2. Далее еще одно замечание, о котором мне стало известно со слов советника юстиции Вертхауэра. Он рассказывал мне вскоре после того, как ему была поручена защита Марлоха, убийцы 32-х матросов, что истинные причины этого убийства куда ужаснее, чем кто бы то ни было мог себе представить. За убийством стояли многие выскопоставленные лица - даже в дурном сне такое не могло привидеться. Больше он ничего не сказал, а вскоре, насколько я понимаю, вообще отказался от защиты. Приказ был отдан Рейнхардтом, которого, дескать, неправильно поняли. Однако в своей книге Рейнхардт отваживается представить их расстрел как юридически оправданный.
3. Во время спартаковского восстания Радек был арестован и препровожден в следственную тюрьму. Его защищал адвокат Вайнберг. Однажды Вайнберг сказал, что он должен сообщить мне нечто такое, что он не в силах постичь. В тюрьме Радек отдал ему запечатанное письмо с поручением передать его Вайсману в том случае, если будут основания опасаться, что люди из Эдена попытаются применить к нему насилие и застрелить его в тюрьме. Вайсман тогда был главным государственным обвинителем в земельном суде первой инстанции и уполномоченным контрреволюции в прокуратуре, т. е. стоящих за людьми из Эдена реакционных кругов. Позже он стал государственным комиссаром, вернее"общественной безопасности".
4. В последний год войны я поступил в распоряжение заместителя интенданта жандармерии Берлина. Когда я возвращался однажды во время спартаковского восстания домой по одной из улиц, пересекающих Фридрихштрассе у вокзала Фридриха (с той стороны Фридрихштрассе) мимо зданий, которые я непременно припомню, как только попаду на место - разумеется, если они еще там, я услышал впереди себя выстрелы и заметил солдата, по всей вероятности, который находился на левом по ходу движения тротуаре и все время стрелял по крышке здания напротив. Я подошел и, как только он сделал паузу в своей пальбе, спросил, в кого же он стреляет- ведь никого не видно. Он ответил: "Да неужели вы не видите - там наверху лежит один тип и стреляет вниз. Видите, вот опять дымок от выстрела". При этом он вновь выстрелил. Я возразил ему: "Но послушайте, дружище, ведь это же чушь какая-то, это попадание вашего собственного выстрела; там же никого нет". Тогда он быстро повесил на плечо винтовку и сразу исчез.
Я подчеркиваю, что по положению мне надо было носить тогда форму фельдфебеля.
В те же дни мне рассказывал работавший тогда в интендантстве советник юстиции Бербах, и контора и квартира которого были как раз на Шарлоттенштрассе, что там все время постреливали. Однажды, смотря в окно, он видел, как на углу улицы справа солдат выстрелил вдоль улицы и сразу исчез за углом. После этого с левой стороны улицы появился солдат, тоже выстрелил вдоль улицы и тоже исчез. Однажды попали и в его окно. Вообще-то такой выстрел один раз был произведен и в окно адвокатской конторы суда третьей инстанции Берлина.
5. Саксонский военный министр Нойринг был в дни тех беспорядков убит. Я участвовал в защите обвиняемого в убийстве. Дело слушалось в Дрездене. Возвращаясь из Дрездена, где состоялось слушание дела, я встретил знакомого по работе в интендантстве советника Роделиуса в сопровождении господина, представленного мне, если я не ошибаюсь, как сотрудник берлинского интендантства советник Мюллер. Мы разговаривали о слушаниях по делу, о спартаковском восстании. Этот третий господин рассказал, что во время спартаковского восстания шел однажды в форме по Кениггрецштрассе в направлении Потсдамского вокзала. С вокзала слышалась интенсивная стрельба. Когда он подошел, оказалось, что у вокзала лежали солдаты и стреляли в направлении Лейпцигерштрассе. Он некоторое время постоял, понаблюдал и, так и не обнаружив причину стрельбы, обратился к ним: "Парни, да куда вы палите? Там же никого нет!" На это солдаты дали ему такой ответ: "Нас сюда послали с приказом все время простреливать Лейпцигерштрассе".
6. Во время спартаковского восстания сформированный редактором "Vorwarts" Кутнером полк "Рейхстаг" занял позицию в рейхстаге. По сообщениям газет, его сильно обстреливали с крыш прилегающих домов. Когда полк был там, один из солдат, некто Эйхгорн, был застрелен Кутнером в соседнем дворе, поскольку Эйхгорн будто бы сделал такое движение, словно хотел сорвать одну из висевших у него на поясе гранат и напасть на Кутнера, т. е. в ситуации необходимой самообороны. Прежний редактор "Vorwarts" Георг Давидсон после этого случая резко нападал на Кутнера, называя его "убийцей рабочих". Кутнер подал иск на Давидсона. По возбужденному Кутнером гражданскому иску я защищал Давидсона. На процессе среди прочего было установлено, что Эйхгорн, который, как уже говорилось, входил в состав полка "Рейхстаг", поднимаясь на крыши домов в квартале напротив рейхстага, то из одного, то из другого чердачного окна размахивал красным флагом.
7. В то неспокойное время я шел однажды по Инвалиденштрассе в расположенную по Шоссештрассе в доме No 121 контору; с правой стороны на тротуаре стояла пушка, орудийный расчет стоял рядом, тут же был и офицер; ствол пушки был направлен в просвет между двумя домами и нацелен на стоявший на ближайшей улице дом. Я спросил, в чем дело, и мне ответили, что здание занято подразделением красных солдат и они собираются их оттуда выбить. Кого, что - ничего не сказали. Стало быть, там и не было ничего. До стрельбы тогда не дошло.
8. В первой половине марта во всей буржуазной прессе, противостоявшей единым фронтом спартаковцам, появились сообщения об ужасных убийствах полицейских в Лихтенберге и схватках со спартаковцами. Сообщено было о будто бы убитых спартаковцами в Лихтенберге 60 полицейских чинах. Описания были совершенно [ужасные]. Последовали схватки со спартаковцами.
На Александерплатц, через которую мне надо было пройти, когда я возвращался домой из Земельного суда первой инстанции (Грюнштрассе), было выкачено орудие тяжелого калибра. С его помощью, как говорили, намеревались одержать верх над восставшими спартаковцами. После жестокостей спартаковцев в Лихтенберге была предпринята крупная акция. Еще много лет спустя на глухой стене большого дома позади железнодорожной линии, пересекающей пустырь и проходящей рядом с кладбищем Фридрихсфельд, можно было видеть многочисленные следы от пуль. В газетах сообщались драматические подробности.
После этого был обнародован знаменитый указ о чрезвычайном положении. На основании указа о чрезвычайном положении в основном в восточной части Берлина прошли массовые облавы, и несколько десятков человек было расстреляно по законам военного времени, потому что они якобы были вооружены или как-то иначе проявляли свою враждебность. Нами были изучены все случаи, хотя часть из них уже рассматривалась в суде. Ни в одном случае не было установлено, что для расстрела имелось хотя бы малейшее основание. Через мои руки прошло около 30 дел. Двое подмастерьев, которым не смогли инкриминировать ничего другого, кроме найденных у них дома деревянных моделей, которые можно было принять и за модели гранат; владелец ресторанчика, у которого за стойкой в ящике был обнаружен револьвер, давным-давно взятый им в залог, и т. д.
Большая часть этих случаев описана у Гумбеля в "Четырех годах убийств". Дичь, уловленная в ходе этой акции (вместе с уничтожением народного морского полка), и главная ее жертва - Лео Иогихес, арестованный как предполагаемый руководитель восстания, были доставлены в новый уголовный суд на Турмштрассе, на 3-м этаже которого тогда обосновался со своим бюро Марлох с товарищами. Там Лео Иогихес был допрошен, затем его как будто собирались отвести в следственную тюрьму в нижних помещениях. По дороге туда он был застрелен якобы при попытке к бегству. Как раз тогда я присутствовал на слушании одного дела в комнате No 400, если мне не изменяет память. Когда я во время перерыва вышел в коридор, мне послышались примерно три выстрела. Служащие побежали на звук выстрелов. Когда один из них вернулся, я у него спросил, в чем было дело. Он ответил, что главаря лихтенбергских бандитов пытались водворить в следственную тюрьму, но при попытке к бегству он был застрелен.