Вечер -- не вечер, атакая семейная жизнь всего пространствадуши, остающегося от исправления обязанностей начальникаотделав ЫПионереы, заполнить не могла, и тут-то и встретился случайно наулице университетский приятель, который и подсунул Ивану Александровичу сперваодну книжечку, там изданную, потом другую, потом пару журнальчиковю Головазакружилась у ИванаАлександровичаот неожиданности прочитанного. Не то что бы он раньше всего такого не знал, -- славаБогу, жил в этой стране с рожденья! -- но увидеть все мало что описанным -- напечатанным, сброшюрованным, изданным!.. У самого ИванаАлександровичасмелости описать и напечатать не хватило бы никогда, но чужую смелость он оценить мог.

Однако, он чувствовал, что вроде как изменяет жене, изменяет любви своей с запретным чтивом и, чтобы от нехорошего этого чувстваизбавиться, попытался устроить эдакий mйnage аtrois, то есть, попытался приохотить и ее, но Ларискабыланепоколебимаи читать пакости не желалакатегорически. Ивану Александровичу даже как-то не по себе стало от вдруг похолодевших ее глаз, от нескольких обидных резкостей, и, по-хорошему, следовало бы бросить импортную макулатуру к чертовой матери, коли жены лишаться жалко и, в сущности, невообразимо, но ИванаАлександровича, как наркомана, уже затянуло по уши и никаких сил отказаться от книжечек и журнальчиков просто не обнаружилось.

Последнее время, когдаИван Александрович долгими вечерами лежал надиване, зарывшись с головою в кучу клеветнических измышлений, Ларискауже не отправлялась к загадочным школьным подругам, не торчалау телевизора, а, подобно тигрице, мягко и злобно ходилапо уютной двухкомнатной клетке и, разумеется, следовало ждать грозы, которая неделю назад и разразилась. Только свиньи, кричалаЛариска, способны ненавидеть хлев, в котором родились, живут и нагуливают жир, только они способны искать грязь повонючее, чтобы, вывалявшись, разнести повсюду, не постеснятьсяю аИван Александрович, чувствуя изо всего своего крупного телаодин действительно несколько чрезмерный живот, краснел и оправдывался, но Ларискаоправданий не слушалаи закончиларечь ультиматумом: если, мол, еще раз увижу в этом домею -- ну, и так далее.

В доме -- ладно: Иван Александрович понимал, что в запертый ящик его письменного столаЛарискане полезет, аи полезет -- не признается (как он -- с таблетками), -- но открыто читать при ней стал остерегаться, покане получил до завтрасвежий номер ЫКонтинентаы и, завернув для конспирации в ЫПравдуы, залег с ним надиван. Ларискане сказалани слова, как бы ничего и не заметила(Иван Александрович поглядывал занею искоса), но надругой день ушла, аИван Александрович всячески гнал предчувствие, что это не просто семейная неурядица, не просто даже конец супружеской жизни, анечто кудаболее серьезное и уже, кажется, непоправимое.

Тут-то Грешнев и предложил слетать нанедельку в Башкирию, в Нефтекамск. 3 То ли от выпитого вчераконьяка, то ли от резкой перемены местаи климатавсе происходящее вокруг ИванаАлександровичаказалось ему странным, нереальным, неестественным: призрачные лучи солнца, с удовольствием освещающие веселых, здоровых, шумных молодых ребят, играющие в брызгах умывальной воды, мягко бликующие наалюминиевой посуде в столовой, -- лучи солнцаникак в то же время не могли справиться с туманом, и он неостановимо полз с реки, затопляя сосны по человеческий пояс. Противоположный берег бесконечной наклонной плоскостью изумрудного цветаподнимался из воды, и Иван Александрович вспомнил, что это -Удмуртия: край лагерей. Других лагерей, не ынытырыныцыыналыных.

Метафору собственного положения увидел Иван Александрович часаполтораспустя, настройке, кудадоехал вместе с бойцами ССО в одном из четырех ЫИкарусовы, во вчерашнем как раз, том самом, застеклом которого табличкаЫОтряд им. А. Матросоваы (то есть, тоже какая-то совершенно фантастическая по бестактности в контексте табличка) -- доехал под дружное пение давешнего кляйнэ вайсэ фриденстаубэ, про которого Бекбулатов успел объяснить, что это -- кы ЫВечыру песыны гыневы и пырытесытыы, хоть и не понять было, какой, собственно, гыневы и против кого пырытесыты может заключаться в сладчайшем фриденстаубэ, -- увидел метафору, глядя, как зачарованный, начетверых сильно датых мужиков, которые, переступая меж торчащими из нее кручёными железными прутьями, тащили по узенькому торцу бетонной стены, взнесенному надвадцатиметровую высоту, тяжеленную сварную раму; такие точно, как из стены, крученые арматурные прутья торчали и внизу, из фундамента, и одного неверного шагалюбому из мужиков хватило бы с головою, чтобы всем четверым загреметь вниз, как раз наэти торчащие прутья, аневерный шаг, казалось, должен случиться неминуемо, ибо рамазакрылаот мужиков прутья стены, как бы приглашая запнуться, тем более, что двое передних шли спиною. Вот одним из этих передних, спиною идущих, и ощутил себя Иван Александрович: несколько пьяным (от потери Лариски, ото всего окружающего антуража), нерасторжимо связанным с другими едваподъемной, грубой, косной, ржавой ношею, которую, до местане дотащив, не поставишь никуда -- передохнуть, не бросишь, не придавив себя, не сверзнув вниз, и вот он, следующийю ну, не следующий, так следующий заследующим шаг оказывается роковым, и Иван Александрович, выпустив свой угол рамы, летит вниз, наострые стальные пики, чтобы пронзиться ими насквозь, быть нанизанным, как жук, только сразу надесяток булавок, арамалетит вдогон: прибить, припечатать, прихлопнуть навсегда, -- и тянет засобою остальных: неспоткнувшихся. Головапринялась кружиться у ИванаАлександровичаот жуткого созерцания, но и глаз не оторвать, и сейчас бы хлопнулся он без чувств, не найдя опоры, как вдруг крепкая, жаркая, маленькая ручкавзялаего под локоть и вернулаустойчивость наэтой земле.

Иван Александрович обернулся. Невысокая татарочка, юная, ладная, горячая, с раскрасневшимся личиком, покрытым заметным в солнечном контражуре нежнейшим персиковым пушком, гляделашироко распахнутыми, вовсе не раскосыми, не по-китайски разрезанными, черными как адовабезднаглазами и несколько дрожащим от волнения голоском произносила: Ахметова. Альмира. Отряд им. А. Матросова. (То есть, конечно, отряд Матросова, но так уж впечаталась в иваналександровичево сознание автобусная табличка, что он автоматически подменил: отряд им. А.). Представитель пресс-центра. Откомандированакомиссаром Эльдаром в ваше распоряжение. Как же так? подумал Иван Александрович. Откудаонавзялась? Разве мог я не увидеть ее раньше, в том же автобусе, скажем, или в лагере, зазавтраком? А ведь не видел точно, потому что, если увидел бы, -- не сумел бы пропустить, не заметить, остаться спокойным. Потому что, если кто и способен меня сейчас спасти, так только она, АльмираАхметова, отряд им. А. Матросова, представитель пресс-центра, -- подумал все это очень быстро, в мгновение: татарочкаи договорить не успела, -- так что самое время Ивану Александровичу подошло ответить, и он, легко преодолев зачарованность эквилибрирующими мужиками, которые уже, казалось, никакого к нему отношения не имеют, совсем было представился: Иван Александрович, но после словаИван как-то сам собою запнулся и Александровичатак и не произнес, апотом и утвердил запинку интонацией, повторив уже окончательно: Иван.

Все вокруг сновастало призрачным, но призрачным уже наиной лад: как призрачнажизнь бесплотных теней накиноэкране, когдаты, сидящий в зале, ощущаешь себя тем безусловнее живым и полнокровным, чем крепче сжимаешь горячую ладошку юной очаровательной соседочки. А тени мельтешились перед глазами: студенты-бойцы трамбовали бетон, таскали кирпичи наносилках, кайлили там чего-то или как это называется? чистенький, в галстучке, белобрысый немчик общелкивал ЫПрактикойы алкашей-эквилибристов; вокруг хлопотал Бекбулатов: ни бельмесапо-немецки не понимая, пытался уговорить ны дэлыты этыго, апопутно извинялся перед Иваном Александровичем (словно между живым человеком и тенью с белого полотнавозможен контакт) заалкашей, которые, вовсе не студенты, к нему, Бекбулатову, отношения иметь не могли, но, главное, зааккуратненького немчика, который и оказался тем самым адвентистом седьмого дня: Ивану Александровичу еще в Уфе, в штабе, прожужжали уши, что есть, мол, там один: отказывается работать по субботам (сегодня как раз субботаи была), читает Библию, носит крест, разговаривает и фотографирует разные нетипичные пакости. У ныхы, пынымаышы, Ываны Ылыкысаныдырывычы, вился Бекбулатов ужом, ытасекытазырыгысытырырывына, ау насы, пынымаышы, ны зырыгысытырырывынаю