- Что? - смешался ректор.

- Воскрешением гомункулуса, - выразительно глядя в глаза ректору, повторил Аркаша. - С вашего позволения это не одно и то же.

"Фанатики! - с уважением подумал Вадим Сергеевич. - Фанатичная вера в свою правоту. Откуда она у них, еще желторотиков?"

- Товарищи, дорогие! - взмолилась Ася, прижимая руки к груди, - раз уж вы меня так осуждаете, дайте же мне в таком случае исправить свою ошибку и устранить логические противоречия своих поступков. Экспериментатор имеет право на ошибку. Разве каждому из вас не приходилось переживать горечь неудачи? Я знаю, что даже Вадиму Сергеевичу приходилось менять свои убеждения. Помните, Вадим Сергеевич, вы рассказывали нам, первокурсникам?

- И каким же образом вы мыслите исправление своего промаха? - не скрывая своего смущения и любопытства, поинтересовался ректор.

- Элементарно, Вадим Сергеевич, - Ася встала, покосилась на великолепные электронные часы, украшавшие стену напротив Гарвея. - Если совет разрешит... у нас еще есть время возвратиться в операционную, включить установки и восстановить процесс жизнедеятельности.

- В самом деле! - Гликин так оглушительно хлопнул ладонью по столу, что заставил вздрогнуть Кетову. - Все же очень просто, Вадим Сергеевич, а? Не превращаться же нам в соучастников убийства. Ну, если и не убийства, - поспешил поправиться он, - то что-то в этом роде. Да гоните же вы ее в шею, Вадим Сергеевич! Гоните, пока не поздно!

- Я полностью солидарен с Гликиным, - громыхнул Персидский, посмотрел на часы на стене, и все невольно последовали за его взглядом.

- Так что же вы сидите? - закричал Гликин на Асю. - Идите же, черт побери, к вашему гомункулусу и пусть всем нам будет лихо!

Ася вопросительно посмотрела на ректора, с удивлением заметила ободряющую улыбку в его глазах.

- Идите, - коротко произнес Вадим Сергеевич. - Идите...

Члены совета еще некоторое время взирали на закрывшиеся за Асей и ее единомышленником двери. Их привел в себя смех, сухое старческое клохтанье. Профессор Персидский, откинувшись на спинку стула и потирая свои сухонькие ладошки, подрагивал всем телом.

- Адам Феоктистович, - поморщился ректор, - что с вами?

- Ах, Вадим Сергеевич, голубчик! - простонал Персидский, - да неужели вы не догадываетесь, что никаких установок эти бестии и не думали выключать? Не собирались - голову даю на отсечение!

- Вы считаете, Барботько дурачила нас? - потемнел Вадим Сергеевич.

- Отнюдь, отнюдь! - Персидский живо вскочил на ноги и протестующе замахал кулачком. - Барботько здесь, в этом кабинете, показала, чего стоит ее поколение. Нашей же диалектикой да нас по носу! Разве не так? - старик победоносно оглядел сидевших вокруг. - А ведь я когда-то на экзамене по онкологии ей трояк влепил. Каково, а? Да еще изволил мораль прочесть: так, мол, и так, толкового врача из вас не получится. Старый близорукий индюк! Не сумел разглядеть ростки подлинного исследователя, нашего советского исследователя, черт подери! Ну, да ладно, то прошлое... А ныне, коллеги, я безмерно счастлив: ведь Барботько в какой-то мере и моя ученица. Разве не мы втолковываем нашим студентам необходимость дерзания, самозабвенного служения науке? Чего же мы все так перепугались? Это же плоды наших поучений. Разве не так? Ась? - Персидский приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать ответ, но в кабинете царила тишина. - Так идут в науку они, - Персидский простер руку в сторону закрывшихся дверей, наши продолжатели. Мы шли иначе, и это пора понять.

- Но гомункулусы, - сказала Кетова, - разве вас не пугает появление этих моральных недочеловеков? Что, если они станут гнойной язвой на здоровом теле нашего общества?

- А на основании какого опыта возникают у вас подобные сомнения? - вскинулся Персидский. - Я осмелюсь утверждать, что синтез мозга и тела может дать как раз обратный результат - появление более совершенного и во всех отношениях одаренного человека. А самое главное - это борьба за жизнь. Жизнь - черт побери! Разве не ради нее существует медицина?

- Никто с вами и не спорит, - сухо заметил Вадим Сергеевич. - Важно теперь правильно сформулировать решение совета. И я думаю, это должно быть решение в защиту проблемы пересадки человеческого мозга, в защиту нашей Барботько. Или кто-то теперь думает иначе?