— Хорошо.

Федор ушел.

Светка стала собирать чашки. Она уже собралась идти их мыть, когда Сигизмунд сказал ей в спину:

— Светлана, бумаги для налоговой готовы?

Светлана замерла, излучая страх. Потом сказала:

— Нет.

— Слушай, чем ты занималась два дня? На кой нам штрафные санкции? Поставь ты эти чашки. Иди сюда.

Светка послушно сгрузила чашки, подошла к Сигизмунду и встала перед ним, сцепив пальцы.

— Что?

— Что с тобой происходит?

— Ничего.

— Ты работать собираешься?

— Собираюсь.

— Ты понимаешь, что у нас бюджет!.. — заорал Сигизмунд. — Вот так у нас бюджет!.. — Он провел пальцем по горлу. — Вот так!.. Еле сводим!.. Сейчас еще штрафные навесят!.. Ты это понимаешь, ты, бухгалтер!.. Ты на штате сидишь!..

— Понимаю, — совсем тихо сказала Светка.

— Кому мне зарплату не платить? — спросил Сигизмунд. — Федору или Людмиле Сергеевне?

— Мне, — прошептала Светка.

— Я тебя уволю! В чем дело? Да сядь ты.

Светка села. Помолчала еще немного. Глаза набухли слезами.

— Ну? — уже мягче повторил Сигизмунд.

— Я беременна, — прошептала Светка. — Анализы показали…

— Какой срок?

— Три недели…

— Сколько тебе нужно?

— Чего нужно?

— Денег, чего… Ты будешь прерывать?

— Я не знаю! — сказала Светка и бурно разрыдалась.

Сигизмунд дал ей время поплакать. На душе у него сгущались тучи. В маленьких фирмах, вроде «Морены», главная нагрузка лежала на бухгалтере.

Потом Сигизмунд взял Светку за руки и проникновенно проговорил:

— Светлана. Мне нужен бухгалтер. Ты без меня знаешь, что беременная женщина — не работник. Кормящая — тем более. Если ты решишься… я тебе помогу. Ну, деньгами. Оформим. Не беспокойся.

— Что — «решишься»? — пролепетала Светка.

— Что, что… Муж-то у тебя бюджетник. Когда он в последний раз зарплату получал? Ты соображай. Ты ему сказала?

— Да…

— А он что?

— Говорит, сама решай…

— Ну вот ты и решай.

— Что?

— Света, я не смогу тебя держать в штате.

Светка встала. Лицо у нее разом сделалось мокрое: текло из глаз, из носа.

— Сигизмунд Борисович, можно, я уйду? — спросила она шепотом.

— Иди, — сказал Сигизмунд. — Ну, иди, иди…

Светка схватила сумку и убежала.

Несколько секунд Сигизмунд тупо смотрел на дверь, а потом схватил себя за волосы и несколько раз стукнулся лбом об стол. Так. Только этого не хватало — остаться без бухгалтера. Не станет Светка делать аборт. Рожать она будет. Нищих плодить. Остаться без бухгалтера — это катастрофа. Особенно при нынешнем положении «Морены». И с улицы просто так бухгалтера не возьмешь…

В воскресенье Аська, возвращаясь от своего нового режа, нежданно-негаданно притащила с собой Мурра и уже с порога закричала:

— Морж! Смотри, кого я тебе привела!

Мурр был мрачноват, строг и ничем не показывал своего удивления. Чинно выпил кофе. Сдержанно-одобрительно отозвался о проекте фольклорного праздника, в котором собирался принять участие. Никак не реагировал на бурное ликование Аськи.

Сигизмунд держался холодновато — все утро просидел на телефоне, обзванивая своих знакомых в поисках приличного бухгалтера. Мысли в основном вертелись вокруг этого.

Мурр с присущей ему временами чуткостью видел, что Сигизмунду не до гостей, и потому проговорил тихим, грудным голосом:

— Хотите, я новую песню вам покажу?

— Ой, Мурр, это гениально! Морж, ты должен это послушать! Такая архаика — охренеть, такие корни! Новый реж кипятком писал, весь пол залил!

— Я просто стремился создать сказку, — мягко поправил Мурр. И стал петь.

Сигизмунд даже вздрогнул: он не ожидал, что Мурр просто так запоет, без гитары, без предисловий.

Песня полупелась, полувыстанывалась, полувыкряхтывалась; завораживающий голос Мурра то уходил в распевы, то топтался на речитативах; только за счет голоса, пожалуй, песня и забирала — ритм и стих хромали на все четыре лапы… будто косолапый бежит. Да, будто косолапый бежит. Куда-то. В темную берлогу. В черный провал. Под землю.

Сторожит медведь Мое счастье от всех. Ждет меня медведь, Чтоб мне отдать счастье. Солнце сменит дождь, А дождь сменит снег, Ждет меня медведь В сушь и ненастье — Чтобы счастье не скучало, Ему Он сплетает венки… Он горем удручен, Что я не прихожу. Из сопочки Слушает грай птиц у тропочки: Может, жданный бредет, Может, ветер голос принесет. Вот уже сколько лет Все ждет да ждет, Ждет меня медведь, Все ждет да ждет, А меня все нет, Нет да нет, Меня — нет…

Мурр плел и плел песню, больше голосом, чем словами, и Сигизмунд, как всегда во время его пения, вдруг оторвался от берега реальности и поплыл… И чем дальше он уплывал, тем больше понимал — только вот словами выразить не мог. Нелепые и разрозненные события последних недель вдруг обрели соединенность и смысл, как будто их вписали в некий общий контекст. И исчезновение Лантхильды, и исчезновение Аськи, и возвращение Аськи, и та смерть, что ударила мимо, и Аспид, и Светка, которая не хочет избавляться от своего ребенка… Все.

Мурр пел и пел, казалось — вечность. У Аськи восторженно блестели глаза. И Вика сидела не шевелясь — слушала. А у Сигизмунда вдруг мурашки пошли по спине. Кто-то ждал. Долго ждал.

Чтобы счастье не грустило, Медведь Прибаутки рычит. он сердится порой, Грозит Разбранить меня. И не ведает он, Что давно я сплю в земле сырой — Медяки на глазах — Некому медведю рассказать. И медведь все ждет да ждет — Вот уж сколько лет Ждет да ждет… А меня все нет, Нет да нет… Меня — не-ет… А медведь все ждет, Ждет да ждет, А меня уж нет, Нет да нет, Ме-еня не-е-е-ет!..

Сигизмунд слушал, слушал… В многократно повторенном «нет» ему все явственнее слышалось исступленное «да», и в постоянном утверждении «меня нет» звучало все громче «я есть, я есть!»

«Жизни хочу», — вспомнил он аськины слова.

Допев, Мурр скупо улыбнулся, не стал слушать похвал, а вместо этого залпом допил остывший кофе и быстро ушел. Сказал, что ему нужно еще в одно место зайти.

— Как он там поживает, не рассказывал? — спросил Сигизмунд у Аськи.

— Херово, как все… Я не знаю, у них своя тусня. Они чужих не любят. Слушай, Морж, а у тебя правда денег нет? Купил бы ему нормальную гитару.

— Правда нет, — сказал Сигизмунд. — Я бы его давно на лазернике выпустил, были б только деньги. А теперь еще бухгалтерша…

И снова его охватила непонятная тревога. Острая, как колика. Мысль лихорадочно заметалась: что?.. где?..

— …Ты что, оглох, Морж? Трубку сними! Замечтался!

Тряхнув головой, Сигизмунд снял трубку.

— Значит так, Сигизмунд Борисович, — прозвучал деловой голос Федора. — Я, как обещал, проконсультировался.

— О чем? — изумился Сигизмунд. — Что, бухгалтер?..

— Какой бухгалтер?

— Нет, ничего… Извини.

— Я насчет кремации консультировался.

Тревога резко усилилась.

— Какой кремации?

— Вы просили дополнительно узнать насчет воскресения кремированных. Опасно или как.

Сигизмунд наконец сообразил, о чем речь. Исполнительность Федора порой ставила его в тупик.

— Ну и как?

— Отец Никодим говорит: что, по-твоему, Бог из пепла не соберет? А если кто при пожаре погиб — тех тоже?..

— Ну спасибо, Федор, утешил.

— Не за что. Всегда рад. Если что, звоните, Сигизмунд Борисович.

Сигизмунд едва дождался конца разговора. Он вдруг определил источник сильнейшей тревоги. «Хозяйство». Берлога. И там стережет… ждет… Кто? Он почти физически ощущал ЗОВ.

— Ты чего с лица такой бледный? — закудахтала Аська. — Сообщили тебе чего?

— Да нет. Скоро приду.

Он почти бегом выскочил во двор, открыл гараж. Запаха не было. Но ЗОВ становился все сильнее. Лантхильда? Может быть, она под землей? Всего лишь в двадцати метрах, внизу? Бьется под асфальтом в жуткой камере или в коридоре? Или в этом черном зловонном колодце?

Не сразу попадая в рукава, Сигизмунд переоделся в ватник. Он даже не чувствовал холода. Быстрее, быстрее. Стережет медведь. Все взаимосвязано. Все вписано в общий контекст. Древний и жуткий.