Я должен научить её быть призраком, чтобы она снова не попалась. Это станет самой трудной частью, если всё пойдёт по плану.

Её глаза распахиваются, они расфокусированные и растерянные. У неё рыжие волосы, они грязные и торчат во все стороны. И зелёные глаза, которые на фоне рыжих волос выделяются еще сильнее. Всё это делает её лицо легко узнаваемым. Я вижу, что девчонка настоящая красавица, даже при всех синяках, которые покрывают её лицо и тело. Она имеет тот хрупкий вид красоты, который заставляет тебя хотеть защитить её, но всё же, они избили девчонку до полусмерти.

Мне легко убивать, я просто целюсь и стреляю. Либо их, либо меня, но я бы никогда не смог ударить женщину, особенно если она выглядит так, как Кара. Я чувствую волну удовлетворения, я почти под кайфом от убийства этих ублюдков.

Я получал кайф каждый раз, когда спасал кого-то, с каждой выпущенной пулей, с каждым трупом, который падал на землю. Но с годами кайф уходит, и приходит отстранённость. Это стало привычкой. Идти и брать цель… и не оставлять свидетелей в живых.

Иногда, чтобы получить помощь, мне приходится звонить Джеффу. Он уже совсем старик и выглядит безобидно, но этот человек всё ещё может постоять за себя в бою, даже после отставки из ФБР. Он не боится испачкать руки, чтобы выкопать себе путь прямиком в сердце адской дыры. Джефф перед каждым заданием проверяет план операции, расположение противников, изучает, насколько трудно будет извлечь цель. Когда он собирает всю информацию, то передаёт её мне, а затем я иду убивать.

Я доверяю только Джеффу, потому что он был тем, кто дал мне мою первую работу. Мы работаем вместе двенадцать лет. Б**дь, это ощущается, как целая жизнь.

Кара откашливается, чем привлекает моё внимание. Они хорошо поработали над ней. Её лицо сплошь покрыто синяками, челюсть опухла, под глазами кровоподтеки. Меня передёргивает, когда я замечаю ожог на её щеке. Пуля прошла слишком близко. Я нахожу утешение в том, что девушка жива, что придурок, который приближался к ней сзади, мёртв. Ожог заживёт.

— Ты проснулась. Хорошо, — говорю я.

Я сохраняю свой голос нейтральным, как и всегда. Я не могу дать цели ухватиться за кусочек эмоций. Одно дело, если я провожу с ними только один день, затем я обычно готовлю их, прежде чем тот, кто нанял меня, приходит их забрать. Но если они должны остаться со мной дольше, чем на один день, что бывает крайне редко, я держусь достаточно холодно. Это проще для всех, когда не вовлечены эмоции.

Взгляд Кары блуждает по комнате. Тут нет ничего, кроме двух кроватей и стола. Мотель выглядит дерьмово, но чем хуже он выглядит, тем лучше для нас. Так проще скрыться.

— Ты тот мужчина… — она снова прокашливается. — Ты помог мне? — девушка хмурится, морщась от боли. Я ещё не знаю масштаба её травм. Я хотел дать ей отдохнуть, но теперь, когда она встала, мы должны осмотреть её раны и хорошенько их промыть.

— Хищник?

О, да, мне дали такое прозвище. Я больше не использую своё настоящее имя. Но Кара пробудет со мной год, и я не могу позволить ей называть меня «Хищником», пока она живёт у меня.

— Дэмиан, — я говорю имя, которое использую в течение последних нескольких лет, наблюдая вспышку замешательства на её избитом лице.

— Меня зовут Дэмиан Вестон, — я вижу, как понимание отражается на её лице.

— Дэмиан, — шепчет она, словно пробуя мое имя на своих сухих, кровоточащих губах.

— Отлично, сегодня ты разговариваешь. Это очень хорошо.

Я хлопаю руками по своим бёдрам, а затем встаю со стула, на котором сидел в углу в течение последних четырнадцати часов.

— Пора тебя вымыть.

Я иду в ванную, чтобы включить воду. Когда я захожу обратно в комнату, Кара изо всех сил пытается сесть. Это важно для неё, сделать большую часть самой, независимо от того, как это трудно. Я не могу позволить ей стать зависимой от меня.

Женщины особенно похожи на раненных птиц. Вы должны позволить им исцелиться самостоятельно, или они никогда не выкарабкаются. Они не смогут постоять за себя, если вы будете с ними нянчиться. Женщины, как правило, видят тебя героем в своих кошмарах, а затем они хотят, чтобы ты продолжал отгонять монстров в темноте. После того, как вы позволите этому случиться, — всё кончено, вовлекаются эмоции и разбиваются сердца.

Кара стонет и падает обратно на кровать, закрывая глаза.

— Нет. Не спать. Прежде всего, ты должна помыться, — в этот раз я говорю немного грубее.

Я хватаю обезболивающее, стакан воды и иду к ней.

— Подними голову, Кара, — говорю я резко, и её глаза распахиваются по моей команде. — Тебе нужно помочь мне, — требую я.

Она слушается и поднимает голову. Я засовываю две таблетки ей в рот, а затем передвигаю руку ей за голову, помогая сглотнуть лекарство. Нет смысла, если она подавится, всё будет впустую. Я подношу стакан к её губам, и девушка делает несколько вялых глотков.

— Мыться будет больно, но если ты этого не сделаешь, то получишь инфекцию, а нам не нужно подобное дерьмо. Ты почувствуешь себя лучше после этого. Я обещаю, — говорю я, ставя стакан обратно на стол.

Я отбрасываю одеяло назад. Всё её тело напрягается, а с лица сходят все краски.

Кара так испугалась, что я могу почти почувствовать её страх.

Я тяну её за руки и заставляю принять сидячее положение.

— Небольшая помощь, Кара, — затем я тяну, поднимая её на ноги, и на этот раз в её теле больше силы. Девушка стоит на ногах, хоть и покачивается, и я быстро хватаю её за талию.

Она снова напрягается и отодвигается от меня.

— Я могу идти. Я в порядке, — невнятно произносит она через боль.

Я киваю и отступаю. Независимо от того, как сильно я хочу помочь, я не могу нянчиться с ней. Девушка делает шаг, но хватается за меня. У меня было такое дерьмо раньше, моей цели трудно иногда понять, что я убийца, а не их парень.

Есть что-то в том, когда теряешь себя, прибывая в состоянии опустошения и наполненности болью. Всё, что есть на мне, — это его пиджак. Мужчина не делает ничего, кроме как усаживает меня на постель. Должно быть, это потому, что от меня пахнет как от канализационной трубы, а выгляжу я как дерьмо.

Я устала не только физически, я разрушена до костей. Это ощущается, как будто моя душа весит тонну, увлекая меня под волну пустоты, которая продолжает разрушать меня.

Я опираюсь на стену, чтобы сохранить равновесие. Когда дохожу до ванной, внутри уже клубится пар. Я вхожу и сразу направляюсь к раковине, я могу использовать её, чтобы устоять на ногах. Небольшое квадратное зеркало висит над ней, но оно запотело.

— Вот, как это будет. Ты быстро примешь душ. После того, как наденешь чистую одежду, ты поешь. Я должен осмотреть твои раны и убедиться, что в них нет инфекции, а затем ты сможешь поспать. Это всё, что нам нужно сделать сегодня.

Интересно, у этого мужчины есть какие-нибудь чувства? Его голос звучит так же бездушно, как я себя ощущаю.

— Кто ты? — спрашиваю я, желая знать ответ, по крайней мере, на один из миллиона моих вопросов.

— Том Смит нанял меня. Я убрал остальных ублюдков. Ты в ужасном состоянии. Это всё, — говорит он холодно.

На глаза наворачиваются слёзы. Дядя Том не оставил меня. Он послал за мной. Я прикрываю рот дрожащей рукой, чтобы подавить всхлип, и с трудом сглатываю, принуждая слёзы отступить.

— У меня есть два правила, — говорит Дэмиан и делает шаг ближе. Он, может быть, и спас меня, но я чувствую себя более комфортно вдали от него.

— Не смотри вниз. Ты можешь смотреть в любую точку в ванной комнате, но не в зеркало и не на себя, и никаких запираний дверей, — в его голосе ясная нотка предупреждения, и я киваю. Я смотрю на выцветший узор на плитке. Она персикового и коричневого цвета. От коричневого цвета мой желудок сжимается.

Мой взгляд перепрыгивает на блёклые персиковые полотенца, на которых отчетливо видны пятна отбеливателя.