Двигатель автомобиля ожил и затарахтел, когда водитель провернул стартовую ручку. Носильщик бросил багаж Гарта на сиденье рядом с шофером.

– 316, Харли-стрит.

– Хорошо, сэр.

Сидя позади водителя, пока автомобиль мчался по полупустым улицам, в час, когда поднимаются театральные занавесы, Дэвид Гарт старался ни о чем не думать. Но несколько раз коснулся сложенных листков бумаги, лежавших во внутреннем кармане. Он писал их от руки всю долгую ночь перед дознанием. И рассказ удался.

Справа мелькнули огни «Кафе-Руайяль». Интересно, не дает ли Эббот сегодня прием в этом огромном сине-золотом зале, где по другую сторону стеклянной перегородки за столами с мраморными столешницами пили по большей части представители богемы?

На Риджент-стрит афиши объявляли о кинематографическом сеансе под названием «Скачки глупца». Говорили, что этот фильм стоит посмотреть: маленький инцидент вызывал дикие гонки по улицам Парижа, и это было бы ужасно, если б не было так смешно, хотя Марион Боствик заявила, что она скорее умрет, чем заплатит целых четыре шиллинга за такую чушь, как ожившие картины.

Аи да Марион! Вот это Марион!

Но она не должна занимать его мысли – полностью, по крайней мере. Такси повернуло на тихую Харли-стрит, к его дому. Сумерки сгущались. У обочины стоял автомобиль Винсента Боствика, двадцатисильный «даймлер», с краснобелыми колесами, горящими фарами и услужливым шофером.

Сам Винс на тротуаре под фонарем беспокойно курил сигарету. Как только Гарт расплатился с таксистом, Винс шагнул к нему:

– Ну, как прошло дознание?

– Всему свое время, Винс.

Гарт отпер дверь, втащил багаж и со стуком захлопнул ее. Знакомый холл, с белыми деревянными панелями и черно-белыми квадратиками пола, показался еще более унылым, когда он включил, свет.

– Газеты ничего не сообщают, – сказал Винс, бросив сигарету на пол и затушив ее ногой. – Понимаешь…

Сейчас модно было носить белый галстук и белый жилет со смокингом, так же как и с фраком. Ясно, что Винс обедал в своем клубе. Хотя он говорил и двигался размеренно-лениво, как всегда, вино обнаружило синюю жилку на его виске и подчеркнуло морщинки вокруг глаз.

– Понимаешь, – продолжал он, – я не осмелился спросить своих друзей с Флит-стрит. Поскольку многие нас знают, мы с Марион не заинтересованы в огласке. Так чем кончилось дознание?

– Его отложили.

– Как и предполагалось, верно?

– Единственным свидетельством были показания Бетти, как ближайшей родственницы, опознавшей тело своей сестры, что требовалось по закону. Сразу после этого встал Твигг и просил коронера об отсрочке. Других свидетелей не было. Даже меня не вызывали.

– О? Значит, все твои тревоги позади, да?

– Вряд ли, – сдержанно ответил Гарт. – Твигг готовится к прыжку. А возможно, просто выжидает, поскольку Бетти сбежала.

– Бетти сбежала? Куда?

– Хотел бы я знать. Ее нет в коттедже, и в Патни-Хилл никто не подходит к телефону.

На лице Гарта выразилась тревога. Холл действовал на него угнетающе мертвой тишиной, когда никто не говорил, и гулким эхом, если кто-то заговаривал. Он сразу направился к дальней комнате, той, что называлась малой библиотекой.

Когда он нащупал выключатель за дверью и включил свет, стало немного легче. Четыре лампы в стеклянных колпаках в виде цветов ярко осветили довольно неудобные стулья, напольную пепельницу и застекленные книжные шкафы с рисунками на дверцах. Книги придавали комнате некое подобие уюта, как и отражение света в стекле. Но ничто не могло разрушить полностью неприветливую, казенную атмосферу этого дома.

Гарт бросил взгляд на письменный стол справа от камина. Потом обернулся к Винсу:

– Однако это пока подождет. Послушай, когда вы с Марион возвращались в город, я попросил вас кое о чем. Верно? Где он?

– Майкл?

– Да. Кто же еще?

– Я довольно легко нашел его. Но привести сюда не смог. Он заперся в своих меблирашках под охраной врача и двух священников. – Глаза Винса вдруг остановились. – Стой, старик! Этот Майкл так важен?

– Да, Винс. Сам знаешь.

– Может быть, просто парень заболел! Хотя Майкл не единственный, кто прикрывается авторитетом медицины, чтобы уклониться от допроса.

– Если ты имеешь в виду миссис Монтегю, – отрезал Гарт, – то с ней я поговорил перед дознанием. А также с полковником Селби. Они оба могут быть очень полезны.

– Дэвид, вчера вечером ты сказал, что тебе нужно вдохновение, чтобы найти выход. Ты что-нибудь придумал?

– Думаю, да. По крайней мере, надеюсь. Где сегодня Марион?

Винс хотел что-то сказать.

Здесь, в этой небольшой комнате, куда из-за закрытой двери не доносился уличный шум, человек чувствовал себя как в сердце египетской пирамиды. Каждый цвет, казалось, приобретал тем большую глубину, чем пристальнее смотришь. Винс сложил свой складной цилиндр и упал в кресло.

– Старик, я еще с утра воскресенья хочу кое-что тебе сказать.

– Да?

– В воскресенье утром, – Винс уставился в пол, – этот парень, Эббот, допрашивал Марион на Гайд-парк-Гарденз.

– Да?

– Марион повторила свою историю о… о нападении Глинис Стакли на миссис Монтегю. – Винс все еще смотрел в пол, с некоторым трудом выталкивая слова. – А потом она сказала Эбботу о тебе. Заявила, что ты почему-то ей не веришь и она никак не возьмет в толк почему.

– И?..

– Тогда Эббот спросил меня, и я сказал, что тоже не могу этого понять. Другими словами, я подвел тебя, и это после того, как ты нас прикрыл. Мне всегда хотелось улыбнуться, когда герои романов называли кого-то предателем или что-нибудь в таком роде. На самом деле это не так уж забавно. Я предал тебя.

– Забудь, Винс! Не оправдывайся.

– Все то же…

– Я высоко ценю, – и Гарт похлопал в ладоши, – я высоко ценю твой кодекс школьной этики. Отчасти я его разделяю. Но это очень серьезное дело, которое может кончиться полным крахом.

– Согласен. Дэвид, что ты собираешься делать? Если ты что-то затеваешь против моей жены…

– Нет! Не затеваю. Даже по закону это невозможно.

– Тогда в чем суть?

– Выдержишь, если я скажу честно?

– Надеюсь, старина.

– Мне нелегко решить, о чем ты уже сам догадался, а что окажется для тебя ужасающей новостью. Но вы с Марион прожили два года. Самый злейший твой враг не назовет тебя дураком.

– Ты обратил внимание, – сказал Винс, скосив глаза на угол ковра, – что любимое определение Марион «глупый»?

– Нет, не согласен, – возразил Гарт. – Ее любимое словечко «старый». Она даже тебя зовет стариком. Припоминаешь?

– Дэвид, сознаюсь, в наших отношениях с Марион много фальши. Мои представления о жизни почерпнуты в основном из книг, из Бенсона, из «Диалогов Долли» и тому подобных. Все остальное (смейся не смейся!) из кодекса школьной этики и из этих проклятых детективных историй. Кстати, ходят слухи, – не спрашивай откуда! – что ты и есть Фантом. Это правда?

– Да.

– Я не слишком удивлен. Я нечто подобное подозревал. Но в случае с Марион все это не годится. – Тон Винса изменился. – И предупреждаю тебя, если ты что-то затеешь против Марион!..

– Что бы я ни затевал, я обещаю не навредить Марион. Только все же лучше взглянуть в лицо некоторым фактам. В каком-то смысле она мало отличается от Глинис Стакли. Она жадна, неразборчива в средствах и не совсем нормальна.

– Это все говорит твой венский психоанализ?

– Нет. Это говорит простой здравый смысл, как подтвердит тебе любой опытный практикующий врач, даже не специалист по нервным болезням. Глинис Стакли хотела только денег. Марион спровоцировала убийство…

– Я протестую…

– Протестуешь или нет, но это правда, – поднял голос Гарт. – Она, возможно, сделала это не сознательно и не преднамеренно, хотя я сомневаюсь. Но она не переживает из-за этого. Она не может переживать. И не важно, что случилось, не важно, что разрушена чья-то жизнь, Марион, возможно, немного поплачет, а потом пойдет дальше своим путем. Такова ее натура. И оба ее опекуна знали это с самого начала.