korai. А Маркос посадил ее к себе на колени и стал рассказывать удивительные истории о своем родном острове.

Взрослея, она бредила Родосом, который, как магнитом, притягивал ее. Джино никогда не брал ее с собой, когда ездил в Грецию. Более того, он вообще был категорически против того, чтоб она сопровождала его в поездках. Теперь она была свободна, запреты были сняты, но ехала она не столько ради себя самой, сколько ради Маркоса и в память об отце. Она посетит священные места и продолжит то, что они не успели завершить. Она представляла, чтобы они почувствовали, узнав об этом. Это был ее долг перед ними, правда, Фернанда считала ее чересчур сентиментальной.

«Мамочка, я уже все», — раздался голосок Бет. Доркас вновь посмотрела на часы…

Полчаса уже прошли, Доркас расплатилась за шоколад, и они с Бет, крепко держась за руки, пошли обратно. Фернанда наверняка уже дома.

С порога Доркас уловила доносящиеся с кухни запахи, значит, Хильда уже приступила к своим обязанностям. По всей гостиной были разбросаны вещи Фернанды: шляпа с цветами, голубые туфли, сумочка. Крупные синие с белым серьги валялись в пепельнице. Дверь в комнату Доркас была приоткрыта. Оттуда доносились какие-то звуки, явно там кто-то находился.

«Беги на кухню и помоги Хильде», — сказала Доркас, слегка подтолкнув Бет к двери. Убедившись, что девочка ушла, Доркас заглянула в спальню.

Хаос, царивший, когда они уходили, исчез, от беспорядка почти ничего не осталось. Шляпные коробки вместе с чемоданом водворились на место в стенном шкафу. На столе было прибрано. Фернанда, стоя на коленях перед открытым шкафом сосредоточенно, аккуратно и с большим успехом уничтожала последствия разгрома.

«Скажи ради бога, что все это значит?»

Обычно тщательно уложенные, с голубоватым оттенком волосы Фернанды растрепались в ходе уборки, и из-под выбившихся локонов на Доркас устремился простодушный взгляд Ферн.

«О, дорогая! Я так надеялась, что успею убрать все это безобразие до твоего прихода. Ты застала меня врасплох».

Доркас подошла к тому месту, где были нарисованы мелом кружочки. Они были стерты. Остался еле заметный белый след. На секунду она задрожала, испугавшись, не привиделось ли ей все это. Ее часто посещали такие сомнения; когда она лежала там, куда в свое время ее поместили. Но сейчас она была уверена, что все происходило на самом деле.

«Я заходила сюда. И видела все. Но я подумала, что лучше оставить все как есть, чтобы ты смогла увидеть своими глазами. Почему ты не оставила все как было и не вызвала полицию?»

Фернанда была крупной и довольно грузной женщиной. Тяжело опершись об угол стола, она поднялась с колен. Запахнула разошедшуюся блузку, расправила складки голубой юбки, гармонирующей с цветом волос и туфлями, старательно избегая встретиться с Доркас взглядом.

«Я не хотела, чтобы ты узнала. Я не хотела, чтобы ты опять расстраивалась».

Раздражаясь все больше и больше, Доркас подошла к письменному столу и уселась на него.

«Я не сахарная и не стеклянная. Но мне кажется нормальным, если человек расстроится из-за того, что к нему в дом вламывались дважды, и все это — меньше чем за два месяца».

«Я понимаю, — с неожиданной кротостью и смирением ответила Фернанда. — Ты права. Я тоже ужасно огорчена. Но в первую очередь я должна думать о тебе, а потом уж и о нашей поездке. Милочка, через неделю мы едем в Грецию. А если сейчас позвать полицию, то все придется отложить из-за бесконечных допросов и расспросов. Я не думаю, что дело того стоит».

«Не знаю, — Доркас с сомнением покачала головой. — Пожалуй, мне прямо сейчас надо проверить вещи и убедиться, все ли на месте». По непонятной ей самой причине Доркас не стала заводить речь о меловых кружочках.

Фернанда улыбнулась, как будто Доркас осенила блестящая идея.

«Конечно, моя дорогая. Ты все проверь, и, если что-нибудь пропало, мы вместе решим, что нам делать. У меня сегодня был трудный день. Восемьдесят шесть автографов. Книга быстро разойдется, я думаю, читатели ее полюбят».

Фернанда стояла в одних чулках в дверях и выглядела озабоченной и задумчивой. Она всегда хотела сделать как лучше, и обижаться на нее не имело смысла, но ее бесцеремонность зачастую просто бесила. Упреки и критика в ее адрес отскакивали от нее, как капли дождя от непромокаемой ткани. Она следовала собственной причудливой логике, разительно отличавшейся от общепринятой.

Доркас с трудом дождалась, когда Фернанда выйдет из комнаты, и проворно подскочила к двери, запершись изнутри. Вне всякого сомнения, Фернанда, как и она сама, подозревала в причастности к этому делу приятелей Джино. Несомненно, взломщик хотел, чтобы они поняли, что это дело рук его приятелей. Но Фернанда была слишком предана памяти Джино, чтобы вытаскивать наружу прошлое. Джино как хотел крутил мисс Фаррар, обводя ее вокруг пальца, с лишь ему одному присущей манерой подчинять себе людей. Несмотря на свою умудренность и искушенность, Фернанда во многом сохранила наивное простодушие и была гораздо сентиментальней, чем хотела казаться. Например, она всячески закрывала глаза на то, что брак Джино с Доркас потерпел крах. Она одаривала Доркас своей дружбой, не видя или не желая видеть глубокой трещины, которую дали отношения супругов и которая со временем увеличилась. Даже Джино иногда поражался, до какой степени Фернанда была слепа, а для Доркас такое отношение было тяжелой обузой, поскольку ей все время приходилось притворяться.

Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Доркас вытащила из столика у кровати черную с золотом лаковую коробочку. В своем прежнем жилище она хранила ее в дальнем углу книжного шкафа, держала там сигареты и игральные карты. Именно туда она и положила то странное письмо, которое пришло вскоре после гибели Джино. Карты лежали на месте, тогда она вытащила конверты, также спрятанные там, но обнаружила только несколько неоплаченных чеков и корешки от счетов. Письмо пропало.