Проверка продолжалась еще некоторое время. Потом поезд тронулся. Стал набирать скорость. Я облегченно вздохнул. Прислонившись к стене, забылся в каком-то странном полусне, несмотря на сильную тряску. Думал о товарищах, оставшихся в Нише.

Что с Микой и другими? Что произошло на нишских улицах после взрыва?

Перед нападением на отель «Парк» в нишской партийной организации были приняты всевозможные меры предосторожности. Те, у кого оказались не в порядке документы, своевременно укрылись в надежных местах. В половине девятого все члены партии должны были уйти с улиц города. Все были взволнованы… Ждали чего-то, но чего — никто не знал.

Мия и несколько товарищей, осведомленных об операции, встретились около половины девятого. Мика пришел немного погодя. Ему потребовалось немало времени, чтобы от крепостной стены, где он передал мне оружие, добраться до дому. Он спешил…

Разговаривали тихо. Старый будильник на комоде медленно отсчитывал минуты. Словно не доверяя ветхому будильнику, Мия время от времени поглядывал на свои наручные часы. Было без десяти девять. Все переглянулись. Десять минут иногда могут казаться очень долгими. Начали болтать о разной чепухе, но все думали об одном.

Время еле ползло. Разговор стал принужденным и вялым. Потом вовсе заглох. Глядя на часы, Мика спокойно произнес:

— Еще пять минут.

И этим он словно подвел черту. Больше никто ни о чем не спрашивал. Воцарилась тишина, странная и напряженная. Глаза всех были устремлены на часы. Стрелка приближалась к девяти. Еще секунда, мгновение — и прогремит взрыв.

— Сейчас, — произнес кто-то. Но взрыва не последовало. Тишина… Минуты уходили… Ожидание начало переходить в нервозность. Первым тревожное молчание нарушил Мия:

— Пять минут десятого.

Ему никто не ответил. Все по-прежнему молчали. И только Мика нервно заходил по комнате, сверяя свои часы с будильником.

— Что же случилось? Ведь намечено было на девять часов, — твердил он, шагая по комнате и озабоченно покачивая головой.

— Все пропало!

— Должно быть, испугался. Больше ничего не могло помешать ему.

Другие молчали, погруженные в свои мысли. Разбить мучительное молчание, завести разговор о будничных делах не удавалось. Мика решил выйти во двор. С непонятной иронией заулыбался, стал снимать засов. Он всегда спешил в оценке людей. Осуждал их поспешнее, чем следовало бы.

Он сдвинул засов и открыл дверь. Но скрипа старых, разболтанных дверей не услышал: ночную тишину расколол сильный взрыв.

Словно по команде все вскочили на ноги. Радость осветила лица. Люди бросились друг к другу. Стали целоваться. Послышались возгласы:

— Вышло!

— Все сошло хорошо!

Неожиданно всеобщую радость нарушил новый взрыв. Но он вызвал тревогу и озабоченность.

— Что такое? — проговорил Мика. — Мы же договаривались об одной гранате.

Ответа не последовало. Все молча прислушивались. Глухо прозвучало несколько выстрелов. Мия больно сжал чью-то руку.

— Наверняка что-то случилось!

В глазах его была тревога. Про себя он подумал: «Парня мы больше не увидим».

В эту первую боевую ночь товарищи испытали двоякое чувство: чувство радости, оттого что в Нише началась борьба с оккупантами, и чувство грусти, оттого что, как они полагали, я погиб.

А на улицах тем временем царил невообразимый хаос. Льотичевскую молодежь, шлявшуюся по улицам, охватила паника. Пьяные быстро трезвели. Музыка прекратилась. Каждый спасался, как мог. Люди натыкались друг на друга, падали, кричали. В дверях ресторанов, кондитерских возникали пробки. Люди топтали друг друга, поднимались и снова бежали.

Немцы нагрянули со всех сторон. Зловеще завыли сирены. Залились свистки. Бешено звонили телефоны. Загремели команды. Отовсюду стали выскакивать автомобили, мотоциклы, чтобы преградить путь бегущим, блокировать целые кварталы. Это только усилило панику. Люди бежали сломя голову, куда глаза глядят. Теряли шляпы, ботинки, портфели, плащи. Казалось, что по улицам пронесся ураган или прошла огромная демонстрация, кончившаяся столкновением с полицией.

Всех охватил безумный страх и паника.

К отелю «Парк» примчались санитарные машины. Засуетились врачи и сестры, оказывая первую помощь раненым. Сколько же человек было убито и ранено на самом деле? Этого никто не знал. Немцы молчали, словно набрав в рот воды[12].

Прошло два дня с тех пор, как я возвратился. Люди рассказывали необыкновенные вещи об операции в Нише. Я, конечно, прислушивался. Версии были самые различные, причем их оказалось столько, что я поневоле задался вопросом: откуда все это идет? Над некоторыми небылицами оставалось только смеяться. Да и что такое правда? Каков же действительный результат всего. Уже в первый день возвращения во мне стало зарождаться какое-то непонятное желание. Заманчивое и в то же время опасное. Желание, которое на первый взгляд казалось неосуществимым и туманным, но которое постепенно усиливалось, становилось все более определенным, заставляло неотступно думать о нем. Оно стало еще сильнее, когда я услышал рассказ о цепи часовых, которую немцы выставили вокруг отеля «Парк», и о панике, которая среди них поднялась. Оккупанты теперь уже не выглядели такими гордыми, как прежде. Они оглядывались на каждого и боялись собственной тени. Мне захотелось еще раз пройти к отелю «Парк», увидеть перепуганных часовых. Это желание крепло. У меня уже не хватало сил бороться с ним. Я прекрасно понимал, что поездка в Ниш опасна, что меня могут узнать и тем не менее ничего не мог с собой поделать. Хотелось еще раз увидеть все своими глазами.

Правда была известна только мне, но я не имел права рассказывать о ней. В те дни она была тайной, доступной лишь небольшому числу посвященных. На другой день пронеслась весть о том, что немцы развесили по городу объявления, в которых обещали вознаграждение в сто тысяч динаров тому, кто выдаст или поможет обнаружить преступника. Это еще сильнее расщекотало мне нервы. Захотелось самому прочитать объявление, увидеть, как оно выглядит.

Стремление еще раз увидеть Ниш стало настолько сильным, что я наконец уступил и решился еще раз побывать в тех местах.

Противиться этому желанию я не имел сил. Оно манило, как зеленый луг с душистыми цветами. Начать рискованное путешествие решил вечером второго дня. А коль скоро решение было принято, я хотел осуществить его как можно скорее. Но так скоро сделать это было нельзя. На одном желании далеко не уедешь. Поезд на Ниш шел лишь утром следующего дня.

Минула беспокойная, полная противоречивых, мечтаний ночь. Наступило солнечное утро, третье с того дня, когда я выполнил задание. Еще несколько часов, и я увижу желаемое.

Поезд мчался от Куршумлии к Нишу. Я сидел в купе и думал о странности и необъяснимости своего поступка. Может быть, в душе я лелеял надежду где-нибудь в Нише случайно встретить Мику? Может быть, мне хотелось побольше разузнать о том, что произошло позже? Или своими глазами посмотреть, не начали ли немцы применять репрессии по отношению к мирному населению? При одной мысли об этом руки у меня судорожно сжимались в кулаки и желание мстить охватывало с еще большей силой.

Был полдень, когда поезд остановился на Нишском вокзале.

Итак, через десять минут я буду на месте, которое меня так притягивает. Сильное волнение охватило меня. Мне показалось, что все знают, зачем я иду. Но это продолжалось одно мгновение. Уже после первых шагов я стал успокаиваться. Вокруг было спокойно. Люди шли по своим делам. Никто не обращал на меня никакого внимания. Тревога улетучивалась, но вместе с ней исчезало желание побыстрее подойти к отелю «Парк». Времени было достаточно. До захода солнца и полицейского часа, который начинался в восемь часов, я мог не спеша все осмотреть. Поэтому пошел пешком. Чем ближе подходил я к главной улице и памятнику, тем живее были воспоминания. Народу на улицах было немного. Но мне чудилось, что уже темно, что горят фонари и слышится рев пьяных голосов, музыка и песни.