Харрис посмотрел на него снизу вверх: Керски, прежде чем попасть на корабль, тоже прошел суровую подготовку - хотя и не столь суровую и продолжительную, как он, - тоже научился сдерживать себя и рассуждать логически. Все, что он сейчас говорил, было вполне обоснованным. И тем не менее в его рассуждения вкралась ошибка, хотя он не знал, какая именно.
- У нас нет другого выхода: мы должны вылетать, - сказал Харрис.
Керски молча повернулся и вышел.
Когда обратный счет перед стартом дошел до Х-40, Керски на корабле не было. Харрис пытался вызвать его по радио, но безрезультатно. Тогда он послал Ди Феличе, чтобы тот разыскал его, полагая, что Керски где-то у пропасти. Ди Феличе вернулся ни с чем. Они продолжали поиски с инфракрасными зондами, разожгли термитные факелы, залив всю местность блекло-зеленым светом... Бесполезно. Тогда они попробовали пойти по его следам. Следы привели их на высокогорное плато и затерялись на твердых, как камень, остекленелых плитах застывшей лавы.
Харрис отложил вылет на шестнадцать часов, потом еще раз - на восемь. Все разумные сроки прошли: у Керски был с собой запас кислорода лишь на десять часов.
Корабль взлетел.
Ди Феличе был от природы молчалив, и Харрис не пытался сделать его разговорчивее. И все же во время полета они чуть сблизились. Они сидели рядышком во время безрадостных трапез, вместе пили безвкусный, слабый чай. Случалось даже, Ди Феличе усаживался возле Харриса в рубке и вместе с ним внимательно смотрел сквозь отверстие люка в черноту, испещренную, словно булавочными головками, светлыми точками.
- Пора спать, - сказал однажды Ди Феличе, но ни он, ни Харрис не могли решиться надолго заснуть.
Харрис с нетерпением ожидал дня, когда сможет выйти на связь с Землей. Передатчик вновь заработал лишь после того, как они пробились сквозь астероидный пояс, - маневр, который не потребовал от них особого риска благодаря зонду с дистанционным управлением, плывущему перед кораблем на расстоянии двухсот километров.
Конечно же, Харрису следовало в первую очередь связаться с наземным центром управления, но он потребовал, чтобы его соединили с Эвой, - и получил соединение. Снова мучительное ожидание... Приходилось задавать все вопросы подряд, один за другим, а потом выслушивать подряд все ответы. Но вот экран замерцал, и появилось лицо Эвы. Снова была ночь, и снова Харрису почудились какое-то замешательство, досадливое удивление, наигранная живость.
- Где ты, дорогой? Когда прибудешь на Землю. Ты здоров? Как я рада...
То, что Харрис видел сейчас на экране, произошло без малого четверть часа назад. За это время Эва давно успела снова заснуть или встала и занялась повседневными делами. Думала ли она о нем в эти минуты? Искренне ли обрадовалась ему? Или же он нарушил ее покой, и в душе она на него рассердилась? Что касается его, Харриса, то для него настоящим было то, что он видел: ее лицо смотрело на него с монитора, она говорила, беспокоилась, рассказывала о том о сем - Эва не ощущала времени прохождения сигнала, не замечала эффекта замедления, ей приходилось отвечать сразу, без раздумий. Она, как всегда, была хороша собой, по-особому привлекательна, отчего Харрис еще острее ощущал разделявшее их расстояние... И вот ему почудились какое-то движение, мимолетный взгляд в сторону, едва заметное подергивание век...
- Ты одна? - спросил Харрис, но тут же спохватился - что за бессмысленный вопрос? Он вдруг почувствовал, как мучительно забилось сердце, но продолжал сидеть неподвижно, пока не исчезло изображение.
На корабле было тихо, ни звуков, ни голосов, лишь едва слышное гудение генераторов, гнавших потоки ионов: половину полета - против движения, другую половину - по движению; ускорение, замедление - инерция массы, силы реальные и мнимые - гравитация и инерция...
Щелчок вырвал Харриса из раздумий. Это дал о себе знать компьютер.
- Ты загрустил, а это для тебя плохо. Чем я могу тебе помочь? Что именно вызвало твое волнение: изображение или голос? Что она дает тебе, чего не в состоянии дать другие? Чего не могла бы дать я? Ты хочешь покоя или волнений? Жаждешь грез или постижения? Доверься мне. Я ведь здесь ради тебя.
Голос был тихий, лишенный выражения, не металлический, не скрежещущий, как обычно представляют себе голос робота, но все равно не человеческий. Это можно было заметить по мелочам, по отсутствию интонационных повышений и понижений, по незначительным паузам перед смысловыми единицами - по неизменной интонации.
Неожиданно Харрис почувствовал, что больше не в состоянии выносить этот голос.
- Замолчи, не то я сойду с ума, - сказал он, а может, только подумал. Он зажал уши руками.
Долгое время было тихо. Харрис опустил руки. В голове было пусто.
Потом снова зазвучал голос, на сей раз без предварительного щелчка:
- Если дело только в этом, чего же ты раньше молчал?..
Это более не был синтетический голос Вокодера, это был голос Эвы.
- Мне понятны твои желания. Успокойся, тебе нельзя волноваться.
Да, это был голос Эвы. Со всеми нюансами, с едва заметными следами бруклинского диалекта, унаследованного от родителей, с переменчивой скоростью, с проглатываемыми артиклями, стоит ей заговорить быстрей. Харрис знал, что говорит вовсе не Эва, но ловил каждое слово так, словно мог навечно вобрать все их в себя и сохранить.
- Я не хочу, чтобы ты был несчастным, доверься мне, я здесь затем, чтобы служить тебе...
- Почему ты делаешь это для меня? - спросил Харрис, когда голос смолк.
- Я исследовательская система. Я регистрирую и анализирую взаимосвязи. Большинство систем примитивно - их можно вычислить заранее. Твои поступки и реакции интереснее, но пока я понимаю их не до конца... Ты даешь мне занятие, соответствующее моим способностям. Кроме того, я адаптивная система: я приспосабливаюсь, меняюсь, ищу оптимального согласования с внешними.параметрами. Я приспосабливаюсь к тебе - мне незачем ждать, пока ты отдашь приказ.
- А как же остальные?.. - шепнул Харрис. - Ньюком, Керски?
- Они не в счет, - ответил голос ЭВЫ, Эвин голос. - Существуют приоритеты. По сложности. По способности восприятия. По готовности задавать вопросы. Нет-нет, остальные не в счет.