В сумерках прекрасного июньского вечера поезд прибыл на Чарринг-Кросс. Дэвид Гарт вышел с вокзала и собирался подозвать такси, тогда еще казавшееся непривычным новшеством. И тут ему впервые встретился тот человек, чьи слова привели его в ужас.

Всю дорогу от Фэрфилда до Лондона он думал о Бетти Колдер. Досадно было покидать ее больше чем на несколько часов. А деловая встреча при таких странных обстоятельствах и в такое странное время нарушала упорядоченное течение его, несомненно, скучной жизни.

Он был не просто Дэвидом Гартом, доктором медицины, он был Дэвидом Гартом, самым крупным специалистом (что бы под этим ни подразумевалось, как часто язвил Гарт) в области практической неврологии с Харли-стрит.

Перед тем как покинуть Фэрфилд, он надел парадный костюм, как будто между Кентом и Лондоном проходила какая-то тайная граница. На белых перчатках и блестящем цилиндре осела дорожная пыль, и от этого он чувствовал себя несколько неловко. Ему было тридцать восемь, он был худощав, высокомерен, умен и язвителен и, при всем этом параде достоинств, самый отчаянный романтик на свете.

«Ха!» – сказал про себя Гарт.

Он так и не смог забыть этот вечер: смолистый запах деревянных тротуаров к вечеру жаркого дня, садившееся за Трафальгар-сквер солнце, ровный гул дорожного движения, нарушаемый иногда звяканьем колокольчика колесного экипажа или гудком случайного автомобиля.

Эти знакомые шумы окружили Гарта в фантастических сумерках, опустившихся на Чарринг-Кросс. Его близкие друзья, Винсент и Марион Боствик, удивились бы его размышлениям.

«Впервые, – думал Гарт, – я влюбился. Господи, влюбился».

«Дорогой мой, – возразил ему другой ехидный голос, – это – физиология…»

«Иди ты со своей физиологией, – возмутился первый. – Физиология отвратительный научный термин. Замолчи. Заткнись».

Он оставил Бетти в Фэрфилде или, если быть точным, недалеко от Фэрфилда, в коттедже на морском берегу с купальным павильоном на пляже, где все лето грохотал прибой. Всякий раз, когда Гарт рисовал себе Бетти Колдер, в высшей степени респектабельную молодую вдову двадцати восьми лет, его мысли сбивались на образ, с точки зрения литературы (во всяком случае) сомнительный. Он сравнивал Бетти с русалкой. Но год стоял 1907-й. Для одинокой молодой вдовы аренда коттеджа у моря была, нельзя не признать, смелым поступком.

Итак, Юго-Восточная и Чатемская железные дороги доставили Гарта в Лондон. Он уже пересек привокзальную площадь, направляясь к стоянке такси, когда из мрака его окликнул голос:

– Эй! Вы! Сэр!.. Доктор Дэвид Гарт?

– А? – Гарт резко остановился. – Да?

На другой стороне сквозь летящую пыль и грязь ослепительно сияли новым, электрическим, освещением несколько витрин. Но здесь царил полумрак. Белый с зеленым конный омнибус, последний осколок былой роскоши, проскакал мимо, сотрясая дуговые лампы и, казалось, с таким же успехом раскачивая всю улицу.

Гарт не мог хорошенько разглядеть подошедшего: разве заметил, что человек этот коренастый, толстощекий, в котелке с круто загнутыми полями и с огромными золотыми часами на цепочке. Вид у него был таинственный. Он запыхался, словно бежал.

– Вы ведь доктор Гарт, не так ли? Позвольте спросить, сэр, не вызывали ли вас в Скотленд-Ярд?

– В Скотленд-Ярд? Нет. Зачем бы им меня вызывать?

– Давайте не будем обсуждать вопрос, – отрезал подошедший. – Если вы сейчас не туда направляетесь, доктор, могу я спросить, куда вы направляетесь?

– Кто вы? Что вам нужно?

– Я офицер полиции, сэр. Моя фамилия Твигг.

– К вашему сведению, я еду в свой кабинет на встречу с пациентом. Затем – на обед с друзьями, мистером и миссис Боствик, после чего вернусь в пригород поездом 23.20.

– Немножко поздно для встречи с пациентом, а, доктор?

– Необычные обстоятельства…

– Это точно, доктор. Итак, я думаю, сэр, вам лучше пойти со мной.

– Ого! Зачем?

– Не будем спорить, сэр. – Собеседник Гарта с многозначительным видом взял его под руку. – Вот, извольте взглянуть, мое удостоверение. Георг Альфред Твигг. Инспектор-детектив. Департамент уголовного розыска. Что касается «зачем», нам хотелось бы поговорить с вами. Речь пойдет, возможно (заметьте, я сказал «возможно»), кое о ком, кто ведет двойную жизнь.

В потемках звякнул колокольчик экипажа.

– Двойную жизнь? – бросил Гарт. – Кто ведет двойную жизнь?

– Ах, это только предположения. Если вы, прямо сейчас, сядете в кеб, мы будем на месте через пару минут.

– Инспектор, – весьма учтиво проговорил Гарт, – не лучше ли сразу все выяснить. Пока вы не скажете, чего вы от меня хотите, боюсь, я не смогу сопровождать вас в Скотленд-Ярд или куда бы то ни было еще. Так о чем вы собираетесь со мной говорить?

– Вы все узнаете, сэр, в свое время.

– Значит, таков же и мой ответ. Приятного вечера, инспектор Твигг.

– Я предупреждаю вас, сэр…

– О чем вы меня предупреждаете? – Гарт остановился и обернулся.

Тишина повисла над шумной площадью. Гарт подождал мгновение, но, когда его собеседник не ответил, махнул водителю ближайшего такси и влез в машину. Водитель включил новинку, которая называлась счетчик, выскочил из кабины и начал с усилием проворачивать заводную ручку. Инспектор Твигг что-то сказал, но его слова пропали в звуках взревевшего мотора. Машина с глухим ревом покатилась вперед и повернула налево, туда, где по Трафальгар-сквер кружили огни других экипажей.

Наемные кебы и частные кареты, казалось, неслись прямо на них. Один из извозчиков наклонился, чтобы яростно обругать водителя проезжавшего мимо такси.

– Брр, ты – чертова колымага! – завопил он чуть не в ухо шоферу. – Брр, ты – перебежчик, мошенник! Брр! Брр!

И он так щелкнул кнутом, что напугал собственных лошадей. Сидевший с надменным видом шофер не удостоил его ответом.

Конечно, можно было бы подумать, что кучеров раздражали шум, вонь от выхлопных газов или превосходство в скорости. Но на самом деле они больше всего ненавидели счетчики, мешавшие таксистам завышать цену. Из-за этого сами кучера больше не могли устраивать шумных сцен, из-за которых англичане обычно готовы были заплатить за проезд любые деньги, лишь бы они заткнулись. Таксисты тоже не любили счетчики, отказывались их ставить. И все же, если бы они не приняли этого новшества, то в тридцатые годы весь гужевой мир был бы уничтожен.

Невероятно! Но таков прогресс. Дэвид Гарт, сидевший в машине с откидным верхом, признавал это все справедливым, но сейчас его волновали совсем другие материи.

Замечание насчет двойной жизни встревожило его больше, чем он того хотел. Безусловно, в каком-то смысле он вел двойную жизнь, по крайней мере в одном пункте. Его друг, Каллингфорд Эббот, личный секретарь комиссара полиции, мог каким-то образом об этом догадываться или даже знать.

Черт бы побрал все это дело!

Его двойная жизнь казалась не очень позорной. Она не заботила Бетти Колдер; еще менее она волновала бы Винсента и Марион Боствик, будь они в курсе. Но это было единственное, над чем Гарт не имел желания смеяться.

Правда, он не возражал бы, если бы Винс Боствик все узнал. Они с Винсом были одногодками и выросли вместе, но насколько Винс был общителен, настолько Гарт сдержан. Винс, с его ввалившимися щеками, обветренным лицом и жесткой шевелюрой, разделенной посередине пробором, походил на путешественника, хотя на самом деле он редко выбирался из города дальше чем в шотландские пустоши или за столы для баккара в Остенде и Трувиле. Надо сказать, за небрежным видом Винса скрывался острый ум и ранимость. На людях они с Марион, на которой он женился всего два года назад, всегда выглядели светской, зажиточной парой.