Однажды я отправился на северную стену с Бредом, долговязым тринадцатилетнимпарнем, походившим на Кири черными волосами и худым ястребиным лицом. Мызасели за камнями, положили винтовки на колени и стали с наслаждениемвдыхать ночной воздух. Погода стала чуть более теплой, небо прояснилось,звезды мерцали с такой силой, что, казалось, вот-вот упадут. Тишина былатакой, что в ушах начинало звенеть. На южной стене горели костры, но обезьянне было видно, поэтому мы с сыном повели беседу о разной всячине.

Вскоре перед кострами появилась целая куча обезьян и запрыгала, как ожившиекуклы из черной бумаги. Мы открыли по ним пальбу, но без видимогорезультата. После очередного выстрела Бреда одна обезьяна шлепнулась,покатилась по земле и исчезла из виду. Я неоднократно наблюдал такие падения— они были частью танца. Однако это было удобной возможностью укрепитьуверенность Бредли в своих силах. Я сгреб его за плечи и крикнул:

— Черт! По-моему, ты попал!

Через три дня Клей Форнофф превратился в Плохого Человека. Все именно этогои ожидали после того как он показал, на что горазд, с Синди Олдред, старшейсестрой Хейзел. Клей умасливал ее и сманивал с собой на равнину; Синди ненужно было особенно долго уговаривать, потому что репутация у нее была нелучше, чем у сестрицы, но даже ей требовалась ласка. От грубого обращенияона заартачилась, и тогда Клей потерял терпение: он поколотил ее, затащил вкусты и там попытался над ней надругаться. На следующий день Синди выдалаего, и он не стал отпираться. Ему грозила серьезная кара, но Синди проявиласнисхождение — возможно, у него имелось против нее какое-то оружие,остановившее занесенную руку: она попросила, чтобы его помиловали, и Клейотделался предупреждением. Это означало, что отныне он будет под строгимнаблюдением, и любая его оплошность неминуемо приведет к изгнанию в пустынюбез шанса на возвращение.

Дело было в полнолуние. Луна превратилась в чудовищный золотой шар,разбухший сверх всякой меры; в ее свете каньон сиял так, словно сампревратился в источник света. Я прогуливался с Бредом и как раз находилсяперед лавкой Форноффа, закрывшейся пару часов назад, когда услыхал внутрикакой-то шум. Лошади, стоявшие поблизости в загоне, взволнованно перебиралиногами. Я велел Бреду оставаться позади и осторожно завернул за угол, державинтовку наготове. Какая-то тень метнулась к загону. Я прицелился и задержалдыхание. Однако прежде чем спустил курок, Бред схватился за ствол.

— Это Клей, — прошептал он.

— С чего ты взял?

— Я его узнал.

— Тем хуже для него: воровать из отцовской лавки! — Я снова поднял винтовку,однако Брел опять отвел ствол, умоляя меня не стрелять.

Тень миновала загон, где лошади, в глазах которых отражался лунный свет, ужебегали по кругу, словно угодили в водоворот.

— Пошли, — позвал я Бреда. — Я не буду стрелять.

Тень прижалась к стене лавки по соседству с загоном. Я толкнул Бреда заугол, прицелился и негромко произнес:

— Не вздумай шелохнуться, Клей Форнофф.

Клей как воды в рот набрал.

— Выйди на свет, чтобы я тебя видел, — приказал я, — не то пристрелю!

Он повиновался. Это был мускулистый светловолосый балбес, лет на пять-шестьстарше Бреда; на нем был овчинный тулуп, приобретенный папашей вУиндброукене. У него были капризные пухлые губы, широко расставленные глазана смазливой физиономии; в руках он держал дробовик и несколько коробочек спатронами. Его длинные волосы развевались на ветру.

— Зачем тебе столько патронов? — спросил я, отступая на середину улицы.

Он не ответил, злобно косясь на Бреда.

— Лучше тебе бросить дробовик, — посоветовал я.

Он швырнул дробовик к моим ногам.

— И патроны. Не кидай, а просто положи.

Когда он подчинился, я подошел ближе и холодно посмотрел на него.

— Если я тебя выдам, — проговорил я, — тебя отправят на запад босым и безодеял. Будешь тут ошиваться, так и сделаю.

Надо отдать ему должное: он взирал на меня без всякого страха.

— Дайте мне лошадь, — попросил он.

Я обдумал просьбу. Я все равно расскажу о случившемся старине Форноффу, а онс радостью отдал бы сыну лошадь.

— Идет, — согласился я. — Валяй. И свою пушку возьми. Так решил бы твойотец. Но учти: если ты снова здесь появишься, я больше не буду с тобойцеремониться. Понятно?

Вместо благодарности он что-то буркнул себе под нос.

Я держал его на мушке, пока он седлал гнедую лошадь. Бред держался встороне, словно не имел к происходящему отношения, и помалкивал.

Клей запрыгнул в седло и натянул поводья, заставив лошадь попятиться. Егоголова была откинута, волосы ворошил ветер, луна светила ему прямо в лицо,зажигая в глазах злобные огоньки. За какую-то секунду я успел представитьсебе, как здорово было бы и мне плюнуть на закон, превратиться в ПлохогоЧеловека и ускакать на запад, к черту на кулички, в надежде, что там что-тода есть... А если нет, то хотя бы во время скитаний пожить дикой, вольнойжизнью. Как тигр. Но Клей все испортил, выкрикнув проклятие в адрес Бреда.Потом развернул лошадь и пустился галопом в западном направлении. Секунда —и он скрылся из виду, оставив после себя лишь морозную пыль на дороге.

У Бреда дрожал подбородок. Одному Богу известно, какая важная часть егожизни унеслась у него на глазах в никуда. Я потрепалего по плечу, но мои мысли уже крутились вокруг приближающегося утра. Мнепредстояла нелегкая задача: сообщить старине Форноффу, что его сынотправился к дьяволу, прихватив дробовик и пару коробок с патронами.

Месяца через два, после того как Клей Форнофф заделался Плохим, я попыталсяпоговорить с Кири о будущем. А точнее, о том, когда она собираетсяотказаться от поединков. На следующий день ей предстояло отправиться, вУиндброукен на очередную дуэль, и я не добился успеха: она не смягчилась, а,наоборот, разозлилась. Мы легли спать врагами; наутро она холодно чмокнуламеня в щеку и помахала рукой из дверей. Я не сердился на нее, но былраздосадован. Я знал, что рано или поздно у нее наступит плохой период,тогда не поздоровится и мне. Видимо, именно из-за разочарования и чувстванависшей опасности я отправился на поиски дальнейших неприятностей.

Во второй половине дня я заглянул к Форноффу купить семян. Хозяин с женойотсутствовали, поручив лавку Келли. Обслуживая покупателей, она не моглаотлучиться на склад за семенами, поэтому я попросил ее прислать мне их прямов гидропонную оранжерею. Она навалилась на прилавок, ее кофточкараспахнулась, демонстрируя содержимое; при каждом движении ее грудивзволнованно колыхались, намекая, что уже вечером я мог бы упиваться ихсладостью.

— Когда они тебе понадобятся? — спросила она.

— Когда угодно, — ответил я. — В любое удобное время.

— Когда нужно-то? — Она сделала ударение на слове «нужно».

— Не очень срочно. К завтрашнему дню.

— Ну, это запросто. — Келли выпрямилась. — До вечера я все равно до них недоберусь, а после работы принесу сама.

— Как хочешь, — отозвался я, делая вид, будто не понял подтекста разговора.Даже выйдя из лавки, я продолжал разыгрывать неведение и гнал прочьнеподобающие мысли.

Главная оранжерея располагалась непосредственно позади больницы; это былодлинное сооружение из жести и пластика, настолько низкое, что его нельзябыло увидеть от моего дома — его загораживала больница, хотя площадьоранжереи составляла двенадцать акров. Там росли помидоры, кукуруза и салат;рядом с кабинетом — комнатушкой с картинками на стенах, столом и кушеткой,на которой я ночевал в отсутствие Кири, — рос виноград. Оранжерея влекла менятишиной; мне нравилось прохаживаться вдоль грядок, проверять питательныйраствор в цистернах, пробовать на спелость помидоры, гладить кукурузу. Здесья чувствовал себя хозяином, это был мой второй дом. Зелень листвы придавалаизумрудный оттенок самому воздуху оранжереи, под ультрафиолетовыми лампамисгущалась тень, приглушенная вибрация генератора походила на ветерок,заставляющий перешептываться растительность. В кабинете я подолгу читал. Втот вечер я сидел, задрав ноги на стол и погрузившись в книгу под названием«Черный сад» — фантазии жителя Уиндброукена насчет того, каким был мирпрежде. Эту книгу я уже пролистывал, причем не один раз, как почти всечитатели в городке. Печатать книги — дорогое удовольствие, и их у нас былонемного. Большинство представляло собой подобие исторических хроник обесчисленных бойнях, предательствах и ужасах, из которых якобы состояло нашепрошлое, но эта книжка оказалась приятным исключением: в ней было многоцветных иллюстраций подземного мира с экзотическими растениями и деревьями,укромными тропинками, таинственными пространствами, раскинувшимисянеизвестно в какую даль, темной пещерой с черными кустами и потайнымидверями, через которые можно проникнуть в золотые комнатки, где жителиподземелья познавали бесчисленные услады. Само стремление к наслаждениям, помнению автора, было предосудительным, но книга все равно сильно выигрывалапо сравнению с описаниями кровопролитий и массовых пыток, которыми былинасыщены все прочие произведения. Я листал ее, раздумывая, есть ли вавторском вымысле хотя бы крупица правды, и в который раз восторгаясьподробностью иллюстраций, когда в двери кабинета появилась голова Келли.