Студенты океанографического факультета Константин Моргунов и Семён Гостинцев возвращались с практики, которую проходили на Курилах. Обоим не терпелось снова оказаться в шумной, всегда торопящейся куда-то Москве.

На станции Ерофей Павлович, нареченной именем и отчеством землепроходца Хабарова, пассажирский № 41 стоит около двух часов. Перекусив в вокзальном буфете, друзья прогуливались по перрону.

— Кончу университет, — всегда буду летать самолётом, — словно стращая железную дорогу, сказал Моргунов. — С ума сойдешь, — больше недели в вагоне! Хоть бы ты умел в шахматы играть, так нет! И ведь только третьи сутки пошли… Как убивать время?…

Его коренастый товарищ передернул плечами. Ответил, помедлив немного:

— Придумывай потрясающие случаи для рассказов в Москве. Из переполненной подвигами жизни океанографа во время практики. Ну, скажем, единоборство с китами, дуэли на мечах-рыбах, спуски в Марракотовы бездны. Я буду записывать, чтобы ты не забыл…

Из тьмы на освещенную платформу поднимались люди в шуршащих плащ-палатках, прикрывающих автоматы. У левой ноги переднего степенно выступала рослая немецкая овчарка. И без того тёмный окрас собаки казался угольно-черным потому, что шерсть намокла.

— Пограничники! — значительно сказал Моргунов, когда те проследовали мимо, постукивая каблуками по бетону платформы.

— Граница далеко, зачем здесь пограничники?… Просто патруль.

— Ищут кого-то. Обратил внимание, как нас рассматривали? А собачку приметил?

— Собачка всё на тебя косилась. По-моему, — даже укусить норовила.

— Не треплись! — оборвал Костя. — Сибирь, братец! Тут тебе и прииски, и индустрия, и секретные объекты. Наверное, кое-кто интересуется. Могут с самолета в тайге выбросить человечка. Да чего там — с тобой вместе читали, как умудряются… Каких случаев не бывает…

— А! Всё это писатели выдумывают…

— Ну, как сказать! Приукрашают — дело другое, а без фактов нельзя.

Семён не любил спорить, особенно там, где не мог быть уверенным в своей правоте.

Другое дело, если бы разговор шёл о летописи спортивных рекордов. Во всём, что касалось спорта, Семён считался непререкаемым авторитетом, хотя сам занимался только боксом.

Через несколько дней можно будет надеть перчатки, проверить, не потерял ли за лето спортивную форму. Нет, конечно! Пожалуй, даже приобрел кое-что.

— Паровоз подают! — обрадованно сказал Семён. Ублаготворённо отдуваясь, локомотив проследовал по второму пути вдоль строя вагонов, будто делал им смотр. Впереди, в снопе прожекторного света, теряли свою яркость красные, жёлтые и зелёные фонари стрелок и семафоров.

Когда репродуктор напомнил хриплым, простуженным голосом о скором отправлении, друзья двинулись к своему вагону.

Места они занимали в третьем купе, верхнее и нижнее справа. Левая сторона освободилась ещё в Хабаровске. Теперь наверху слева пристраивал в багажную сетку пачку газет и согнутую пополам книжку в яркой обложке невысокий плотный человек в тёмном костюме. Растопырив циркулем ноги, он стоял спиной к двери, опираясь одной ногой на нижнее место, а другой — на большой зачехлённый чемодан. Матовый верхний фонарь отражался в его блестящей лысине.

— Привет попутчикам! — общительно приветствовал он студентов, довольно легко спрыгивая на пол. — Далеко, молодые люди?

Лицо человека казалось несколько угловатым, но приятным. От весёлых с хитринкой глаз убегали к вискам неглубоко насечённые морщинки.

— В Москву-матушку, — улыбнулся ему Костя.

— Тогда придётся знакомиться по всем правилам: почти восемь суток предстоит провести вместе. Иван Александрович Пряхин, горный инспектор, сам рудокоп в дорогом минувшем. С кем имею честь делить эту каюту?

Друзья назвались.

— Океанография — это для меня то же, что астрофизика. Темен, к сожалению. Вот если бы геологами были, — дело другое. Смежное дело. Ну, а где же ещё попутчик?

— Была попутчица, к сыну в Хабаровск ехала из Владивостока. От Хабаровска мы вдвоём купе занимаем…

— Значит, здесь сел кто-то. Проводница сказала, что низ занят.

— Не торопится пассажир, — взглянул на часы Гостинцев.

— Поспеет, время ещё есть, — успокоил его Иван Александрович и отогнул шторку, чтобы посмотреть на перрон. — С провожающими заболтался, поди. Или — с провожающей, а в таком случае прощаться полагается с глазу на глаз, ух ты-ы!..

Восклицание так некстати завершило фразу, что студенты оторопели. Но Пряхин уже обернулся к ним, объясняя:

— Ну и собачку провели мимо солдаты, скажу я вам! Волк волком, только что цветом чёрная. Выступает же — словно королева! Эта попороднее моей Тайны будет!..

— Мы видели, — сказал Костя, стягивая дождевик. — Патруль или наряд, как это называется…

— Оперативная группа, — поправил его Иван Александрович.

— Видимо, не просто на прогулку вывели пёсика?

— Скорее всего, куда-нибудь на погранзаставу везут. А я, знаете, неравнодушен к собакам. У меня две, овчарка и лайка. Тайна — та ведает охраной жены и чад, а Корсара я даже в инспекционных поездках с собой таскаю. Бывать приходится в таёжных районах, так я в свободное времечко — за ружьё да в лес! Глядишь, глухаришку, подчас и двух свалишь. Вы охотой не интересуетесь?

— Нет, да и заниматься не приходилось, — за обоих ответил Костя.

Пряхин уселся на нижнее левое место, благо оно всё ещё пустовало, извлёк из кармана кривую трубку, кисет, сказал мечтательно:

— Да, хорошо с ружьем и собачкой побродить… Утречком, по росе… А в шахматы тоже не играете?

— Я играю… немножко, — обрадовался Костя.

— Ну вот — выявляются общие интересы. Значит, организуем матч на первенство купе номер три. А там, может, и до вагонного чемпионата дойдём.

Его перебил репродуктор, объявив, что провожающим следует выйти из вагонов.

— Пора бы четвёртому показаться, — напомнил Костя. Он втайне надеялся, что этим четвертым окажется девушка. Её общество скрасило бы дорогу больше, нежели игра в шахматы с Иваном Александровичем.

Вагон качнулся чуть-чуть, фонарь на платформе начал скользить по мутному от дождя стеклу окошка.

— Тронулись, — констатировал Пряхин и сверился с большими карманными часами. — Минута в минуту. Теперь первым долгом надо заполучить постель…

— Пожалуй, можете занять нижнее место, — сказал Костя. — Видимо, проводница ошиблась…

— Видимо, так, — согласился Иван Александрович.

Быстроглазая веснушчатая девушка в форменном железнодорожном берете принесла постельные принадлежности. Застилая постель, объявила, что через полчаса желающие смогут получить чай.

— Вы, может быть, внизу мне постелите? По-стариковски? — спросил её Пряхин.

— Да занято же девятое. Вот моя подменная уже и билет вложила на место. — Девушка раскрыла сумку с карманчиками для билетов. — Задерживается где-то пассажир; наверное — в другом вагоне. Ваш билет я попрошу тоже…

Студенты предложили Ивану Александровичу занять нижнее место справа, но тот отказался:

— Ладно, на своём поеду. Я ещё на подъём лёгок. А играть будем на вашей койке, какая разница. Вы нам шахматы потом принесете, девушка?…

Через час все трое пили чай, причём студентам приходилось усиленно, отказываться от всевозможной домашней снеди — Иван Александрович угощал очень настойчиво. Ехал он в отпуск, и жена снабдила его чуть ли не месячным запасом плюшек и пирожков собственной выпечки. Даже на вид они были удивительно аппетитными.

— Как бы наш четвертый попутчик не остался без чая, — покачал головой Пряхин, размешивая сахар в стакане.

— Странный товарищ, — усмехнулся Семён Гостинцев. — Платит за место в купированном вагоне, а едет неизвестно где.