Тем не менее это место было мне знакомо.

Сперва я не понял, чем именно, но потом припомнил, как Уолл говорил, чтоКапитаны называют свой кратер Садом. В следующую секунду мне вспомниласькнига, которую я перечитывал в гидропонной оранжерее, называвшаяся «Черныйсад», и иллюстрации в ней: то, что предстало моему взору сейчас, оказалосьлибо моделью для тех иллюстраций, либо их точной копией. Я и до этого былсмущен и озадачен, теперь же меня охватила безумная тревога. Прежде ямногого не понимал, но с грехом пополам складывал факты в некую систему, этоже стало последней каплей; на мою самодельную систему лег тяжелый груз, и яоказался в таком же неведении насчет устройства мироздания, как по пути изЭджвилла. Меня так и подмывало поделиться с окружающими своим открытием, ноя сообразил, что благодаря своему Младшему они знают о Саде гораздо больше,чем я. Попытки рассуждать здраво не успокоили: меня обуревали мысли о том,зачем Капитаны подсовывают нам ключи к разгадке их существования и как этиподсказки могут помочь нам в них разобраться.

По каждой из тропинок устремилось в чащу человек по сто: мы двигались шагом,но времени не теряли. Мадди, Клей Форнофф и я оказались подпредводительством Уолла. В тени зарослей нам в глаза ударило зеленоесвечение; листва источала сладковатый аромат, обычно сопровождающий гниение,но более пряный; отполированные камни под ногами монотонно гудели. Этогудение и наши осторожные шаги — вот и все, что нарушало тишину. Ни шорохов,ни шелеста листьев... Кое-где камни на пути были заменены прозрачнымипанелями, сквозь которые было видно черное пространство с рассыпанными там исям золотыми огнями; это опять напомнило мне описание Черного сада с темнойлиствой и потайными помещениями. В одном месте мы прошли под хрустальнымпузырем размером с целую комнату, подвешенным на ветвях; внутри пузырявалялись подушки и красовалось пятно, напоминавшее высохшую кровь, причемкрови было так много, будто кто-то здесь расстался с жизнью. Это зрелищеповергло меня в ужас, а Мадди, увидев пузырь, уставилась себе под ноги и неподнимала глаз, пока мы не миновали страшное место.

Ярдов через пятьдесят после пузыря мы оказались на пересечении своей аллеи сдругой, более узкой; еще ярдов через двадцать пять нас поджидал следующийперекресток. На каждом мы оставили человек по двадцать пять, спрятавшихся запапоротниками. Я полагал, что меня тоже оставят в засаде, но Уолл, видимо,решил предоставить мне возможность поискать Кири, поэтому, как ни тревожномне было углубляться в неведомое, я испытывал к нему благодарность. Черезчетверть часа мы добрались до следующего помещения; дальше аллеяпревращалась в хорошо освещенный тоннель, уходивший круто вниз. По этомутоннелю мы добрались до еще одного помещения, меньше прежнего, но тожевнушительного, ярдов сто диаметром, со стенами, покрытыми ярко-белымипанелями. На каждой панели красовалось по красному иероглифу. В центре стоялгротескный фонтан, окруженный скамьями и древовидными папоротниками; фонтанпредставлял собой фигуру скорчившейся обнаженной женщины с судорожноразинутым ртом и телом из белого камня, испрещенным ранами, из которыххлестала красная вода. Статуя была выполнена настолько реалистично, что яготов был поклясться, что стою перед окаменевшим человеческим существом.Лианы с зазубренными листьями карабкались по стенам и переплетались подбелым ультрафиолетовым светильником, заменявшим потолок.

Сперва эта беседка показалась мне нетронутой временем, но уже черезнесколько секунд я начал замечать вытертые проплешины скамеек, отбитые углыпанелей, выемку на статуе и прочие изъяны. Мысль о том, что это местосуществует с незапамятных времен, делало его еще ужаснее, выдаваяизвращенную традицию. Чем дольше я смотрел на статую, тем сильнеестановилась моя уверенность, что она выполнена с натуры. К такому убеждениюприводили детали лица и тела, шрамы, морщины и прочие линии, которые вряд либыли взяты из головы. Я представил себе, как несчастная женщина позировалабледному тщедушному чудовищу, слабея от ран, но поневоле сохраняя позу,навязанную мучителем; ярость, которую мне не удалось испытать при видеМладшего, наконец-то дала о себе знать и совершенно затмила страх. Я былтеперь холоден, собран и предвкушал, с каким наслаждением буду проделыватьдыры в телах Капитанов.

Беседку мы пересекали с удвоенной осторожностью. По тому, как Уолл крутилголовой в поисках выхода, которого мы никак не могли отыскать, я догадался,что существование беседки стало длянего сюрпризом: видимо, Младший умолчал о ней. Взволнованный этимобстоятельством и полный противоречивых догадок, что бы это могло означать,— неужели воротник не полностью контролирует пленника, и Младший могсоврать? или он так напуган, что просто кое о чем забыл? — я положил руку напистолет и покосился на Мадди, интересуясь ее реакцией; в следующеемгновение секция стены впереди нас отошла в сторону — и перед нами открыласьпустота. Еще через секунду пустота наполнилась десятками изможденных мужчини женщин в стальных воротниках того же сорта, что подпирал голову Младшего;все они были вооружены ножами и дубинками; их подгоняли белые обезьяны,отличавшиеся от наших, эджвиллских, варварским одеянием из кожи: сбруей иподобием набедренных повязок. Самым страшным в их приближении — я говорю олюдях, а не обезьянах, — было то, что они не издавали ни звука: казалось,это трупы, поднятые каким-то волшебством из могил.

Я оглянулся и увидел, что путь к отступлению отрезан такой же ордой. Противник набросился на нас, размахивая ножами и дубинками. Стрелять прицельно, как советовала Мадди, оказалось невозможно: то был хаос из выстрелов, воплей, разинутых ртов. Нам всем грозила гибель, если бы не Уолл: он описывал своим лучом круги, пробивая бреши в рядах нападающих, и продвигался к проходу в дальней стене, за которым чернела пустота.

Случаю было угодно, чтобы я оказался рядом с Уоллом в тот момент, когда онпустил в ход лазер. За первые полминуты боя я разрядил свой пистолет;уверен, что ни один мой выстрел не пропал даром — не попасть в кого-нибудьбыло в этой каше невозможно, однако я не знал толком, кого поражаю. Передомной появлялись на мгновение человеческие лица и обезьяньи морды, ихзагораживали падающие тела; повсюду лилась кровь, раздавались удары почеловеческим телам, летела клочьями шерсть. Я палил, не переставая, пока нерасстрелял все патроны. Как только я собрался перезарядить пистолет, налевое плечо обрушилась дубина; рука на мгновение онемела, и я выронилоружие. Даже в обезьяньей вони я унюхал собственный страх и увидел еговоочию, как огненную молнию; я не успел толком перепугаться, однако мигомослабел и уже не помышлял ни о чем, кроме бегства. Чего доброго, я быдействительно бросился бежать, но куда? Я выхватил нож и полоснул им поухватившей меня обезьяньей лапе; удар был таким сильным, что я потерялравновесие и повалился на Уолла. Он отпихнул меня, и я, сам того несознавая, метнулся к проходу, через который на нас набросилась армия обезьяни их невольников в ошейниках. В итоге я стал прикрывать Уолла, хотя на самомделе его гораздо эффективнее прикрывала Мадди. Она успела перезарядить своеоружие и за секунды, ушедшие на перебежку, пристрелила четырех обезьян идвух людей в воротниках; Уолл за это же время сжег неизвестно сколько тех идругих, отрезав кучу рук и ног и перепилив немало торсов.

Как только мы оказались в темноте за дверью, Уолл обернулся, намереваясьвстретить огнем преследователей, и приказал нам найти пульт, с помощьюкоторого изолируется беседка. Я стал судорожно шарить рукой по стене; пока яискал кнопку, семь-восемь человек из нашего отряда оказались прижатыми кфонтану, и трое из них были сражены людьми в воротниках, прежде чем дверьвнезапно заслонила от нас зрелище бойни. Многие к этому моменту уже лежалибездыханные, многие, получив ранения, пытались отползти, но на нихнабрасывались обезьяны и рубили головы своими длинными ножами. Казалось, чтокрасная жидкость из фонтана залила все помещение, а женщина с разинутым ртомпосередине надрывается сразу дюжиной голосов, озвучивая кровопролитие.