— А ведь СТАЛИН действительно крупный человек. Простой, доступный… Никогда не было никакой кичливости.
А главное, говорят о том, что СТАЛИН совсем ни при чем в разрухе. Он ведет правильную линию, но кругом него сволочь. Эта сволочь и затравила БУЛГАКОВА, одного из самых талантливых советских писателей. На травле БУЛГАКОВА делали карьеру разные литературные негодяи, и теперь СТАЛИН дал им щелчок по носу. Нужно сказать, что популярность Сталина приняла просто необычайную форму. О нем говорят тепло и любовно, пересказывая на разные лады легендарную историю с письмом БУЛГАКОВА…»
Судя по всему, сведения собирал агент, хорошо знавший интеллигентские круги Москвы и относящийся с симпатией к Булгакову. Обращает внимание поворот общественного мнения настолько крутой, что даже те, кто еще недавно ненавидел и презирал Сталина, стали отзываться о нем с восторгом и даже делая обобщения, вовсе не вытекающие из эпизода с Булгаковым: о непричастности Сталина к разрухе.
Несколько странно, что ОГПУ не постаралось по своим каналам позаботиться о том, чтобы всемерно улучшать «имидж», как теперь говорят, Сталина. Сделать это можно было, обеспечив «утечку» информации о письмах Демьяну Бедному и Билль-Белоцерковскому, о беседе с украинскими литераторами и т. п. В этом отношении руководство ОГПУ занимало, по-видимому, в лучшем случае нейтральную позицию.
Нет сомнения, что восторги по поводу защиты Сталиным Булгакова высказывали преимущественно представители русской творческой интеллигенции. Ведь подавление русской национальной идеи было одним из ведущих идеологических направлений левой оппозиции, так же как идеи великой России-СССР. Такая позиция Сталина определила существование немалого количества его врагов среди руководства партии, правительства, ОГПУ. Но она же обеспечила ему поддержку широких масс партийцев и беспартийных.
Был ли это со стороны Сталина хитрый политический ход: использование в целях сохранения личной власти великодержавного шовинизма, русского национализма? Тем, кто так думает, полезно ознакомиться с многочисленными работами Сталина по национальному вопросу, опубликованными еще до того, как он стал генсеком. В этих взглядах его полностью поддерживал Ленин, который не признавал никогда национализм (несуществующий) великороссов, да и всякое русское национальное проявление. Просто, в отличие от Ленина, Сталин никогда не считал русский народ (или какой-то иной) тупым темным стадом, «быдлом», руководить которым следует представителям других, более высокоинтеллектуальных наций (тем более что таких наций не было и нет!).
Общую характеристику этого периода предельно кратко постарался дать историк Н.В. Стариков в энциклопедическом словаре «Россия. XX век. Политика и культура» (1999). Эта работа предназначена для студентов, школьников и всех, кто интересуется историей России. Будем основываться на тексте Старикова, с комментариями и критическими замечаниями.
Эти годы в упомянутой монографии названы: «Расцвет большевистской цивилизации». К сожалению, подобная узкая политизация понятия «цивилизация» стала достаточно распространенной. Понятие «цивилизация» несравненно более широкое, чем какие-нибудь дополнительные определения типа «большевистская», «меньшевистская», «социал-демократическая» и т. п. О типах цивилизаций писали многие мыслители, в частности, у нас Н.Я. Данилевский (вслед за ним — немец О. Шпенглер). Но никто, однако, не доходил до такого примитивизма в определении этого понятия.
Какая же могла складываться цивилизация в России после свержения монархии? Научно-техническая, индустриальная — безусловно. Но такая же к тому времени сложилась и на Западе, в США. Там она основывалась на буржуазно-демократических ценностях при господстве капитала. В СССР была официально провозглашена диктатура пролетариата, трудящихся масс, а не капитала. Строй в отличие от капиталистического был назван социалистическим. Вряд ли есть какие-то резоны для отказа от подобных характеристик в пользу вульгарной политизации.
Интересно, что Н.В. Стариков назвал советское общество миром людей, идущих «навстречу дню». И дальше: «Смешение не утраченных пока иллюзий с искренней убежденностью в их осуществимости. Великая увлеченность. Порывы первооткрывателей (покорение мирового океана, экспедиции на Северный полюс, освоение техники)». К этому добавим: героическое освоение Северного морского пути, труднодоступных районов Севера, Сибири, Дальнего Востока, Средней Азии. Одни только открытия геологов не имеют аналогов в мире, учитывая кратчайшие сроки и трудности изучения и освоения многих регионов.
«Страх и Вера как основания системы. Жесткость властной вертикали. Мобилизационные формы активности… Стремление «верхов» к обеспечению духовного сплочения народа вокруг задач модернизации. Подавление свободы и совершенство «дисциплинирующего насилия». Изменение функций и символов политической системы. Принятие новой конституции. Утверждение новых советских политических традиций…»
Характерное для перестроечной идеологии очернение этого героического периода в жизни советского общества выразилось здесь в таких понятиях как «страх», «подавление свободы», «насилие». Надо заметить, что при любой цивилизации неизбежно и устрашение определенных групп населения, и подавление свободы (формы и принципы такого подавления изменчивы, но суть остается), и насилие. Странно, что автор не заметил, что выше он говорил о великой увлеченности, порыве первооткрывателей, которые как-то не вяжутся с тотальным страхом, насилием и пр.
«…Психология «осажденной крепости». Харизматическое лидерство Сталина, насаждение культа его личности. Волны антибюрократического популизма. Подготовка к восприятию военной угрозы».
Тут все как-то невнятно, уклончиво сформулировано, прямо-таки в духе популизма горбачевско-ельцинского периода. Надо прямо сказать: страна была на положении осажденной крепости, при постоянной угрозе войны. Был культ личности (но, как говаривал Михаил Шолохов, и личность была; насаждался еще более изощренно и упорно культ Хрущева, Брежнева, Горбачева, Ельцина, но ведь народ этого не принял!).
Из других характеристик отметим «Русский поворот» конца 30-х годов. По-видимому, имеется в виду определенное отступление от принципов интернационализма и мировой революции к политике патриотизма, признания величия русской-российской истории.
«Реализация стратегии усиления классовой борьбы. Убийство Кирова. Расправы и «чистки». Беспрецедентность политического предупредительного террора. Психоз «заговоров» и «вредительства». «Ежовщина». Московские судебные процессы…»
Выходит, террор был «предупредительным», а заговоры — мнимыми, вызванными общественным (или личным — Сталина) психозом. Согласиться с таким мнением трудно: оно основано на идее, внедренной в общественное сознание (преимущественно так называемых интеллектуалов) не только антисоветской пропагандой извне, но и установками, которые были даны во времена Хрущева и его последователей.
Интересный психический феномен: тот же автор в этой же книге приводит факты об экономическом, социальном и культурном развитии страны, о создании в эти годы многочисленных научных учреждений и, наконец, замечательных достижениях в области культуры. А в общей характеристике утверждает о «принижении интеллигенции», «падении культуры власти», «торжестве политической целесообразности», «крайней слабости материальной базы».
Происходит резкое расчленение идеологической установки (типа «империи зла») и фактов; исследование, основанное на фактах, подменяется набором фактов при заранее заданной идеологической установке.
Справедливости ради надо отметить, что такой подход сформировался в советской историографии еще с ленинской поры, когда существовала идеологическая установка на «единственно верное» учение Маркса-Энгельса. В угоду этому учению подбирались и группировались факты (благо, что история народов и государств предоставляет богатые возможности для подбора сведений, «подтверждающих» самые разные, противоречивые, а то и просто бредовые идеи).