это.

- Что делает его еще лучше.

- Ты не собираешься дать мне об этом забыть, не так ли?

- Никогда.

Я смущаюсь, и мы оба смеемся, звуки смешались, мягкий и женственный с низким и глубоким.

А затем воздух меняется вокруг нас, и мы смотрим друг на друга. У меня нет идей, почему он торчит

здесь со мной, но без него, я была бы одна и даже намного напугана.

- Я не знаю, что произошло бы со мной, если ты не нашел бы меня в том переулке, - говорю я, в голосе слышится дрожь. – Спасибо, Кейден.

Его глаза засверкали, тень ушла из них, как только мы оба моргнули. – Поблагодаришь меня, когда твоя память вернется, - говорит он, и не смотря на то, что это замечательный ответ, он как-то и

несовершенный. Есть странный подтекст, который выходит за пределы предсказуемости или

искренности.

Это моя последняя мысль перед тем, как задвигалась кровать, и я оттолкнулась от него, не могу

подумать о движении, от которого палата сильно кружится. Другой удар, и меня потянуло вырвать.

Со стоном, я поворачиваюсь на бок, поджимаю колени к своему животу, и меня больше не тошнит.

Удары и качание кровати – настоящая пытка.

- О, милая, - говорит Анна, нависая надо мной, как только мы перестаем двигаться. – Это

поездка прошла нехорошо, не так ли?

- Больно, - я смогла, горло хрипит, гусиная кожа поднимается по моим рукам. – И холодно.

- Я удостоверюсь, что у нас есть лекарство от тошноты для вас, когда вы выйдите из

томографии.

- Не можете ли вы это сделать раньше? – я прошу. – Я не хочу заболеть во время анализа.

- Мы сделаем это, как только я получу ваше лекарство, - говорит она. – Если все в порядке, я

бы попробовала и просто покончила с этим. Я положу теплое одеяло на твои ноги сейчас, чтобы

остановить дрожь. – Она не ждет моего согласия, сообщая: - Нам надо переложить тебя на стол, - и

вдруг вместе с другой медсестрой поднимают меня.

Мой желудок вертится, и пульсация в моей голове усиливается, когда они укладывают меня на

твердую платформу, которая бьет мою поврежденную спину всеми возможными способами. Это

приводит меня к чувству беззащитности и большому одиночеству в своем скудном больничном

халате. Обняв себя, я дрожу, мои зубы стучат. – Холодно, - говорю я. – Очень холодно.

- Я знаю, - говорит она. – Держись. Я за одеялом. – Она убегает и возвращается, и как обещала, укутывает мою нижнюю часть тела. – Лучше?

- Да, - говорю я, чувствуя, как холод немного уходит. – Помогает.

- Хорошо. Потому что как только мы начнем МРТ, вы должны пытаться лежать неподвижно. –

Она раскрывает мои руки. – Держи их по сторонам. – Я киваю, и она добавляет: - Я собираюсь одеть

тебе наушники. Они помогут с шумом. – Перед тем, как надеть их, она мне говорит: - Пытайся просто

закрыть свои глаза и скоро все закончится.

Я хватаю ее руку до того, как она затыкает мне уши. – Как скоро?

- Двадцать минут, - говорит она.

- Это долго.

- Не успеешь понять, как все закончится. – Она затыкает мне уши наушниками, и я слышу, как

играет какая-то музыка – думаю, классическая. Стол начинает двигаться, и я снова себя обнимаю, воздух вокруг меня кажется становится от холодного до очень холодного. Так быстро, я в центре

гигантской цилиндрической машины.

- Нам надо, чтобы ты лежала неподвижно, - появляется голос в моих ушах. – И положи свои

руки назад.

- Хорошо, - говорю я, заставляя мое тело успокоиться. Мне нужен этот анализ, чтобы получить

ответы. Мне надо поправиться и вспомнить, кто я.

Музыка снова начинает играть, мягкая скрипка, то темпераментная, то страстная, и я

удивляюсь, как я поняла, что это скрипка, когда я не могу вспомнить свое собственное имя. Вокруг

меня поднимается гул, и машина начинает что-то типа вращающихся движений. Я зажмуриваю свои

глаза. Звук музыки громче сейчас, скрипка играет быстрее, ноты страстные и дерзкие, и вдруг я бегу

по булыжной дороге, темнота скрывает меня, сердце скачет, страх в моей груди. Я должна выбраться.

Я должна убежать. Я выглядываю из-за плеча и пытаюсь отчаянно увидеть, кто за мной, но там только

темнота, а затем тяжелый удар в мои плечи, что заставляет меня задыхаться, боль раскалывается в

моем черепе.

Я опускаюсь на колени и говорю себе встать. Вставай! Но боль, о, боль такая сильная. Я

чувствую, что падаю, мои руки упираются в тротуар, камни вонзаются мне в ладони перед тем, как

вонзиться в щеку. И затем наступает темнота. Темно, все чернильное. Часы тикают и тикают, боль

расходится по моему черепу, и вдруг я на спине и щурюсь в бледно-голубые глаза, но не могу

сфокусироваться. Затем снова приходит темнота.

Глава Два

Я моргаю, и еще раз смотрю в бледно-голубые глаза. – Кейден?

Его губы изгибаются, и эти его глаза, которые могут прямо украсть пустоту моей памяти, светятся удовлетворением. – Ты помнишь меня. Прогресс. Последние два раза, когда ты

просыпалась, ты не знала мое имя.

- Что за последние два раза? – я пытаюсь сосредоточиться, вспомнить что-нибудь, кроме него.

– МРТ аппарат…

- У тебя была паника внутри него, и им пришлось усыпить тебя.

Я хмурю брови, и вспоминаю играющую скрипку в моих ушах. – Нет. Я была в порядке, просто было холодно и болел живот.

- До тех пор, пока ты не перестала быть в порядке, - говорит он, проведя рукой по темному

пятнышку на подбородке, которое не помню, чтобы было раньше. На меня накатывает плохое

чувство.

- Сколько времени прошло?

Он снова смотрит на свои часы, и я успокаиваюсь, помня, что это Картье, успокаиваюсь от

всех знакомых вещей. Пока он не объявляет: - Тридцать шесть часов.

Потеря столько времени – это как удар; внезапно в горле становится так сухо, как будто

внутри наждачная бумага. – Мне надо воды.

Он встает и находит кувшин, наполняя чашку для меня. Я пытаюсь сесть, и он быстро

прекращает свои действия, мягко беря мою руку, его прикосновение наэлектризовано, знакомое в

некотором смысле, что больше не удивляет меня, но до сих пор смущает. – Давай я приподниму

кровать, - предлагает он, и я киваю, разрешая ему помочь мне, как и много раз до этого, кажется, когда в действительности вовсе и не так часто.

Кровать поднимается, и я устраиваюсь на ней, пока он тянется за чашкой. Он предлагает ее

мне, и на этот раз, когда я ее беру, и наши руки и взгляды сталкиваются, я не отвожу взгляд. Я не

могу отвести взгляд. – Дежа-вю, - шепчу я, чувствуя, как проясняется моя душа.

- Да, - соглашается он. – Дежа-вю. – Хотя я могла бы просто так выбросить это из головы, у

меня чувство, что это больше, чем простое повторное действие.

Я залпом выпиваю содержимое чашки, быстро глотая, пока он не остановил меня, и когда я

заканчиваю, он ее забирает. – Еще?

- Нет, спасибо. – Я гляжу вниз, расслабляясь, понимая, что капельницу убрали. – Тяжело

понять, что я дважды просыпалась и не помню это.

- Ты не только просыпалась… в последний раз, когда ты встала, ты съела немного супа и

медсестра помогла принять тебе душ.

- Душ? Хорошо, вот сейчас я очень ошеломлена. Как я могу это не помнить? Насколько плоха

моя травма головы?

- Твои анализы были все в порядке за исключением сотрясения, которое лечится. Также

следует лечить твою спину.

Я двигаю плечами и киваю. – Чувствую себя лучше, и моя голова не болит, как раньше. Но я

не рада, что не могу вспомнить последние два раза, когда просыпалась.

- Это из-за таблеток, которые они тебе дали, когда у тебя случился приступ паники.

- Откуда ты знаешь?

- Потому что во второй раз, когда ты проснулась и не помнила первый раз, я забеспокоился и

спросил.

- Может быть потеря всей моей памяти из-за таблеток? – спрашиваю я с надеждой.

Его губы сжимаются. – Нет. Извини. Я тоже об этом спросил.

- Конечно, это не таблетки, - говорю я мрачно. – Это было бы очень легким решением. В

конце концов, я приняла душ.

- Как и я, - говорит он. – Я боялся, что они выгонят меня, если я не помоюсь.

В этот момент я замечаю, что он сейчас в светло-голубой футболке и линялых джинсах, которые показывают, я полагаю, что он ходил домой, переоделся, и решил вернуться сюда ко мне. –

Прошло тридцать шесть часов после моего анализа, и по крайней мере еще восемь часов до него, а

ты до сих пор здесь.

- Да. Я до сих пор здесь.

Реальность бьет меня с мучительной ясностью. – Никто не приходил, ища меня.

Он жестоко качает головой. – Нет.

Я вдыхаю и позволяю себе выдохнуть, опустошенная этой новостью. Кейден здесь из чувства

долга или некоего чувства ответственности. Как бы то ни было, он не признает это, а я не собираюсь

доказывать эту мысль. Мне надо выйти отсюда, и ему тоже.

- Ты не знаешь, когда придет доктор? – спрашиваю я.

- Не раньше завтрашнего дня.

- Я не могу ждать до завтра; мне надо поговорить с ним сейчас, - я настаиваю. – Пожалуйста, позови его. – Я понимаю, что схватила его руку и сжимаю ее. – Извини. – Я отдергиваю свою руку, и

она дрожит. Я дрожу. Везде. – Мне просто надо, чтобы он осмотрел меня. Они… они должны

заставить меня вспомнить, кто я.

- Доктор же сказал, что ты вспомнишь, - уверяет он меня, подходя к столу у кровати и

показывает кожаную книгу.

- Что это?

- Дневник. Местный психолог оставил его для тебя. Она хочет, чтобы ты записывала свои

мысли и сны. Вероятно, есть причина верить, что он поможет тебе быстрее восстановить память.

Не веря своим глазам, я спрашиваю: - Это мой курс лечения? Дневник? – Я забираю его у

него, мои брови хмурятся от нахлынувшего и сразу исчезнувшего воспоминания, оставив меня в

расстройстве и готовой выкинуть чертову штуку. – Как это должно помочь мне?

- Это лишь одна часть плана лечения, который представят тебе в понедельник.

Я положила дневник на кровать, отвергая его вместе с «планом лечения». – Кажется, они

верят, что твой мозг подавляет воспоминания, чтобы защитить тебя от какой-то травмы.

- Оставив меня бездомной и без имени? – спрашиваю я. – Это жестокий способ защитить

меня. И у меня даже нет воспоминаний, чтобы их туда записать.

Он подходит к кровати, его рука ложится на мою ногу. Это сильная рука, рука мужчины, который знает, что он хочет и добивается этого, хотя я ничего не знаю об этом. – Может, если мы