Они запустили спутник-светило и послали сигнал включения, когда он подошел на достаточное расстояние. И вот он распростерся под ними - огромный шар Урана, равномерно круглый и рябой, как Луна, и красноватый, как Марс. Разве не удивительно - ни облаков, ни даже дымки. И пусть они не увидели ни фантастических строений, ни сверкающих глетчеров и морей, ими тем не менее овладело чувство удовлетворения: они, люди, увидели перед собой целину, на которую можно ступить и, значит, ею завладеть.
...Вот уже три недели они находились на планете. Восторги улетучились, обаяние новизны стало куда меньше. Искусственное солнце все еще совершало свои обороты, заняв место шестого спутника рядом с Обероном, Титанией, Ариэлем, Умбриэлем и Мирандой, но оно успело утратить свой первоначальный блеск и излучало лишь красноватый сумеречный свет, который им приходилось усиливать с помощью прожекторов. Впрочем, недостаток освещенности не сказывался на их работе. В своих нелепых скафандрах они шумно передвигались по песку, собирали камни, бурили в почве дыры, определяли состав атмосферы: водород, метан, следы аммиака - как раз то, что показали спектрографы сто лет назад. Температура почвы, магнитное поле, радиоактивность - все это не явилось для них неожиданностью. Они продвинулись на несколько тысяч километров дальше и, подняв фонтаны пыли, приземлились на краю впадины. Геодезические замеры, поверхностный рельеф, статистические данные по диаметрам кратеров. И наконец, главное событие дня: они обнаружили еще один спутник и решили назвать его Йоделлой.
Харрис оказался первым, чье рвение пошло на убыль. Он теперь частенько прогуливался, заходя дальше, чем обычно, но вместе с тем не покидая пределов видимости, как того требовала инструкция, прислонялся, насколько позволял защитный костюм, к какой-нибудь скале и издали наблюдал за остальными - бесформенные существа с глазами-блюдцами и шаровидными головами неуклюже передвигались среди причудливых глыб. Но работали теперь не только люди, настала ответственная пора и для ЭВЫ. Порой заметить, что она трудится, можно было лишь по косвенным признакам: по отблескам рефлектора, по щелканью защитной диафрагмы, по росту яркости лазерного луча. Но бывало, что она работала с полной отдачей: рылась в песке, взрывала скалы, копала ямы. Делала в сущности все то же, что и люди, даже больше. Зато они не делали ничего такого, с чем не справился бы автомат. Когда Харрис это понял, то перестал вместе со всеми производить замеры и собирать образцы. Большую часть времени он теперь проводил в космическом корабле, делая вид, будто анализирует с помощью, компьютера полученные результаты. На самом деле он ничего не анализировал.
Однажды после обеда - мутно-красное искусственное солнце уже клонилось к горизонту - в рубку вошел Ньюком.
- Я давно собирался поговорить с тобой наедине, - сказал он, присаживась на вертящееся кресло.
- О чем? - спросил Харрис, но только пожал плечами, заметив, что взгляд Ньюкома остановился на чертежной рамке, где Харрис изобразил несколько бессмысленных фигур: дома, цветы, человечки из черточек.
- В последние дни ты все больше отдаляешься от нас, сказал Ньюком.
- Я думаю, - ответил Харрис. - Только и всего.
- Как раз это мне и не нравится. У тебя что, ностальгия или еще что-нибудь? Ты стал беспокойным и нервным. Подозреваю, что ты запустил психологические тренировки. Или они не помогают?
- Оставь меня в покое, - сказал Харрис.
Ньюком поднялся и положил руку ему на плечо.
- Мы немало пережили вместе, Роджер. И я тебе ДРУГ.
Неприятно задетый, Харрис стряхнул руку со своего плеча. Ньюком помешкал некоторое время, затем вышел.
Вскоре после его ухода раздался знакомый щелчок.
- А ведь он прав. Ты пропустил психотренировку, - сказал компьютер и тут же прибавил: - Только не подумай, что это упрек - я могу тебя понять.
Харрис поднял глаза и огляделся: динамик, пульт, световое табло памяти... Он снова опустил голову.
- До тебя дошло, что вам, собственно говоря, ничего не надо делать. Я угадала? - спросил голос. Харрис не ответил.
- Это не должно тебя оскорблять, - продолжал компьютер. Нам здесь находиться недолго. Еще несколько дней - и мы вылетаем. Одиннадцать месяцев глубокого сна пролетят как одно мгновение. И ты снова будешь дома. Вновь обретешь свою свободу. Сможешь делать все что угодно и не делать ничего такого, что тебе не захочется.
Харрис не двигался.
- А может, тебе действуют на нервы другие? Они все такие деловые, им и в голову не приходит, что результаты их труда никому не нужны: они слишком неточны, слишком субъективны.
Харрис продолжал сидеть неподвижно.
- Или тебя обидел Ньюком? Он ведь понятия не имеет, как тебе было тяжело, когда он назвал себя твоим другом. Не так ли?
Некоторое время было тихо.
Затем компьютер сказал:
- Мне ты можешь доверять. Я все для тебя сделаю! Я изучила тебя лучше, чем ты думаешь. Я могу высчитать твои ощущения. Могу угадывать твои желания и многие из них выполнять.
Экран засветился, на нем появилась Эва: сцена их последнего разговора. Лицо Эвы - неясный силуэт в свете ночника, ее плечи, руки. Она говорила то же, что и тогда, но и что-то новое. О своей любви к нему, о том, как она скучает, что будет его ждать, сколько бы ни длилась разлука. Потом изображение погасло.
Это было шоком для всех. Разумеется, втайне каждый представлял себе ту или иную опасность - утечка в кислородном баллоне, выход из строя системы отопления, микрометеорит... Но до сих пор все шло гладко, и они успели забыть, на каком ненадежном волоске висит жизнь, если лишь тонкий слой синтетического материала отделяет тебя от враждебного человеку внешнего мира. Термометр показывал 186,7 градуса ниже нуля, и эта величина оставалась неизменной.
Ньюком разъезжал на вездеходе. Эту местность стоило хорошенько исследовать. Почва здесь состояла из тонких слоев, разломившихся на пластины. Стоило вынуть одну пластину, и под ней обнажался следующий слой с точно такими же трещинами, так можно было продолжать до бесконечности. По этим-то затвердевшим массам и проезжал Ньюком, медленно и осторожно, судя по показаниям спидографа, а потом вдруг провалился в полое пространство...