Солнце не проникало сквозь распахнутые настежь окна террасы, вместо него туда осторожно заглядывали мокрые после недавнего дождя листья сирени, густым зеленым полчищем осаждавшей мой дом по всему его периметру. Было тихо, именно так сказочно-тихо, как случается только далеко за чертой города в дождливый, но теплый летний день, когда по небу, пряча его яркую голубизну, размазано блеклое облачное марево, скрадывающее краски, пыль и изнуряющий зной. Где-то лениво жужжала пчела, стучалась в стекла. Пахло грозой, зеленью и летом.

— Ваша профессия сделала из вас затворника, дядя.

Я пристально посмотрел на свою племянницу, которая, закинув ногу на ногу, свободно расположилась в плетеном кресле спиной к окну, расслабленно вспыхивая огоньком сигареты. Девушка была мила, обтягивающие джинсы и свободная блузка навыпуск только подчеркивали ее еще по-юношески стройную, точеную фигуру, а вьющиеся огненно-рыжие волосы отсвечивали на фоне листвы призрачным золотым ореолом. Я видел ее сейчас второй раз в жизни. Первая наша встреча состоялась девятнадцать лет назад и длилась ровно пять с небольшим минут, тогда Елена громко кричала и плакала в своих пеленках, попав в незнакомые, непривычные для нее руки. Ее неожиданный визит показался мне удивительным и странным, я терялся в догадках, пытаясь сообразить, что могло привести ее сюда спустя такую пропасть времени, когда все связи с ее семьей уже казались мне давно и безвозвратно утраченными. Гадал — и ничего не мог придумать.

Мы были абсолютно чужими друг другу людьми, причем оба прекрасно это чувствовали.

— Затворником меня сделала жизнь. Хочешь чаю?

— Спасибо. — Лена склонила голову набок и вернула мне мой пристальный взгляд. — Вы отгородились от всего мира, Олег Алексеевич…

— А ты никак не можешь этого понять. — Закончил за нее я. — Тебе без малого двадцать, мне — без малого сорок шесть. Ты спешишь жить, спешишь впитать в себя все краски мира, испытать ту свободу и легкость, которая и свойственна твоему возрасту, когда каждый день кажется праздником, а впереди — прекрасное и яркое будущее. Я устал от всего этого. Потому я здесь.

— Оказывается, вы еще умеете разбираться и в человеческой психологии…

— Киберпсихология и есть одно из ответвлений психологии традиционной.

То, что киберпсихологи — замкнутые на компьютерной индустрии фанатики, не интересующиеся решительно ничем, кроме терабайт двоичных чисел, машинной логики и реакций искусственного интеллекта на внешние раздражители — не более чем миф. Мы самые обыкновенные люди, способные радоваться, грустить, допускать ошибки. Иначе мы просто не смогли бы работать.

— Но ведь когда-то и вы были таким как я, спешащим жить, любящим проводить время в компании друзей, когда каждый день — праздник, а впереди — прекрасное будущее…

— Был.

— Не расскажете? Пожалуй, мне стоит объяснить, почему я решила навестить вас, когда вы, наверное, уже напрочь забыли о самом факте моего существования. Я учусь. На факультете журналистики государственного университета. Собираю материал для конкурсной работы, посвященный профессиональной деятельности киберпсихологов и других представителей вашего профсоюза. А наличие в числе моих родственников настоящего специалиста в данной области — слишком хороший шанс получить дополнительную информацию из первых уст, помимо того, что я уже сумела накопать в интернете. Обидно упускать такую возможность. Потому я и приехала сюда.

Я поставил перед ней дымящуюся чашку крепкого ароматного напитка, придвинул поближе вазончик с арахисовым печеньем и конфетами. Слегка улыбнулся собственным мыслям.

— Ты права, Лена. Когда-то я действительно был таким. Самонадеянным студентом-выпускником института Новых Информационных Технологий, новоиспеченным киберпсихологом-консультантом, только что получившим пахнущий коленкором и типографской краской диплом, совершенно неуверенным в собственных силах, а потому — демонстративно напыщенным и глупым…

Тяжелый люк шлюзового отсека с легким шипением откатился в сторону, и в гермокамеру, пригнувшись, чтобы не задеть головой низкий свод помещения, вступил молодой специалист в области психологии искусственного интеллекта и машинной логики Олег Яров. Встречали двое: штурман-навигатора «Аксиона», ласково улыбающегося приземистого человека с залысинами на высоком лбу, звали, как сообщили Олегу, Валерием Климовым, второй, хмурый коренастый мужик с неприветливым взглядом из-под седых кустистых бровей, был ему не знаком. Оба — в серой полетной форме российского торгового флота.

— Киберпсихолог? — Протянул ему влажную руку Климов. Как будто кто-то кроме вызванного с земли киберпсихолога мог попасть сейчас на зависший на геостационарной орбите и попавший в беду небольшой грузовой корабль.

— Добро пожаловать на борт. Это — борт-энергетик Николай Константинович Скельд, он покажет вам наше хозяйство и введет в курс дел.

Олег пожал неохотно протянутую ему жесткую ладонь.

"Аксион" был стареньким каботажным трампом класса «кентавр» — крошечным транспортным судном, предназначенным для непродолжительных межпланетных рейсов по маршруту Земля-Марс-Венера-Земля и насчитывавшим всего шесть человек экипажа. Как следовало из полученных в космопорте данных, эта рухлядь обслуживала земные колонии «Соло-3» и «Леда», снабжая тамошних ученых и инженеров необходимым оборудованием, материалами и периодически выходящими из строя активными элементами фотонных генераторов. Что-то произошло на подходе корабля к планете. Что именно — еще предстояло разобраться.

Коридоры «Аксиона» были ужасно узки — Скельду приходилось протискивался меж нависающими отовсюду приборами и контрольными панелями боком. В челноке, доставившем Ярова на корабль, было не в пример просторнее. Однако рубка трампа, тесная, маленькая и неопрятная из-за торчащих отовсюду проводов и кабелей, производила настолько угнетающее впечатление, что оно с лихвой перехлестывало через все испытанные доселе неудобства.

— Вот бортовой компьютер, — ворчливо пояснял Скельд, — это навигационный комплекс, это система контроля жизнеобеспечения, тут — управление двигателями ориентации и маршевыми двигателями, здесь — регулятор фазы импульс-генераторов, это — терминал для ручного ввода команд и голосовой терминал…

Олег еле сдерживался, пытаясь не сорваться. Он прекрасно знал устройство бортовых компьютеров этого класса, и настойчивые комментарии энергетика только выводили его из себя. Компьютер был допотопной машиной четвертого поколения серии «ITX», снятой с серийного производства лет пять назад и уже давно не использующейся на серьезных кораблях. Яров мог разобрать, собрать и настроить его с закрытыми глазами, что в свое время неоднократно проделывал на практических занятиях в институте. Однако сейчас он нервничал. Это было его первое задание, первое "боевое крещение", первая настоящая работа, которую ему поручили. От него зависели жизни людей. И за спиной нет доброжелательного преподавателя, готового помочь, если он неожиданно зайдет в тупик.

— Николай Константинович, что произошло с системой? — Стараясь унять волнение в голосе, спросил Олег. Прерванный на полуслове Скельд недовольно поморщился.

— Мы подходили к Земле и уже рассчитали глиссаду, когда нас принял уральский диспетчерский центр. Торможение началось за полторы тысячи километров до точки апекса, и тут эта куча металлолома — он кивнул на компьютер — заблокировала маршевые двигатели. Механики попытались запустить их вручную, но компьютер перекрыл аварийные герметичные переборки, заперев их в машинном отсеке, после чего обрубил связь.

Кое-как мы сманеврировали, чтобы вписаться в орбиту, и теперь болтаемся на геостационаре, как дерьмо мамонта. Ни туда, ни сюда.

— Тестирование бортовых систем проводилось?