— Рамон… — начала она, будучи более не в состояний выносить воцарившуюся в комнате тишину, но он прервал ее без всяких извинений.

— Скажите это еще раз! — скомандовал он резко. — То, что вы сказали, повторите это!

Чего он добивался? Доказательств ее искренности? Или просто хотел насладиться ее унижением?

— То, что я хочу извиниться? Да, я действительно этого хочу. Мой отец был не прав, попросив вас…

— Он больше, чем просил.

— Да, я знаю, он сделал женитьбу на мне условием продажи телевизионной компании. А я… — Ей пришлось остановиться, чтобы сделать глубокий вдох и хоть немного успокоиться. Ї Мне нужно было разговаривать с вами иначе.

Эти прохладные серые, слегка прищуренные глаза все еще наблюдали за ней. Ничто не ускользало от него.

— Я почти поверил вам, — произнес Рамон, в конце концов.

— Но я действительно так думаю!

Ей было очень нужно, чтобы он поверил в это. Если не поверит, то все пропало.

— Я надеюсь, вы все-таки поверите мне.

Эстрелла сделала паузу, надеясь, что Рамон, наконец-то, заговорит и возьмет инициативу в свои руки. Она дала ему достаточно времени.

Но Рамон ничего не сказал. Он просто сидел, смотрел в упор на нее и ждал. Ждал, пока ее нервы не выдержали этой тишины, и она начала ерзать в кресле.

— Мой отец не должен был ставить вам таких условий, какие бы причины у него на то ни имелись. А я должна была прямо сказать вам, что знаю, вернее, догадываюсь о его планах.

Эстрелла болтала всякую ерунду и сама это прекрасно понимала, но не могла заставить себя остановиться. Молчание Рамона так влияло на нее, что ей необходимо было говорить хоть что-нибудь, чтобы заполнить возникшую паузу.

— Я с самого начала обязана была это сказать.

— Но не сказали.

— Нет.

— Почему?

На этот вопрос Эстрелла не могла ответить даже самой себе.

— Я… — попыталась она начать, но нервы сдали, и в голове не осталось ни одной мысли.

И вместо того, чтобы подумать и дать какой-нибудь вразумительный ответ, она взяла бокал и допила вино.

— Я бы предпочел, чтобы вы не напивались, Ї сухо прокомментировал Рамон. — Вряд ли моим делам с вашим отцом сильно поможет, если я привезу вас домой в невменяемом состоянии.

— Я не пьяна! — с негодованием воскликнула Эстрелла, почувствовав, как жар стремительно заливает ей щеки.

— Не совсем, конечно… Но если вы будете так много пить и дальше, то рано или поздно это случится. Итак, скажите мне, что такого ужасного вы собирались мне сказать, что вам пришлось слегка напиться, чтобы начать разговор.

Что ж, если она слегка опьянеет, ей будет легче сказать этому мужчине, что ей никак не удается выбросить его из головы. Что она мечтает о нем каждую ночь, и его образ преследует ее днем.

Но разве признаешься в этом, когда он смотрит на нее так холодно, словно оценивая каждый ее жест и каждое слово, которое она произносит.

Вконец растерявшись, Эстрелла поставила бокал на стол и уставилась на него, не в силах поднять глаза на Рамона.

— Итак, донья Медрано? — настойчиво спросил Рамон.

Намеренно подчеркнутое слово «донья», заставило ее поднять голову и импульсивно воскликнуть:

— Вы прекрасно знаете, с чего началась эта история! Все вокруг в курсе, почему мой отец играет в эти игры! И почему он пытается заставить людей жениться на мне. И вы тоже, наверняка, не раз слышали об этом. Ведь именно вы привели Карлоса в наш дом.

«Не думайте, что я буду довольствоваться объедками со стола Карлоса Перея». Его обидные слова тогда ранили ее гораздо больше, чем злоба, с которой он это сказал. Сейчас, глядя в его холодное лицо, она увидела то же ослепляющее презрение.

— А, вот о чем мы говорим, об этом Перее. Мне было любопытно, когда же мы доберемся до сути. Вы хотите меня убедить, что Карлоса Перея никогда не было? И что вся эта история вымысел?

О, как она хотела, чтобы так оно и было!

— Нет, — пробормотала она. — Я не собираюсь утверждать это. Карлос был.

— Так вы собираетесь объяснить мне, почему вы набросились на женатого мужчину и как вы соблазнили его, после чего он бросил жену с тремя детьми ради вас?

— С двумя. Детей было всего двое, — пробормотала Эстрелла.

— А вы думаете, что есть какая-то разница?

— Я так не думаю.

Ничто не облегчит ее совесть. И ничто, казалось, не вернет ей доброе имя и репутацию.

Внезапно Рамон поднялся с дивана, как будто не мог больше находиться рядом с ней.

Ї Вряд ли для вас имело значение, что жена и дети ждали его дома. И то, что он разбил их сердца, побежав за вами. Вас это нисколько не волновало. Вы получили, что хотели, и вас не интересовало, что это будет стоить другим.

Упасть еще ниже было просто невозможно. Она никогда не чувствовала себя такой униженной, как сейчас. Даже когда узнала правду про Карлоса, она не чувствовала себя такой жалкой, такой испорченной, как в этот момент.

Эстрелла больше не могла выносить подобных мук. Она встала, заставив себя высоко поднять голову, и с вызовом посмотрела ему прямо в его глаза.

— Все было совсем не так, сеньор Дарио!

К ее радости, она, наконец, справилась со своим голосом, он перестал дрожать.

— Все было совсем по-другому! Но я понимаю, что вы не поверите моим словам! Я, честно говоря, думала, что вы другой, но, кажется, ошиблась. Вы такой же, как все остальные, как мой отец…

— Черт побери, нет!

Она, кажется, задела его! Рамон пришел в бешенство. Его серые глаза горели, ноздри раздувались, и белые отметины выступили вокруг носа и рта.

— Да, черт возьми! — накинулась она на него. Вы очень похожи на него! Вы видите только то, что хотите видеть, и верите в то, во что хотите верить. Вы даже не попытаетесь узнать правду!

— О какой правде вы говорите? Что вы хотите этим сказать?..

— Ничего, кроме «Спокойной ночи».

Эстрелла схватила сумку, сжав ручки так сильно, что костяшки ее пальцев побелели.

— Спокойной ночи, сеньор Дарио, — проговорила она сквозь зубы. — Спасибо вам за вино. Мне, наверное, нужно сказать, что все было очень мило, но предпочитаю не лгать.

Эстрелла была абсолютно уверена, что он не станет мешать ей, и даст спокойно уйти. Она упустила свой шанс, сожгла мосты и потеряла надежду на осуществление своего плана.

И от этой мысли слезы подступили к глазам. В очередной раз ей не удалось убедить человека в том, что она не такая, как о ней думают. И хотя она почти не знала его, ей было особенно неприятно, что Рамон присоединился к тем, кто осуждает ее, не узнав всей правды.

Собираясь к нему, она надеялась, что хоть он-то ее выслушает.

Сейчас надежды рухнули.

Ноги сделались ватными, и каждый шаг давался ей с трудом. Из-за слез все было как в тумане, и она почти ничего не видела перед собой.

Но Эстрелла не собиралась оборачиваться. Нельзя показывать свою слабость.

— Эстрелла, — она услышала голос Рамона, когда уже меньше всего этого ожидала.

И он был таким тихим, таким нежным, что, идя, будто в тумане, к двери, она не была уверена, действительно ли услышала свое имя или ей просто показалось.

Но Рамон заговорил снова:

— Эстрелла, не уходите.

В первый раз он назвал ее по имени. Она невольно замедлила шаг. Никто и никогда не произносил ее имя так ласково и красиво. Ее сердце сжалось от мысли, что это может быть единственный раз, когда она услышит свое имя из его уст.

Но Эстрелла все еще не могла заставить себя повернуться к нему. Она слишком боялась того, что может увидеть в его глазах и что он может прочесть в ее.

Если она промедлит или обернется, возможно, она не сможет себя заставить двинуться снова.

Впервые он произнес ее имя, понял вдруг Рамон. Впервые подумал о ней не как о донье Медрано, дочери Альфредо Медрано, а просто как о необычайно красивой и желанной женщине, о женщине, которую он столько раз мысленно целовал и сжимал в объятиях.