Иван Александрович, понимаете, я подумал, что поезд останавливать нельзя. Он же тогда сразу в сторону, геолог! Ночь же! И Семён тогда ни к чему бы прыгал за ним. Понимаете?…

Пряхин смотрел, как смотрят нормальные люди на сумасшедших.

— Послушайте, что вы такое городите?

— Иван Александрович! — в отчаянии выкрикнул студент, вкладывая в свой возглас бешеное нетерпение быть понятым, страх за жизнь друга, презрение к себе.

— Но ведь это безумие! — выдохнул горный инспектор, начиная верить.

— Надо остановить поезд! — решительно сказал Костя.

— Поздно, — ответил Пряхин. — То, что должно было случиться, уже случилось.

Студент спрятал лицо в липких от пота ладонях, заскрипел зубами. Собеседник положил ему на плечо тяжелую руку.

— Будем надеяться, что ваш товарищ прыгнул удачно. Скоро станция, оттуда позвонят ближайшему обходчику. Или — вышлют дрезину…

— Если… его не найдут?

— То есть, как это?

— Если Семен лежит… раненый в стороне от дороги? Там, где… Ну, он же мог пойти следом за тем…

— Тогда вызовут милицию. Будут искать.

— Вы… — сказал Костя. — Вы посторонний человек. Это же мой друг, Иван Александрович! И я… надо было и мне прыгнуть.

— Только этого и не хватало! Ну, знаете!.. Щенки! Мальчишки!

Пряхин уронил на стол шедшую кругом голову. Да, щенки! Да, мальчишки! Да, уже не поправишь несчастья. Кроме того, они спугнули преступника. Если ещё кто-то более умелый, наблюдал за «геологом», — их оплошность граничила с преступлением.

— Как быть, как исправить промах?

— В четвертом вагоне едет женщина, видимо связанная с ним…

— Гм… Хотите спугнуть и её?

— Нет, но… Следует хотя бы узнать в лицо. Нить всё-таки…

— Хватит! С вашими методами, знаете… — Пряхин сокрушенно махнул рукой. Потом задумался и продолжал, сосредоточенно разглядывая свою трубку: — Но посмотреть надо. Даже необходимо. Кажется, это предпоследнее отделение вагона, считая по ходу поезда?

— Да. Она в тёмно-синем свитере.

— Придётся пойти мне, — тоном, не допускающим возражений, заявил горный инспектор. — Свитер-то и я видел, а вот лицо…

Надев поверх пижамы пиджак, он вышел, заблаговременно протирая очки.

Моргунов молчал, отворотясь к окошку. В стекле тонуло четкое отражение настольной лампочки под оранжевым абажуром. За нею непроглядная ночь. Туда нырнул, чтобы раствориться, растаять в ней, отчаянно-смелый враг, а за ним — такой же отчаянно-смелый, не в пример Косте Моргунову, друг Сенька. Чужие люди не торопясь отправятся на его розыски. Может быть, не найдут и успокоятся, — что им до Семёна Гостинцева, замечательного парня и товарища? И старый друг Моргунов поедет своей дорогой, успокаивая себя, что прыгать следом было бессмысленно, что ничем не поможешь теперь Семёну? Нет, так не будет!

Он лихорадочно перетряхивал рюкзаки, выбрасывая лишнее, когда дверь открылась и горный инспектор пригласил:

— Входите, Люда, входите.

Тоненькая девушка в темно-синем свитере вошла, словно переступая воображаемый высокий порог. В глазах её читались растерянность, испуг. Она с видимым трудом разомкнула губы, чтобы сказать «здравствуйте».

— Знакомьтесь, — сказал Пряхин. — Людмила Раменкова, студентка из Горного. Проходила практику у нас в управлении. Короче: тот тип донёс ей чемодан и помог сесть в вагон. До этого встречала на прииске, когда навещала отца. Не геолог, а буровой мастер, с уголовным прошлым. Там назывался Василий Подкленов. Объяснил, что едет в Москву на курсы. Так?

Девушка кивнула. Пряхин блеснул стеклами очков, кашлянул.

— На прииске никаких секретных объектов, это наверняка. Даже не прииск ещё, а глубокая разведка запасов. Так что надо предполагать другое. Скажем, отсиживался там до поры. Прятался. Заметал след. А Люда ни при чём, конечно. Встретились, поболтали. Одним словом, никакой нити. Оборвалась.

Костя переступил с ноги на ногу, косясь на девушку. Стесняясь спросить без обиняков, решил начать издалека:

— Иван Александрович, а не могло быть…

— Не могло, — сразу же оборвал тот. — Степан Раменков, батька её, всему Приморью известен.

— Так… Прыгать бессмысленно, — наверное, остановка скоро?

Горный инспектор, уже обративший внимание на приготовленный рюкзак, снял очки и раздумчиво поскреб ими подбородок.

— Ясно… Правильно, нельзя оставлять товарища в беде. — Он посмотрел на часы, аккуратно защёлкнул крышку. — В Дарасуне будем минут через пять — десять…

— Иван Александрович, насчет наших вещей звякните в Москве, телефон на газете записан. А плащ этот и прочее сдать придётся. Куда следует. Я поеду с дрезиной. И — стану искать, если Семёна не окажется на месте прыжка.

— Очень нехорошо вышло. Щуку толкнули в воду, позволили товарищу чёрт знает что выкинуть, — мрачно говорил Пряхин, раскуривая трубку, и вдруг так ударил ею по столу, что брызнули перемешанные с пеплом искры: — Вы же здесь в трёх соснах заблудитесь. Тайга. Эх!

Отчаянно всплеснув руками, он выдернул из-под матраца брюки и стал надевать их поверх пижамных. Прыгая на одной ноге, волоча левую брючину по полу, заговорил сбивчиво:

— Люда, сообщишь в министерство, что я задерживаюсь. Ох, надо было подтяжки сначала!.. Пусть никому не передают путевку… Чемоданы сдашь в камеру хранения. Тьфу!.. Ступай, я пижамные штаны забыл снять… Ступай, ну!..

Девушка покорно захлопнула за собой дверь. Пряхин тяжело опустился на постель, стащил только что надетые брюки и начал освобождаться от пижамы.

— Может, я без вас обойдусь? — робко спросил Костя.

Горный инспектор только взглянул на него пренебрежительно. Пристёгивая к брюкам подтяжки, вытер локтем потный лоб.

— Уже обошлись раз, — сказал он наконец. — Лучше возьмите из моего чемодана продукты, — могут пригодиться. Плащ, обойму и всё прочее — тоже. Только заверните в газеты и сами не шибко лапайте…

Позади оранжевого абажура в стекле замелькали более яркие огни. Колеса начали жестче спотыкаться на стыках. Пассажирский № 41 прибывал на станцию Дарасун.

— Стоит минуту, — предупредил Пряхин.

Может быть, поезд и простоял минуту, но Косте Моргунову показалось, что он только замедлил ход.

Они провожали глазами хвостовые огни поезда, когда по пустынной платформе защелкали каблуки. Свет фонаря упал на отливающий металлическим блеском тёмный шёлковый плащ.

— Люда? Отстала от поезда? — испуганно вскрикнул горный инспектор.

Она опустила на перрон маленький чемодан.

— Я не отстала, Иван Александрович! Я подумала, что могу помочь вам. Я ведь лучше всех знаю его в лицо… И вообще… А насчет вашей путевки можно телеграфировать…

Девушка явно смущалась.

— Ты определенно сошла с ума! — схватился за голову Пряхин. — Ну, что мы с тобой делать будем? Семьдесят третий придет только через четыре часа…

— Иван Александрович, я никуда не поеду. Я должна с вами. Ведь я тоже виновата…

— В чем ты виновата? Ересь! Говорить смешно.

Взмахивая руками, Пряхин бегал вокруг девушки. Людмила умоляюще подняла свои продолговатые глаза на Костю, и тот не выдержал:

— Иван Александрович, нам следует торопиться. Время идёт же! А товарища придётся взять, не бросать же её здесь, раз так получилось. Опасно. Чего доброго, тот субчик решит на станцию заглянуть.

Пряхин приостановился, раздумывая.

— Чёрт знает что такое! При первом удобном случае я засуну тебя в поезд, — слышишь? — опять набросился он на девушку. — И чтобы без разговоров. А сейчас…

Он побежал к станционным постройкам. Наступившее молчание нарушила Люда.

— Я вам очень благодарна, товарищ. Получилось так, что вы имеете полное право меня подозревать, я понимаю. Поэтому я очень-очень вам благодарна.

Костя невольно усмехнулся: новая знакомая изъяснялась воистину с женской непоследовательностью. Пойми попробуй, за что она благодарит? За то, что он подозревает её, что ли?