Возвращение Марио и Луиджи положило конец их разговору, чему Хэтти была только рада. Она чувствовала себя так, словно получила удар в солнечное сплетение. В потрясенном молчании она сунула руки в рукава жакета, вручила чемодан Марио и поплелась к машине. Прежде чем сесть на переднее сиденье, она молча обняла хозяев и поцеловала детей. Хэтти надеялась, что если кто и обратит внимание на ее неразговорчивость, то не сочтет се странной. Заняв место за рулем, Марио мельком взглянул на Хэтти и взял ее за руку.

– Что-то ты притихла.

Хэтти молча кивнула, усилием воли сдерживая желание вырвать руку.

К счастью, Марио, по-видимому, решил, что она подавлена мыслью о предстоящей разлуке с ним, и до самого аэропорта не произнес ни слова. Они подошли к стойке регистрации как раз в тот момент, когда объявили посадку на рейс до Лондона. Марио обнял Хэтти и прижал к себе так крепко, что ей показалось, будто ее ребра того и гляди затрещат.

– Как только доберешься до дома, позвони мне в отель, – попросил, точнее приказал, он. Поцеловав Хэтти в холодные губы и не получив ответа, Марио чуть отстранился и вопросительно посмотрел ей в глаза. – В чем дело? Тебе плохо, любимая?

– Обычное волнение перед полетом, – солгала Хэтти, торопясь уйти. – Мне пора, до свидания, Марио.

Она быстро зашагала к выходу на посадку, боясь оглянуться, поскольку знала, что один взгляд на Марио может разрушить ее с трудом сохраняемое самообладание. Заняв свое место, Хэтти невидяще уставилась в иллюминатор и просидела недвижно до самого Лондона.

Марио снял трубку после первого же гудка. Услышав, что Хэтти дома, он вздохнул с облегчением.

– Как ты себя чувствуешь, любимая? Я за тебя очень волновался! Уезжая, ты выглядела не очень...

– Ты же знаешь, я терпеть не могу самолеты, – прервала его Хэтти. – Меня до сих пор поташнивает, я даже не могу сейчас говорить.

– Отдыхай, я позвоню позже;

– Лучше завтра! – быстро сказала Хэтти. Ей вдруг нестерпимо захотелось закончить разговор поскорее. – А сейчас я ложусь спать.

Вешая трубку, Хэтти посмотрела на свою руку и осознала, что до сих пор носит кольцо, подаренное Марио. Она с отвращением сорвала его с пальца и, не глядя, швырнула через всю комнату. Ей немного полегчало. Теперь можно позвонить родителям и сообщить о своем приезде.

Трубку взяла мать и, конечно, сразу спросила, что случилось, Кэтрин всегда тонко чувствовала настроение своих детей. Хэтти сослалась на усталость и перевела разговор на здоровье Джоан.

– Я позвоню тебе завтра после работы, – пообещала она, заканчивая разговор.

– Дорогая, но, если ты плохо себя чувствуешь, может, тебе лучше остаться завтра дома?

Хэтти подумала, что лучше уж пойти на работу, чем сидеть в четырех стенах.

– Ничего со мной не случится, мама, – твердо сказала она, – меня и так уже слишком долго не было, я больше не могу пропустить ни дня.

Передав привет отцу и Салли, Хэтти поспешила повесить трубку, боясь, что если проговорит с матерью еще минуту, то разрыдается и поведает ей о своих несчастьях.

Приняв душ, Хэтти легла в постель, но уснуть не удавалось, она лежала и смотрела на потолок в своей простой спальне, так не похожей на комнаты виллы «Кипрессо» или в доме Витали. Сон не приходил, напротив, оцепенение, в котором она пребывала последние несколько часов и которое притупляло все ее чувства, прошло, разочарование и горечь стали нестерпимыми. От невыносимой боли и жалости к себе Хэтти разрыдалась.

Выплакавшись всласть, она села в кровати и попыталась рассуждать здраво. Марио Пачини на поверку оказался не лучше других мужчин, с которыми сталкивала ее жизнь. Как и они, он использовал все доступные средства, чтобы уложить ее в постель. Правда, он проявил куда больше изобретательности, чем его предшественники, – не только сочинил красивую сказочку о любви с первого взгляда, но и бесстыдно налгал о своих отношениях с Лючией. В сущности, его история – это еще одна вариация на избитую тему «моя жена меня не понимает», подумала Хэтти. А я-то, я, легковерная дурочка, как я ему сопереживала, слушая его рассказ о несчастливом браке! Как сочувствовала, когда он говорил, что после несостоявшейся брачной ночи больше ни разу не прикоснулся к Лючии! Но от правды никуда не денешься: чтобы умереть родами, Лючия должна была сначала забеременеть. А это означает, что либо Марио взял ее силой, либо Лючия наконец чудесным образом перевоспиталась и приняла его как мужа.

Эта мысль подействовала на Хэтти как рвотное, она вскочила с кровати и бросилась в ванную. Тошнота, на которую она ссылалась в разговоре с Марио и матерью, стала вдруг реальностью.

Позже, снова лежа в кровати без сна, она с горечью вспоминала, как и Фредо, и София умоляли ее не причинять боль Марио. По иронии судьбы, пострадал не их драгоценный братик, а она сама. Хуже всего то, что она все еще любит Марио и даже сейчас хотела бы, чтобы он был рядом с ней, в этой кровати.

Хэтти застонала от отчаяния и зарылась лицом в подушку. Она всегда жалела и втайне презирала подруг, которых несчастная любовь превращала из разумных женщин в дурочек, рыдающих в подушку из-за мужчин. Она готова была поклясться, что с ней такого никогда не случится. И что же? Она впервые в жизни безнадежно влюбилась, безоглядно отдала сердце мужчине, которого возвела на пьедестал. Но жизнь сыграла с ней жестокую шутку, ей пришлось понять, что объект ее любви далеко не такое совершенство, каким он представлялся ей – да и всем, кто его знает. Марио Пачини так же способен солгать, когда это в его интересах, как и другие, не столь «безгрешные» мужчины.

Позже, уже глубокой ночью, Хэтти все-таки забылась беспокойным сном, но проснулась очень рано, с рассветом. Первое, что она сделала, встав с постели, это принялась ползать на четвереньках по полу в поисках кольца. Затем села писать Марио холодное, сдержанное письмо, в котором объясняла, что их отношения были ошибкой, а страсть была слишком пылкой, чтобы гореть долго, и так далее в том же духе. Конечно, это была неправда, чувства Хэтти нисколько не остыли, при одной мысли о руках и губах Марио ее и сейчас бросало в жар... Хэтти застонала, отложила ручку и отправилась принимать душ.