– А вдруг вы встретитесь со своей сестрой?

– Нет, конечно нет! – воскликнула Бетти в явном удивлении. – Глинис в Лондоне; я же только что дала вам ее кенсингтонский адрес.

– Что я хочу сказать: вы не боитесь своей сестры, а? А может, вы замыслили какую-нибудь глупость?

Гарт отступил на шаг. Взгляд инспектора Роджерса последовал за ним. Слова инспектора явно предназначались ему, хотя обращался он к Бетти.

– Сейчас, сейчас, миледи, я же сказал вам, что нет нужды беспокоить мистера Гарта или брать его машину, чтобы отвезти вас на Чарринг-Кросс. Констебль поймает для вас такси или кеб; он сейчас вернется. Что я хотел сказать…

– Пожалуйста, потом.

– Вы говорили мне, сестра вам угрожала. Говорила, что заберет ваши деньги или вашу собственность. Она упоминала о коттедже и павильоне. Не сочтите за пустое любопытство, миледи, но что такое «павильон»? Что-нибудь типа «Брайтон-павильон»?

– Господи, конечно нет! Это домик, нечто вроде купальной кабины, только без колес, с двумя комнатками для благопристойности.

– Для чего, миледи?

Бетти засмеялась так же, как ранее смеялась Марион.

– Для переодевания: в одной комнате переодеваются женщины, в другой мужчины, все очень благопристойно. – Смех звенел до тех пор, пока Бетти не удалось с ним справиться. – Простите, пожалуйста, мистер Роджерс. Это совсем не смешно. Люди, лет десять или двенадцать назад строившие коттедж, заодно построили и павильон.

– И?..

– Сейчас никто там не переодевается. Если у меня бывают гости, они переодеваются в коттедже, но мы иногда сидим на маленькой веранде, когда хотим полюбоваться морем, и пьем чай. Мы поднимаем флаг, если занимаем павильон.

– У вас бывает много гостей, миледи?

– Нет. Разве я не говорила вам, что я – пария? Только доктор Гарт и… и мистер Хэл Омистон. А что? Это имеет значение?

– Может быть, и нет. Хотя надеюсь, что все кончится хорошо. Только берегите голову, когда пойдете купаться.

– Что вы хотите сказать?

На крыльце послышались решительные шаги, парадная дверь открылась.

– Кеб здесь, инспектор, – отрапортовал констебль.

Каждое слово, каждая интонация запечатлелась в памяти Дэвида Гарта. Эта сцена и сейчас стояла у него перед глазами, пока он под пасмурным небом шагал по набережной Фэрфилда и ветер трепал поля его шляпы.

Он настолько погрузился в воспоминания, что чуть не налетел на каменные с чугунным литьем ступени «Ройял Альберт аквариум», которым заканчивалась шеренга зданий. Сойдя на параллельную морю тропинку и миновав «аквариум», он должен был попасть на Балаклава-роуд, по том свернуть направо, на Севастополь-авеню, и идти по ней, пока она не упрется в немощеную дорогу, идущую вдоль берега.

Полоска плоского берега длиной пять миль изогнулась дугой между кентскими скалами от Банча на севере до Рейвенспорта на юге. Рейвенспорт, когда-то бывший маленьким, но оживленным морским портом, со времен Средневековья впал в спячку; сохранилось лишь несколько живописных старинных зданий да два, самых лучших в Англии, паба.

На окраине Фэрфилда Гарт прошел мимо гостиницы «Кавалер и перчатка». Комнаты ему были уже забронированы, но в гостиницу он не зашел. Свою машину он оставил в Лондоне и приехал поездом. Десять минут быстрой ходьбы, и он доберется до дома Бетти.

И что?..

«Есть один вопрос, – подумал он, – который вчера не был задан. Но если вспомнить о шантаже, он вообще может стать самым главным».

Часы на церкви Святого Иуды, возвышавшейся над отвратительными портиками вилл, оставшихся позади него в Фэрфилде, пробили без четверти шесть. Но у него не было случая спросить Бетти. Когда через десять минут ходьбы Гарт опять вышел на дорогу и уже видел дом Бетти, у него в голове мелькнула другая мысль.

За довольно высокой вечнозеленой изгородью разместился солидный дом под красной черепичной крышей, довольно длинный и приземистый. К пляжу надо было спускаться по откосу, заросшему колючей низкой травой. Справа нечеткий велосипедный след – Бетти была любительницей, хоть и не слишком ловкой, велосипедной езды – уходил от дороги по траве вниз, к пляжу.

И тут Гарт остановился в недоумении.

Перед домом стоял его собственный автомобиль.

Машина смотрела в сторону Фэрфилда. Ее мотор полузадушенно урчал в абсолютной тишине. Хотя некоторые заводчики уже додумались снабжать автомобили ветровыми стеклами и откидным верхом, защищающим от пыли, у машины Гарта не было ни того ни другого. Пыль толстым слоем лежала на кожаных подушках в кузове, где кто-то бросил легкое пальто, пару водительских перчаток с крагами, кепку и зловещего вида слюдяные очки.

– Хэлло, Нанки, – сказал несколько удивленный голос. – Добрый день, Нанки. Хотя день не очень добрый, не так ли?

Двигатель продолжал стучать.

Мистер Генри Омистон, невысокий, светлолицый молодой человек с довольно длинным носом, который вполне уравновешивался выдававшимся вперед подбородком, шел по дорожке от дома Бетти к деревянным воротам между вечнозелеными зарослями. Соломенную шляпу он сдвинул на затылок, а руки сунул в карманы красно-белого полосатого жакета.

– Кажется, вы о чем-то размышляете, Нанки?

– Интересно, найдется ли в английском языке более неприятное слово, чем «нанки», которым ты заменяешь слово «дядя»?

– Боюсь, слишком многие вещи покажутся вам неприятными.

– И ты – лишнее тому доказательство. Что ты здесь делаешь?

– Мой дорогой Нанки, – вежливо ответил Хэл, – не стоит передо мной заноситься или разыгрывать из себя знаменитого доктора. На меня это не действует, а вам не поможет, так что и не пытайтесь. Кроме того, знаете ли, вы не блещете остроумием.

– Я спросил, что ты здесь делаешь?

То же, что и вы. – Хэл невозмутимо улыбался и ждал. – Когда я рано утром позвонил, ваша экономка сказала мне, что вы уже уехали куда-то. В крайнем смятении. Она не знает – или говорит, что не знает, – куда. Но она сказала, что вы собирались быть здесь примерно в это время.

– И именно поэтому, я полагаю, ты опять взял мою машину?

– Естественно. Кстати, я заправился. Поговорим о скромном банкноте в десять фунтов?

– А ты уверен, что десяти фунтов будет достаточно?

– Нет, но на ближайшее время мне хватит. Ваш сарказм не остался незамеченным, Нанки. Он, конечно, трудноуловим, но я его понял.

Из каменного дома не доносилось ни звука. В сердце Гарта закрались ужасные подозрения, и он хотел как можно скорее увидеть Бетти. Он готов был дать Хэлу любую сумму, лишь бы тот убрался отсюда, и немедленно. Очевидно, Хэл это понял: со стороны Гарта было ошибкой сразу лезть в карман за бумажником.

– Вот интересно, – проговорил Хэл и прищурился, – с чего вдруг вы так расщедрились? Как это сыну вашей дорогой покойной сестры удается склонить вас к столь богатым пожертвованиям? Кстати, вам, случайно, не встречался славный, честный полицейский по имени Георг Альфред Твигг?

– А он что, тоже оказался на Харли-стрит? Случайно.

– Может быть, и случайно. Я не знаю, что вы ему сделали, Нанки, но едва ли вы ему нравитесь. Я также не думаю, что ему нравится Бетти.

– Где Бетти?

– Вы, конечно, очень хотите это узнать. Представляю себе…

И Хэл Омистон разыграл целое представление. Стоя в воротах, он приподнял шляпу над светлыми волосами. Сначала он словно хотел возложить сам на себя брачный венец, потом вроде как задумался и засомневался. Гарт понимал, что племянник так нагл, главным образом, по неопытности. Горделивую позу портили длинный нос и выпяченный подбородок.

Но в целом юноша выглядел весьма привлекательно.

– Мне, пожалуй, нравится эта обаяшка, – заявил Хэл. – У нее и деньги есть. Я бы увел ее у вас, Нанки, если бы она не походила так на другую женщину…

Гарт больше не стал ждать и пошел по дорожке к дому. Но Хэл, водрузив на место шляпу, обогнал его. Вместе они дошли до парадной двери с медной фигуркой гоблина в качестве дверного молотка. Дверь была не заперта, за ней открывался очень широкий, с низким потолком коридор, тянувшийся через весь дом. В дальнем конце коридора были широкие стеклянные двери. Сквозь них лился слабый дневной свет.